Татьяна Полякова - Ее маленькая тайна
— Как твои дела? — додумался спросить он.
— Спасибо, хорошо, — ответила я, подхватила котенка, который с перепугу громко мяукнул, и направилась в глубь сада.
— Варя, — не удержавшись, позвал сосед. Я остановилась и даже посмотрела на него, а он досадливо замолчал, не было у него для меня нужных слов. Я закусила губу, отвела взгляд, а потом спросила:
— Леонид Андреевич к вам приходил?
— Да, — пожал он плечами.
— И сказал, что я сумасшедшая?
— Варя…
— Поэтому вы больше не зовете меня играть в шахматы? — Я поудобнее перехватила вопящего кота и отправилась к своему дому.
— Варя, — опять позвал он.
Я обернулась, сказала тихо:
— Вы из-за меня не расстраивайтесь, — и заплакала, а потом зашагала прочь, а Владимир Иванович стоял и мучился.
Странные существа люди. Вот, к примеру, этот Папа. Док ведь прав: человек он неплохой и дурочку, меня то есть, жалеет искренне. Тут я увидела себя его глазами: котенок под мышкой, две косы, нелепый ситцевый сарафан, лицо без возраста, глаза, в которых стоят слезы и жуткое одиночество. Лист на ветру, песчинка в море, если напрячься, поэтических сравнений можно набрать с десяток.
Но меня интересовали не поэтические сравнения, а его мысли. Они делали честь такому типу, как Владимир Иванович, и внушали гордость за род человеческий в целом.
Через час у нас в гостиной зазвонил телефон. Док посмотрел вопросительно, а я сняла трубку. Голос Владимира Ивановича слегка дрожал, было ясно, что он все еще под впечатлением встречи и эмоции, так сказать, переполняют его.
— Варя? Я хотел… вот что, ты приходи ко мне, когда захочешь. В шахматы поиграть или просто чайку попить. Я почти всегда дома. И звонков моих не жди, приходи, и все.
— Спасибо, — ответила я и повесила трубку.
Само собой, ни в этот, ни на следующий день никуда я не пошла и у ограды не появлялась. Владимир Иванович позвонил еще раз. Трубку снял Док и по-умному с ним беседовал минут пять. На следующий день со стороны ограды послышался голос моего соседа.
— Варя, — настойчиво звал он. Я робко приблизилась. — Чего не заходишь? — спросил он. Я пожала плечами. — Тебе твой Леонид Андреевич не разрешает?
— Он хороший, — промямлила я, — и он говорит, что нельзя надоедать людям. К тому же я могу поставить вас в неловкое положение, как в прошлый раз, с вашим другом. Только он не друг вовсе, я это знаю точно и промолчать не могла. А Леонид Андреевич меня ругал.
— Вот что, давай-ка перебирайся ко мне, — вздохнул сосед. — Только лучше через калитку.
— Нет, — покачала я головой. — У вас там ребята, они, наверное, про меня уже знают… будут смеяться.
— Перелазь сюда, — нахмурился мой старший друг. — И не волнуйся, никто над тобой смеяться не будет.
Через тридцать секунд я была в его саду, он взял меня за руку и повел к дому. Если Владимир Иванович всерьез мной заинтересуется, задаст пару вопросов знающим людям и получит на них пару ответов, я окажусь в весьма щекотливом положении: например, мой возраст должен слегка озадачить его. Хотя, раз я сумасшедшая, некоторая отсталость в развитии вполне объяснима. Все дурачки выглядят почти детьми лет до тридцати. В общем, раньше времени переживать не стоит.
Мы устроились на веранде, но в шахматы почти не играли, просто разговаривали. С этого дня наши отношения приняли другой характер. Владимир Иванович все больше интересовался моей особой и все меньше — шахматами. Док его тоже очень интересовал. Мне пришлось на ходу придумывать историю дружбы Дока с моими родителями.
— Он сейчас не работает, вот и взял меня на каникулы.
— Откуда? — не понял Владимир Иванович.
— Из больницы. Леонид Андреевич врач, он считает, что в больнице мне быть необязательно.
— Правильно считает, больница та же тюрьма, — брякнул мой друг. — А у Леонида Андреевича семья есть?
— Нет, — покачала я головой. — С женой он давно развелся.
— Значит, он тебе… вроде отца?
«Хороший вопрос, — хмыкнула я. — Скорее уж я ему вместо матери».
— Нет… — Это «нет» я умудрилась произнести таким тоном, что мысли Владимира Ивановича вихрем завертелись в голове.
— Варя, он что, пристает к тебе? — собравшись с силами, спросил он, а я испуганно покачала головой.
— Нет, что вы… просто он строгий. Что плохого в том, что я с кем-нибудь поговорю? Или схожу в кино? Леониду Андреевичу некогда, он диссертацию пишет, а одну меня не пускает.
Сосед кивнул.
— Если за забором целый день сидеть, выходит та же самая больница.
— Нет, — покачала я головой. — В больнице плохо.
— А потом куда? — помедлив, спросил Владимир Иванович. — После этих каникул?
— Леонид Андреевич документы оформляет, меня отправят в дом инвалидов.
— Какой же ты инвалид? — растерялся он.
— Ну… это так называется…
— А-а, — ошалело произнес Папа и посмотрел на меня. — Слушай, Варя, тебе не надо ехать ни в какой дом инвалидов, ты совершенно здоровая девушка… Да что тебе там делать?
Я слабо улыбнулась.
— Я не могу жить одна. Чтобы жить одной, надо работать, а меня никуда не возьмут, и еще за мной должен наблюдать врач. Родственников у меня нет, а Леонид Андреевич не может держать меня постоянно… Да вы не расстраивайтесь, — улыбнулась я. — Мы в этот дом уже ездили, там хорошо. Большой сад, рядом село, буду работать на ферме. Я туда заходила, телята такие смешные. И с девушкой одной разговаривала, она сказала, у них нормально, воспитатели хорошие, не бьют. Леонид Андреевич обещал брать меня на каникулы… Я вас совсем расстроила, — опомнилась я. — Давайте лучше в шахматы играть.
В шахматы ему не игралось, он все больше смотрел на меня и тяжело задумывался.
Через пару дней, сидя утречком на веранде, мы с соседом взялись отгадывать кроссворд. Во времена безделья я в них здорово поднаторела, ну и принялась щелкать, как семечки. Владимир Иванович только диву давался да успевал записывать.
— А это ты откуда знаешь? — засмеялся он, когда я с ходу назвала весьма мудреное словечко.
— Просто люблю кроссворды, — пожала я плечами. — А еще в морской бой играть. В институте на лекциях мы с подружкой часто играли…
— Ты училась в институте? — спросил Владимир Иванович, прикидывая — это он чего не понял или у меня мозги крен дают.
— Да. В педагогическом. Потом в школе работала год.
— А… — Владимир Иванович посидел немного пеньком и начал осторожно:
— Как же так, Варя?
— Вы о том, почему я в больницу попала? Что-то со мной случилось…
— Что?
— Я не помню. Что-то плохое. Леонид Андреевич говорит, что я загоняю свои воспоминания внутрь, и они меня держат. Если бы я смогла рассказать, возможно, избавилась бы от страха и вообще… вылечилась. Он меня часто расспрашивает, иногда сердится, думает, что я нарочно молчу, а я правда ничего не помню.
«Сукин сын этот Леонид Андреевич, — рассвирепел мой друг, правда, мысленно. — Взял девчонку и опыты ставит, потом еще диссертацию напишет…»
В подобных беседах прошла неделя. В среду в гостях у Владимира Ивановича вновь появился джинсовый Андрей, я заторопилась уходить, но хозяин махнул рукой, мол, сиди, пей чай. Джинсовый смотрел на меня безрадостно, но силился улыбнуться. Я устроилась в уголке веранды, а они грелись на солнышке и негромко разговаривали. Тихой мышкой просидела я минут сорок, прислушиваясь не к разговору, конечно, а к мыслям джинсового. Наконец Андрей отбыл восвояси, а мы с Владимиром Ивановичем отправились в сад гулять.
— Ты что молчаливая такая? — весело поинтересовался он.
— Так… — пожала я плечами, погрустила и добавила:
— Плохой у вас друг.
— Чем не понравился? — искренне удивился Папа. — Ты, Варя, не права, — помолчав, заговорил он серьезно. — Андрей парень стоящий, мы много лет с ним дружим и друг друга не раз успели проверить. Знаешь поговорку про пуд соли?
— Знаю… Я не хочу, чтобы вы сердились, и про Андрея вашего ничего говорить не буду. Только я чувствую, он плохой человек.
«И тебя, дурака старого, подсиживает, — очень хотелось добавить мне. — А ты про пуд соли болтаешь. Укокошить я тебя, конечно, не дам, но и сам ворон не лови».
Прошла неделя. Владимир Иванович так привык ко мне, что завтракать без меня не садился. Все чаще мысленно называл дочкой и находил между нею и мной необычайное сходство. За последнее время на кладбище он ездил только дважды, а вернувшись, тут же звонил мне.
Парни из охраны тоже ко мне привыкли, мыслей я у них почти не вызывала, с мыслями у них вообще было туго, если и мелькнет что-то по поводу моих достоинств, то тут же и исчезнет: ребята знали, что у меня не все дома, а с дурой свяжись, так непременно сам в дураках окажешься. Вскоре интересоваться их мыслями я вообще перестала.
В одно тихое утро я сидела на веранде Владимира Ивановича и пила чай в одиночестве, потому что хозяин в гостиной разговаривал по телефону. Возле ступенек торчал парень из охраны, звали его Володя, тут на веранде возник Резо. Последнее время мы с ним «почти что» подружились, говорю почти что, потому как голова у Резо совсем пустая и что-то знать о нем наверняка невозможно. Хотя парень он непростой, у него даже есть принципы. Опять же болтать при Папе он очень не любит, потому что получает деньги не за болтовню, а за охрану, это как раз один из его принципов. По большей части он молчит и поглядывает вокруг, точно что-то ищет. Не знай я его мыслей, непременно начала бы бояться: в своем темном костюме и при очках он выглядит крайне внушительно, особенно к вечеру, если второй раз не побреется: щетина на нем произрастала прямо-таки с фантастической скоростью, а бриться дважды в день не всегда удавалось, и к вечеру он частенько имел зверский вид. Только Резо и еще один из охранников, блондин по имени Толя, жили в доме постоянно, остальные менялись.
