Дональд Уэстлейк - 361
Глава 3
Когда через три дня после Дня труда[2] я вышел из больницы, у меня было два глаза, но только один — зрячий. Этим самым глазом я увидел, как из «плимута», припаркованного на противоположной стороне улицы, вышел какой-то человек и быстро направился ко мне. Я замедлил шаг, чувствуя себя голым и беззащитным, не в силах забыть того типа, который высунул из окна машины руку с пистолетом.
Но это оказался вовсе не он, а другой — среднего роста и худощавый.
Судя по всему, похудел он совсем недавно, но не мог позволить себе новую одежду — пиджак висел на нем, как на вешалке. У него были светлые волосы, острый нос, выступающий вперед подбородок и колючие настороженные глаза, но за всей этой «крутой» внешностью проглядывали слабость характера и нерешительность.
Остановившись прямо передо мной, он уставился на галстук, купленный мне мисс Бенсон. Ей пришлось купить мне новую одежду на деньги, которые прислал Билл, потому что оба моих чемодана сгорели в машине.
И вообще, этот тип вел себя так, словно хотел со мной поговорить, но боялся, что кто-нибудь заметит.
— Ладно, — я кивнул и, обойдя его, зашагал к «плимуту». Я запросто мог его испугаться, но было видно, что он сам меня боится. Постояв немного, он припустил за мной, я слышал за спиной его дыхание.
Подойдя к машине, я сел на переднее сиденье справа, он — рядом со мной за руль. Достав из кармана пачку «филипп-моррис», он тремя пальцами вытянул оттуда сигарету. Похоже, он изрядно нервничал, потому что его руки дрожали.
Я взял у него пачку и вытащил сигарету для себя. Мы закурили в ледяном молчании. Некоторое время он настороженно озирался по сторонам, потом выпалил:
— У меня должок перед твоим стариком. Вот и пришла пора отдавать.
— Что за должок?
— Это было давно, какая теперь разница? Ты его сын. Вот что я хочу тебе сказать — мотай-ка ты отсюда подобру-поздорову. Смени фамилию и уезжай, чем дальше, тем лучше. Может, даже куда-нибудь на западное побережье. Только не смей соваться в Нью-Йорк.
— Почему?
Он облизнул сигарету, которая тут же размокла, и огляделся.
— Будут неприятности, — быстро сказал он. — Большие неприятности. Если они узнают, что я с тобой разговаривал, меня пристрелят. Я сделал уже достаточно, а может быть, даже слишком много.
— Кто узнает? Люди, которые убили моего отца?
— Выходи из машины. — С каждой секундой он все больше терял самообладание. — Интервью окончено, долг уплачен. Убирайся. Вылезай.
Левой рукой я сгреб его за лацканы пиджака и прижал к сиденью, а правой быстро ощупал его карманы. Ничего похожего на оружие. Он тяжело дышал, молча обшаривая глазами улицу, словно ждал, что с минуты на минуту там появятся танки.
Продолжая удерживать его левой рукой, я повернул защелку отделения для перчаток, оно открылось, и я увидел короткоствольный револьвер из вороненой стали с обыкновенной деревянной рукояткой. Я не очень-то разбираюсь в оружии, но похоже, этот был 32-го калибра. В шестизарядном барабане было всего четыре патрона. Интересно, по какой цели выпустили недостающие две пули?
Я снял револьвер с предохранителя, отпустил своего собеседника и, повернувшись к нему так, чтобы не выпускать его из виду, положил револьвер на колени. Он мельком посмотрел на меня и, еще раз быстро окинув взглядом улицу, сказал:
— Я пришел, чтобы заплатить старый долг, только и всего. Что я и сделал. Больше я не скажу ни слова, так что можешь вылезать из машины.
— Заводи мотор, — приказал я.
Он недоверчиво посмотрел на меня.
— И куда тебя отвезти?
— Домой. Отсюда до Бингхэмптона около ста тридцати миль по шоссе номер семнадцать. Поехали.
— Никуда я не поеду!
— Самооборона, — я пожал плечами. — Мне удалось вырвать у тебя револьвер. Ты был одним из тех, кто застрелил моего отца.
Он потрясенно уставился на меня, но, когда увидел мой стеклянный глаз, его передернуло, и он нехотя завел мотор.
Поездка была долгой. Мы почти не разговаривали. Шоссе казалось слишком хорошо знакомым. И прежняя ситуация повторялась вновь — я сидел на том же месте, что и тогда с отцом. Я то и дело оглядывался, и каждый раз, когда нас обгоняла машина, мне становилось не по себе. Но все обошлось без происшествий.
Мы доехали за три с лишним часа, но когда пересекли мост и оказались в центре, пришлось сбавить скорость — начался час пик, и улицы были забиты машинами. До Вестал — нашего района — мы добрались только около пяти.
За последние три года город сильно разросся. По первоначальному замыслу, Пенн-Кен-хайвей должна была принести цивилизацию в мой город, но теперь она была застроена двухэтажными коттеджами и одноэтажными домиками в сельском стиле.
В одном из таких домиков на 26-й улице и жил Билл. Когда мы приехали, в доме никого не было, машины в гараже тоже. Дверь гаража была открыта, и я сразу заставил своего пленника загнать туда «плимут».
Мы вышли во двор, и, пока он опускал дверь гаража, я переложил револьвер в левую руку; я делал это каждые полчаса, чтобы не немели пальцы.
Дверь между гаражом и кухней тоже была распахнута настежь, и в доме хозяйничали комары. В раковине громоздилась гора грязной посуды, пол гостиной был усыпан бутылками из-под пива и газетами. В гараже стояли два ящика пива, а в холодильнике, абсолютно пустом, за исключением пива, была еще дюжина бутылок.
В доме было две спальни. В одной из них, которая, судя по розовым обоям, служила детской, были только детская кроватка и комод с пустыми ящиками, но во второй по полу была разбросана одежда Билла, а кое-что висело и в шкафу. Стало быть, он не переехал, а только отвез куда-то ребенка.
Наверное, к тете Агате.
Мы сели на кухне и, открыв по бутылке пива, начали играть в «джин» картами Билла. Вороненый револьвер выглядел как-то странно на пластиковой поверхности стола, разрисованной маленькими розочками. Парень постоянно проигрывал, поскольку не мог сосредоточиться на игре. Время от времени он начинал уговаривать меня отпустить его, хотя вряд ли надеялся, что из этого что-нибудь выйдет.
Когда стемнело, мы зажгли на кухне свет. Со своего места я мог наблюдать за окнами гостиной, тускло освещенной янтарным светом уличных фонарей.
Билл вернулся домой в начале одиннадцатого. Судя по тому, как он ехал, было ясно, что он пьян в стельку. Когда он учился в школе, у него был старый «понтиак» без задних сидений, с мотором от «меркюри», и он постоянно участвовал в местных автогонках. Как правило, перед стартом он напивался и частенько корежил машину, но в трезвом виде это был расчетливый и опытный водитель.
Он вошел на кухню и застыл, изумленно вытаращившись на нас. На нем была синяя баскетбольная куртка, одетая поверх майки. Узнав меня, он покачал головой и привалился к стене.
— Больше так не делай, — сказал он дрожащим голосом. — Слышишь, никогда. Потому что я подумал — а вдруг это Энн? — Он застонал и схватился за грудь.
Я чертыхнулся про себя, потому что раньше мне это не пришло в голову.
Действительно, кто, кроме жены, мог дождаться его вечером дома, включив свет на кухне? Я встал, вовремя вспомнив про револьвер.
— Извини, Билл, я как-то не подумал.
— Господи, — повторил он, качая головой и облизывая губы. Оттолкнувшись от стены, он открыл холодильник и попытался достать бутылку пива, но уронил ее на пол. Захлопнув дверцу, неуклюже потянулся за бутылкой, и мне показалось, что он сейчас упадет. Я махнул револьвером своему партнеру по картам.
— Открой ему бутылку Тот повиновался. Билл, набычившись, наблюдал за ним. Взяв пиво и отпив из горлышка, он взмахнул бутылкой — точно так же, как я до этого револьвером — и спросил:
— А это еще кто такой?
— Он поджидал меня у выхода из больницы. — Я пересказал ему всю историю и закончил:
— И больше он не хочет говорить ни слова.
— Ага, не хочет. — Переложив бутылку в левую руку, Билл с размаху ударил его по зубам.
До этого мне никогда не доводилось видеть, как человека укладывают на пол одним ударом. Парень рухнул, как марионетка, у которой разом перерезали все нити.
— Тоже мне, умник, — проворчал я. — Ты решил, что в таком состоянии он будет поразговорчивей?
— Я не хотел бить его так сильно. Не рассчитал. — Билл допил бутылку, поставил ее на буфет и налил стакан воды.
— Нет, подожди, — остановил я его. Положив револьвер на холодильник, я присел рядом с парнем и начал хлопать его по щекам, приводя в чувство. Свари себе кофе, — бросил я через плечо Биллу. — Вроде бы ты старше меня на три года. Нельзя же так расклеиваться.
— Извини, — пробормотал Билл. — Прости, Рэй. Просто мне себя очень жаль.
— И давно?
— Не злись. Просто сегодня две недели, как Энн... — Он был готов расплакаться.
— Давай-давай, сделай кофе. Три чашки.
Тут лежавший на полу человек дернул головой, уворачиваясь от очередной пощечины.
