Татьяна Полякова - Я — ваши неприятности

— Здравствуйте, Владимир Петрович, — бодро начала я. — Вас беспокоит племянница Серафимы Павловны.

— Лика? — Голос зазвучал бодрее. — Приехала в гости? Рад… — Тут до него, как видно, дошло, что звонить мне ему вроде бы без надобности, и он насторожился:

— А что случилось? Как дела у тетушки?

— Скверные дела у тетушки. Володя, ты можешь приехать? Лучше прямо сейчас.

После трехсекундной паузы он сказал:

— Хорошо. — И повесил трубку.

Я вернулась в кухню. Серафимы там уже не было, она перебралась на диван и с прежним энтузиазмом разглядывала потолок.

— Он приедет, — сообщила я, на что Серафима только криво усмехнулась.

Однако появился Владимир Петрович только через час, извинился, прошел в комнату и сел в кресло рядом с Серафимой.

— Вижу: жива, здорова, значит, все не так скверно, — вместо “здравствуйте” сказал он. — Хотя здоровье и прочее — категории временные.

— Утешитель, — фыркнула Серафима.

— Помнится, я тебя полгода назад предупреждал! Предупреждал?

— Ну…

— Гну. Сколько они хотят?

— Восемьдесят семь миллионов. Владимир Петрович присвистнул.

— Да-а, такие деньги в три дня не соберешь…

Я взирала на него в крайнем негодовании. С момента нашей последней встречи он заметно постарел, потускнел и осунулся. И не имел ничего общего с бравым защитником правопорядка. На Владимире Петровиче был неновый серый костюм, подозреваю, единственный. Манжеты рубашки заметно обтрепаны, волосы давно требовали стрижки. А в целом он выглядел классическим неудачником: ранняя седина, утомленное лицо равнодушный взгляд.

— Если я правильно понимаю, Владимир Петрович, — не выдержала я, — вы советуете тетушке отдать деньги?

— Советую, — кивнул он бесстрастно.

— Выдумаете, она их украла?

— Не думаю.

— Тогда, простите, я ничего не понимаю.

— Лика, нельзя ли мне чашку кофе, лучше с бутербродом. Я не успел пообедать, — усаживаясь поудобнее в кресле, попросил Владимир Петрович.

— Свари ему пельменей, — сказала Серафима.

С моей точки зрения, он и чая без заварки не заслуживал, но я подчинилась. А вернувшись с пельменями, заявила:

— Я по-прежнему не в состоянии понять ход ваших мыслей.

— Если я правильно информирован, боюсь, ничего другого, как заплатить, не остается.

Видно, на целый час Владимир Петрович опоздал не зря и кое в чем успел разобраться. Слегка утомленным голосом, расслабленно сидя в Серафимином кресле, он прочитал пятнадцатиминутную лекцию, из которой я вынесла убеждение, что нам не поможет сам Господь Бог. Сдаваться не хотелось, и я гневно спросила:

— Выходит, всякие подонки могут врываться….

Владимир Петрович поднял ложку, прерывая поток моего красноречия, и прочитал еще одну лекцию, короткую, но впечатляющую. Я загрустила, а он закончил так:

— А по поводу посещений… если мы будем иметь официальное заявление… ты будешь его писать? — Серафима энергично замотала головой. — Знакомо. Так вот, в этом случае мы примем меры. Однако в течение длительного времени оберегать тетушку денно и нощно мы возможности не имеем. Конечно, я могу выступить в роли личного телохранителя, но и я должен работать, а также спать. Потому толку будет немного. Следовательно, нам необходимо подумать, где достать до вторника восемьдесят семь миллионов.

— Ушам своим не верю, — всплеснула я руками.

— Я твоей тетушке раз сто говорил, что в этом гадюшнике ей не место. Говорил я тебе?

— Ой, помолчи, — махнула рукой Серафима. — Не хватает мне только морали выслушивать.

Я посмотрела на нее, потом на Владимира Петровича и вздохнула:

— Что ж, давайте думать… Часть денег я могу занять у Павла Николаевича. Думаю, он не откажет.

— Это твой плешивый бизнесмен? — нахмурилась тетка Серафима.

— Что за выражения? Он очень приличный человек.

— А чего ты за него замуж не выходишь?

— Замуж? — вытаращила я глаза от удивления. — За Павла Николаевича? — Такая мысль никогда не приходила мне в голову.

— Конечно. Хороший человек и два года таскается за тобой как хвост.

— Да что за глупость такая? Я совершенно не хочу замуж.

— Так я тебе и поверю, замуж все хотят. Молчи лучше. Денег она займет… Чтоб я собственную племянницу, кровинушку, отдала на поругание какому-то хмырю за паршивые восемьдесят семь миллионов?

— Серафима! — гневно крикнула я.

— То-то. Серафима… Чем отдавать будешь?.. Не тревожь меня.

— Но где-то мы их должны взять. И тут тетушка заявила:

— Не в деньгах дело… ~ Что? — открыла я рот, а Владимир Петрович нахмурился.

— Даже если я отдам деньги, на этом Дело не кончится. Юрик меня все равно достанет, не битьем, так катаньем.

— И чем ты ему насолила? — спросил Владимир Петрович.

Серафима с тоской посмотрела на люстру и молвила:

— Младший Катков в друзья набивался. Ну, я под горячую руку и огрела его бутылкой из-под пива. Разозлился, крысеныш, тут и начались мои неприятности.

— Ты ударила Жорку Каткова пивной бутылкой? — удивился Владимир Петрович. — И лежишь на диване в таком цветущем виде? Не могу поверить…

— Я сама с трудом верю, все в зеркало поглядываю. Восемьдесят семь миллионов — это только начало…

— Уж это точно, — покачал головой Владимир Петрович. А я попыталась внести ясность:

— Кто такой этот Жора, и что все это значит?

— Братья Катковы в наших местах люди известные. Бандиты, одним словом. Старший, Юрка, многое в городе к рукам прибрал, в том числе и казино, где Серафима трудится, а младший Каток — психопат и убийца.

— Как вы интересно рассказываете, — съязвила я. — Отчего ж он не в тюрьме и не в больнице, а к тетушке пристает.

— Оттого, что все в подлунном мире не так просто. Опечалила ты меня, Серафима, — сказал Владимир Петрович.

Пожалуй, и в самом деле придется идти к тебе в телохранители.

— Ты чего на диване лежишь, дурища? — не выдержала я. — Собирай вещи и бежим отсюда без оглядки.

— Не могу. Это противоречит моему характеру, — серьезно сказала Серафима. — Оглядываясь назад, я вижу осуждающие лики предков. Бабка на Соловках сгинула, а крест с шеи не сняла.

— Так то крест, и бабка была староверкой, а ты ни в черта, ни в Бога не веруешь, а вот если будешь на диване лежать, то с предками встретишься раньше времени.

— Я не лежу на диване, — обиделась Серафима. — Я думаю.

— О чем, интересно?

— О спасении живота своего. И тут ты по справедливости мне помочь должен, — повернулась она к Владимиру Петровичу. — Скажи-ка, есть в городе человек, способный посадить братанов Катковых на задницу?

— В данном конкретном случае? Наверное, есть.

— То, что мне надо!

— Серафима, — нахмурился он. — Я тебе уже говорил и опять скажу: женщина, если она не совсем дура, должна Держаться от бандитов подальше, лучше всего и вовсе не знать об их существовании. Я ясно выразился? Кстати, пословицу вспомнил: из огня да в полымя. Знаешь такую?

— Ты мне друг? — спросила Серафима, опустив глаза долу. — Должен ты мне помочь? Сыщи человека, а там я уж как-нибудь сама…

— Представляю…

— Есть такой человек?

— Ну, есть… и что? Вместо одного бандюги будешь должна двум.

— Я все по-умному оформлю, на свой женский манер. Да мужику за счастье услужить женщине. Давай колись: кто, где найти?

— Циркач. Из молодых. Злой, голодный. Каток ему как кость в горле.

— Молодой? Годков ему сколько?

— Лет двадцать пять.

— Черт, — выругалась Серафима. — Я для него несколько старовата. В том смысле, чтобы являться венцом творения Божьего… — Тут взгляд ее наткнулся на меня. Серафима задумалась, а Владимир Петрович насторожился.

— Ты что сейчас говорила? Не дам родную племянницу на поругание плешивому бизнесмену? А бандиту подсовываешь? — сказал он.

— Очень даже далека от этого. Нам требуется романтический образ, гений чистой красоты, при виде которого мужик продаст нательный крест и бессмертную душу.

— Белая горячка, — развеселился Владимир Петрович.

— Ты меня имеешь в виду как “гения” и “образ”? — спросила я.

— Конечно.

— Серафима, — сказала я. — Это волюнтаризм. Я этих стриженых до смерти боюсь и совершенно не знаю, как себя с ними вести.

— Постыдилась бы говорить такое, ты ж актриса.

— Смею заметить, — вмешался Владимир Петрович, — что мы не в театре. Там в худшем случае освищут, а здесь и головы лишат.

— Вот именно, — радуясь поддержке, кивнула я.

— Эх, а еще Марию Стюарт изображать хочешь. С заячьей-то душой королеву-мученицу не сыграешь.

— Это шантаж, — разозлилась я.

— Мне можно, я тетка. Ну? Давайте попробуем доказать, что мы чего-то стоим.

— Я совершенно не представляю… — жалобно начала я.

— Принципиальное согласие, — перебила меня тетка.

— Серафима, это глупо, безответственно и опасно.

— Ну?