Сергей Громов - Следствием установлено
— Почему же вы здесь, а не там? Следы все затопчут!
— Не затопчут, товарищ следователь! Из РОВДа прислали двух постовых! Квартира под охраной. А вот и понятые.
— Это грамотно! — одобрил Осокин и представил своих товарищей. Можно было начинать осмотр места происшествия.
В квартире две комнаты. Проходная, служившая столовой, и спальня. Обстановка довольно простая, хотя и чувствовалось, что хозяйка в этой простоте создавала уют. На столе горка грязных тарелок, два чемодана, из них женские вещи разбросаны по полу, часть на кровати, застеленной неаккуратно. На телевизоре букет южных цветов.
— Из Сочи привезла! Только приехала, не успела прибраться! — поспешил объяснить участковый. — Женщина она аккуратная, а тут…
Хозяйка лежала ничком на полу в довольно странной позе, будто бы только что упала и пыталась подняться на колени. Правая нога была согнута в упоре на колено, правая рука упиралась ладонью в пол. Кровавое пятно под левой лопаткой, волосы на затылке слиплись от запекшейся крови. Два выстрела, две раны и обе смертельные.
— А где сам Охрименко? — спросил Осокин.
— Я вошел, он еще жив был… Увезли в больницу… Врач наш осмотрел его… Сквозное ранение в левый бок на уровне сердца… Я тут все обозначил.
В столовой, в двух шагах от окна, на паркете нарисованы мелом контуры человеческой фигуры. Как в детской присказке: «Ножки, ручки, огуречик — вот и вышел человечек». Каждую деталь сопровождали надписи: «голова», «пр. рука», «лев. рука», «пр. нога», «лев. нога». Все это в какой-то мере давало представление о положении тела самоубийцы перед тем, как его подняли на носилки. Возможно, что столь скрупулезное описание положения тела в сложившихся обстоятельствах не имело существенного значения. Не все ли равно, как он упал после смертельного выстрела.
Но Осокин помнил несколько раз повторенное Русановым наставление, чтобы не была упущена ни одна деталь, и поблагодарил лейтенанта за его предусмотрительность и скрупулезность.
— Крови многовато! Похоже, что он после ранения передвигался!.. — заметил Лотинцев и принялся устанавливать штатив для съемок.
Следы свежей крови нашлись и на белой скатерти обеденного стола, на приоткрытых дверцах серванта, на полу, где был изображен человек, и на стене под окном.
Лотинцев делал снимки в разных ракурсах.
— Заметь, — подал он еще раз реплику, — что он был жив, когда прибыла милиция…
— Агония? — высказал предположение Осокин. — Сколько прошло времени с момента выстрела до вашего прихода? — спросил он участкового.
— Я прибыл через двенадцать минут, «скорая» после моего вызова через двадцать одну минуту. Итого, через тридцать семь минут его уже взяли на носилки.
Лотинцев положил руку на плечо участковому.
— Отлично, лейтенант! Четко, точно… И он был жив?
— Жив…
Пухов в это время осматривал тело убитой. Выпрямился и спросил:
— Вы не обратили внимание на его ранение?
— Врач при мне поднял рубашку. На два сантиметра ниже правого сосца входное отверстие, почти под левой лопаткой выходное…
— Да-а! — протянул Пухов. — Тяжелая картина… Сердце он, конечно, не задел, иначе тридцати минут не протянул бы! Пуля прошла где-то близко от сердца. Куда его повезли?
— В ближайшую больничку!
— Пациент не для сельской больницы, — уверенно произнес Пухов. — Да и мало надежды, что довезут его живым по этаким колдобинам…
Между тем Лотинцев собирал гильзы и пули. Все три гильзы нашел без труда, две возле хозяйки, одну там, где нарисован на полу человечек. Одна пуля застряла в обшивке дивана, вторая проломила лобовую кость у женщины, но наружу не вышла. Лотинцев и Пухов согласно сошлись на том, что первый выстрел был сделан в спину убитой, второй — в затылок, когда она уже упала на пол и попыталась подняться. Третью пулю Лотинцев никак не мог найти, хотя и осмотрел каждый сантиметр пола, оглядел мебель, стены и сдвинул сервант. Строго спросил участкового:
— Вы уверены, что никто не подобрал третью пулю?
— Никто ничего не тронул! За это я ручаюсь!
— Убеждены, что ранение было сквозным?
— Своими глазами видел и врач подтвердил!
— В рубашке пулю искали?
Лейтенант растерянно покачал головой.
— Не догадался! Мы все спешили, как бы его поскорее в больницу отправить! До больницы-то десять километров…
— И все же, — сказал Лотинцев, обращаясь к Осокину, — надо потом поискать пулю и в его одежде!
Все дела по осмотру места происшествия были закончены только к ночи. Лотинцев и Пухов уехали. Участковый проводил Осокина в Дом приезжих. Позаботился, чтобы следователю были предоставлены все удобства. Осокин позвонил по телефону в больницу.
Долго никто не подходил, наконец, ответил женский голос. Дежурная сестра пояснила, что Охрименко доставили в больницу живым, но операцию делать не стали, сразу на вертолете увезли в Рязань.
— Где его вещи? — спросил Осокин.
— Увезли вместе с ним, — ответила сестра.
— Не жилец он, — сказал участковый. — Я же видел, как кровища всю грудь ему залила…
Потом Осокин, хотя изрядно устал, положил перед собой лист бумаги. Написал вверху листа дату и озаглавил «План расследования». А когда увидел эти два слова, усмехнулся. Какое же тут расследование, коли заранее все известно и осмотр места происшествия не оставил никаких сомнений в том, что комендант убил свою жену и покончил с собой. И о мотивах преступления со слов свидетелей-соседей было известно. Ревность! О ревности толковал и лейтенант, ссылаясь на мнение сослуживцев Охрименко.
3
Утром Осокин с помощью участкового выписал повестки свидетелям и отправился на фабрику. В отделе кадров ему дали личные дела супругов Охрименко. Они прибыли в Сорочинку из Ашхабада после землетрясения. Прохора Акимовича, как бывшего офицера-фронтовика, приняли начальником внутренней охраны, Елизавету Петровну направили экономистом в плановый отдел.
Автобиография Прохора Акимовича была написана довольно сжато. Родился в Белоруссии, в Могилевской области, в деревне Ренидовщина Пропойского района в крестьянской семье. Призван на военную службу накануне войны, был направлен на курсы младших командиров, окончил их и получил звание младшего лейтенанта. Командовал взводом с первого дня войны, потом ротой, в 1943 году контужен, лечился в госпитале, после подался в Ашхабад, там и осел до конца войны.
Женился он всего лишь десять лет назад. Жена моложе на пятнадцать лет. О своих военных подвигах Охрименко повествовал сдержанно, что Осокин приписал его скромности.
Событие взволновало весь поселок. Участковый не успел разнести повестки, как и без повесток стали добровольно являться свидетели.
Из их показаний возникал образ человека малообщительного, замкнутого, всегда настороженного. Эту настороженность иные пытались объяснить его должностью начальника внутренней охраны. Задерживая в проходной несунов, он нажил себе и недоброжелателей. Иные относили его настороженность к тому, что женат на молодой женщине, к тому же прехорошенькой, живой и веселой. Даже удивительно, что она пошла замуж за такого бирюка. Чем он только прельстил ее? Почти все свидетели, сослуживцы супругов Охрименко считали, что единственной причиной случившегося была безрассудная ревность коменданта. Особенно когда она против его воли уехала отдыхать на юг, по путевке завкома, которой ее премировали за общественную работу. Он даже не пошел провожать ее на вокзал.
От соседей по дому Осокину надо было узнать, как ладили между собой супруги. Стены стандартного многоквартирного дома имели довольно слабую звукоизоляцию. Повышенный голос можно было услышать сразу на нескольких этажах. Соседи по дому утверждали, что супруги жили тихо, скандалов между ними не слыхали.
Убийство — преступление очень тяжелое. Осокин добросовестно опросил всех жильцов дома. Единственно, на что ему указали двое или трое, это на какую-то размолвку между супругами зимой. В конце зимы у них на квартире гостил не то родич, не то давний дружок Охрименко. Замечали его пристрастие к выпивкам. Какая хозяйка этакое стерпит? Будто бы она выгнала его из дома. Но эта деталь, скорее, раскрывала самостоятельность в характере хозяйки. К мотивам происшедшего этот эпизод с дружком не очень-то привязывался.
Более отчетливо мотив преступления возник после того, как Елизавета Петровна отбыла в санаторий.
Председатель профкома показал:
— Не очень-то мне хотелось ворошить это дело. Если бы не трагическая ее смерть, не стал бы касаться… Двух недель не прошло, как она уехала, повстречал меня в проходной Охрименко, губы скривил и упрекнул, хороший, дескать, мы ему подарочек устроили. Он получил анонимку. Протянул мне и сказал: «Прочти». Признаюсь, прочитал. Описывались там ее похождения, не мужней жены, а девки непотребной.
