Владимир Колычев - Семья в законе
Коричневый таракан медленно подполз к ступне женщины, как будто чувствуя запах ее плоти, устремился к лодыжке, в движении повторил коленный изгиб, пробежал по бедру к междуножью, где исчез в чернильных зарослях распахнутого лона... Женщина была нарисована неизвестным художником, прежним владельцем шконки, на которой сейчас страдал Эдуард. А через ее интересное место проходила щель между досками, из которых состояли верхние нары, в ней таракан и скрылся.
Эдуард сколько угодно мог любоваться этим произведением чернильного искусства, но женщины его в данный момент совершенно не интересовали. Он тупо смотрел на изображение, стиснув зубы и сжав ягодицы. Живот сводило судорогой от невыносимого желания. Но в туалет идти нельзя. Местная блатота уже второй час кряду гоняет чаи. А в камере железное правило – пока кто-то за столом, никакого унитаза. И под себя ходить нельзя, иначе опустят до уровня черта. А Эдуард и без того считался шнырем, вечным уборщиком. Утром вымыть пол в камере, вечером. А если станет чертом, то и в сортире убираться заставят... Эх, добраться бы до него!
Он с ненавистью смотрел, как татуированный Штуцер ставит на стол очередную кружку чифиря. Карамельки на столе, печенье, пряники. Это еще, как минимум, на час. А сил терпеть уже нет...
Эдуард со стоном вскочил со шконки, на ходу стягивая штаны, заскочил на унитаз... Будь, что будет!..
Штуцер ждал его возле шконки. Не человек, а ходячий скелет. Не лицо, а череп, обтянутый кожей. Плечи узкие, грудь впалая, руки длинные и тонкие, что плети... Но все же уголовник ударил Эдуарда с такой силой, что на ногах он устоять не смог. Штуцер ударил его по ногам, и Лихопасов не просто упал, а встал перед своим врагом на колени.
– Ну, ты чо, морда, беспредел творишь? – поглядывая на своих дружков, спросил блатной. – Людей не уважаешь, на голову нам гадишь?
Эдуард закрыл глаза в ожидании ударов... Он ненавидел майора Никифорова, который отправил его на нары. Но то, что он испытывал по отношению к Штуцеру, не шло ни в какой сравнение с этим чувством. Будь его воля, он бы своими руками задушил этого татуированного ублюдка... Но, увы, сила была на стороне Штуцера, и он мог измываться над Эдуардом сколько угодно.
– Штуцер, бродяга, оставь его, – осадил уголовника смотрящий.
– Так это ж, он всех нас тут уделал.
– У каждого своя радость! – хохотнул молодой грузин Ба#ка. – У Чухарика обсервация, а у тебя свобода.
Это дитя гор пользовалось в камере не меньшим авторитетом, чем Штуцер, но Эдуарда Ба#ка не унижал. Если, конечно, не считать, что это он первым назвал его Чухариком, с тех пор и повелось...
Но все же Штуцер был для Эдуарда страшней, чем обидное прозвище. Сколько унижений он претерпел от него! А сколько раз жаловался на него адвокату в надежде, что Семен сможет обуздать распоясавшегося уголовника. Но время шло, а Штуцер продолжал измываться над ним, вымогать деньги, забирать посылки.
А сегодня у Штуцера праздник. Вчера следователь сообщил ему, что его вина не доказана, а сегодня ему, говорят, и вовсе дадут пропуск на свободу.
С одной стороны, это не могло не радовать Лихопасова, но с другой – почему какой-то никчемный воришка смог избавиться от хватки закона, а его до сих пор держат в общей камере. А ведь, если верить Семену, его давно должны уже были выпустить... Или могущество Семьи – это всего лишь фикция?
– Ну, братва, если вы считаете, что я должен простить Чухарика, то не вопрос. Прощаю! – Штуцер с пафосом раскинул руки в сторону. – А теперь фейерверк!
И вдруг одновременно двумя ладонями ударил Эдуарда по ушам. От такого «фейерверка» у него посыпались искры из глаз, а барабанные перепонки, казалось, со звоном лопнули.
Но боль постепенно прошла, Штуцер вернулся на место, а Эдуард с ногами забрался на свою шконку и, унижено проклиная судьбу, затих там. Увы, ответить силой на силу он не мог. Потому что был слабым. И сейчас ему было все равно, узнает об этом Семен или нет. О жене он и вовсе не думал...
* * *Электричество в здании ГУВД отключили в полдень, сплит-система не работала, и к вечеру в кабинете начальника криминальной милиции установилась невыносимая духота. Окна открыты настежь, но на улице ни малейшего дуновения ветерка. Лощеный и не в меру упитанный полковник Моложаров обливался потом, но это ему не мешало устраивать разнос подчиненным.
– Как это так? Вчера отпечатки пальцев были одни, а сегодня другие! Да, я понимаю, есть очки-хамелеоны, но они реагируют на свет, в комнате светлые, на солнце темные. Но жировые отпечатки пальцев измениться не могли. И ты, Никифоров, это прекрасно понимаешь.
Оправданий Павел не искал, поэтому молча и обреченно кивнул.
– Он прекрасно это понимал, – вступился за него Стрельнев. – Поэтому хранил улику в сейфе. Их положено при деле хранит, а он прокуратуре не доверял. Но, видно, проглядел... Все-таки Бурбон за этим стоит, а это серьезно. Переиграли нас...
– Серьезно или нет, а на дужке вдруг ни с того ни с сего оказались другие отпечатки. Я с начальником РУБОП разговаривал, мне в глаза ему стыдно было смотреть... Чего молчишь, Никифоров?
– А чего говорить? В кабинет в мое отсутствие никто не заходил, сейф не вскрывали: печати всегда были целые...
– Тогда кто мог сфальсифицировать улики? – спросил полковник, пытаясь промокнуть лоб насквозь мокрым платком.
– Выходит, что я.
– Выходит, что ты!
– Только зачем ему это нужно? – спросил Стрельнев.
– А страшно стало! Бурбон совсем разошелся, людей среди дня стреляет!.. Да, Никифоров?
– Так точно.
– Что, так точно?
– Стреляет.
– А я думал, боишься.
Павел неопределенно пожал плечами. Может, и боится. А может, и не за себя.
– Да, дела, не ГУВД, а проходной двор какой-то... Даже родственники Бурыбина у нас работают, – раздумывая вслух, произнес полковник. – Может, это их работа?.. Ладно, разберемся. А ты, Стрельнев, давай-ка мне служебное расследование организуй. Чтобы завтра утром материалы были готовы... Все, свободны.
Павел и его начальник вышли из кабинета.
– Да не расстраивайся ты, – попытался утешить его Стрельнев. – Обойдется все.
– Может, обойдется, а, может, и нет...
– Да нет, нормально все будет. Пошли ко мне, я тебе вопросики всякие задавать буду.
Стрельнев стращал его вроде бы как в шутку, но вопросы задавал с пристрастием и ответы протоколировал тщательно. Казалось, он сомневается в невиновности своего подчиненного.
Павел не стал признавать свою вину, но в тот же день подал рапорт об увольнении. Как человек, предавший своих друзей-товарищей, он не имел морального права служить в их рядах...
* * *Небо затянуло тучами, ветер выдувал из них дождь, но Эдуарду казалось, что не было в его жизни дня, более солнечного, чем этот. Дело еще не развалилось, но судья уже выпустил его под залог.
Из-под стражи его освободили прямо в здании суда. И вот он, в сопровождении Левы, Стаса и Ждана гордой походкой выходит на белый свет, где вместо проклятого автозака его ждет черный лимузин и эскорт из двух джипов. Крепкие парни в строгих костюмах гармонично дополняли эту картину. Не хватало только красивых женщин, которые, по закону жанра, должен были ублажить изголодавшегося арестанта, но этого не будет. Все-таки Эдуард был женат на «сестре мафии»...
– А почему Юли нет?
Этот вопрос Эдуард задал только для того, чтобы изобразить интерес к своей жене. На самом же деле, он ничуть не скучал по Юле. Куда больше он думал о своей секретарше, но спросить о ней Семена было бы верхом наглости.
– Она тебя дома ждет. Стол будет, шашлык будет, вино пить будем! – с неприятным кавказским акцентом весело ответил Семен.
Лихопасов неприязненно скривился, вспомнив Ба#ку.
– Что-то не так, брат? – спросил Лева.
– Да нет, нормально все, – мотнул головой Эдуард. – Просто вспомнилось...
– Что вспомнилось? – открывая перед ним дверь, спросил Семен.
– Да был у нас один грузин... Но это неважно.
– Уже неважно. Потому что ты на свободе, дорогой. А грузины пусть дальше парятся.
В просторном салоне лимузина было прохладно и пахло розами. Бутылка шампанского в серебряном ведерке, мягкая нежная кожа сиденья...
– Ну и запашок от тебя, брат! – насмешливо протянул Семен.
– А ты бы с мое отсидел, посмотрел бы я на тебя, – с неожиданным для себя апломбом ответил Эдуард.
– Извини, брат, забыл, что ты у нас герой!
– Герой не герой, а месяц отмотал. А кто-то сразу обещал меня вызволить.
– Да сразу не вышло, – развел руками Лева.
– Не вышло, – эхом отозвался Ждан.
Машина мягко тронулась и выехала на шоссе.
– Ничего, зато баланды хлебнул, – подмигнул братьям Семен. – Теперь ты у нас крутой.
– Кто нары не нюхал, тот не жил, – разомлел от собственной значимости Эдуард.
Действительно, в Семье только сам Бурбон и Стас сидели в тюрьме. Лева недели две провел под следствием. А Семен и Ждан и вовсе лиха не ведали. Так что Эдуарду есть, чему их поучить.
