Виктория Платова - Смерть в осколках вазы мэбен
— Не коверкаю, а совершенствую своей живой речью. — Он поднял кривоватый палец с коричневато-желтым никотиновым пятном на подушечке. — Бачишь разницу?
— Бачу, Семен, только будь другом, свали куда-нибудь.
— Неприятности? — Гузько весь подобрался.
— Наоборот, все отлично. Не порть настроение.
— Держи. — Из-за спины Семена показалась холеная Лилькина рука с серебряным витым браслетиком на запястье.
Лилька протянула мне кружку дымящегося кофе и, быстро пристроив свою на стол, опять исчезла. Я с удовольствием отхлебнула.
— Составить вам, девчонки, компанию? — спросил Гузько, почесывая животик.
— Еще чего, — вернувшаяся Лилька отодвинула его мягким плечом такой идеальной формы, что, живи она тройку веков назад в Антверпене, заставила бы позеленеть от зависти всех рубенсовских граций и богинь.
— Не прогоняйте старого человека. — Гузько умудрился согнуть в полупоклоне свою мосластую спину.
— Еще чего! — опять фыркнула Лилька. — Сам уйдешь, песик. К нам сейчас Ирочка присоединится.
Семена перекосило. В общем-то достаточно дружелюбный, он на дух не выносил Ирочку Кривцову, первую красавицу и лучшую журналистку нашей газеты.. Чем так смогла задеть старого крота юная фея, для всех оставалось загадкой. Но стоило только Ирочке, с ее огромными синими глазами, каштановыми волосами и идеальной точеной фигуркой, появиться поблизости от нашего лысоватого фавна, как тот начинал фыркать, урчать, говорить разные пошлости и гадости в адрес присутствующих, не отказывая себе в удовольствии пустить матерком. Словом, с появлением Ирочки звучал в полном наборе весь хамский репертуар виртуоза Семена Гузько. Ирочка действовала на него, как красная тряпка на быка.
А она уже плыла к нам между столами. Семен не стал дожидаться ее приближения, не нуждалась, видно, его прокуренная душа сегодня в пикировке, и быстренько слинял. Кривцова заметила его отступление, но комментировать никак не стала. Поставив на стол тарелочку с шоколадными вафлями, села на стул, трусливо покинутый Семеном.
— С прибытием, Леда, — проворковала она.
— Привет, Ирочка. — Я старалась держаться дружелюбно.
— Привезла очередную сенсацию? — поинтересовалась Кривцова, отхлебнув кофе.
— Сенсация не сенсация, но кое-что интересное есть.
— В каком плане?
— В общечеловеческом.
— Не темни, Леда. — Ирочку невозможно было обмануть. — Давай, колись. Маньяк, серийный убийца, растлитель или, на худой конец, извращенец?..
— Это оставьте для себя. — Я с хрустом откусила кусочек вафли. — Все гораздо проще. В небольшой деревеньке живет женщина. И вот что-то случилось с ней после семидесяти лет — начала писать картины. И какие картины…
— Ты серьезно? — Ирочка с недоумением уставилась на меня. — Бабка, которой за семьдесят, взялась малевать?
— Вот именно. Только Екатерина Митрофановна еще вполне крепкая, и картины у нее получаются отличные.
— Не понимаю, — вмешалась Лилька, — зачем ей все это надо?
— Ох и темная ты, Лилька. Душа просит, вот и занялась искусством, — поддела ее наша лучшая журналистка.
— А что же раньше у нее душа не просила? Чего ждала до семидесяти лет?
— Так ведь то душа. Кто же может ответить? Раньше не хотелось, а теперь вот…
— Давай подробнее, — потребовала Ирочка, — рассказывай про свою старуху-самородка.
Я рассказала о Екатерине Митрофановне Савельевой — уникальной женщине, у которой вдруг открылся талант.
Сыновья, дочери, внуки, родственники подняли бабку на смех. Тоже, мол, художница нашлась, Пикассо в юбке, Айвазовский из деревни Гадюкино. Но Екатерина Митрофановна держалась твердо. Устроила себе в чуланчике мастерскую. Работала по ночам, когда переделана вся работа по дому. Попросила соседскую девчонку привезти из города ватман, краски и принялась за дело. Ни о каких техниках и направлениях слыхом не слыхала, рисовала именно так, как бог на душу положит. И все знакомое, все то, что вокруг было. Родные пробовали ее увещевать, стыдить, ничего не помогало. Махнули на «тронувшуюся» бабку рукой.
Все бы так и кануло в неизвестность, если бы Савельева не заболела. Слегла от простуды, а тут еще и переутомление сказалось. Пришел доктор — местный молодой эскулап, который выучился в городе и теперь заменил старого спившегося врача. Прописав нужные лекарства, собрался уже уходить, как один из внуков, смеха ради, зазвал его в бабкин чулан и попросил прописать ей еще что-нибудь от головы.
Доктор, даром что молодой, искусству чужд не был. Посещал во время учебы и музеи и выставки. Картины Савельевой не были схожи своей манерой с чьими-то еще, но мотивами напоминали работы Семенюка, Бартова, Леоновой, Лосинского и Медведева — известных художников-примитивистов. Но насколько свежо заиграли у новоиспеченной художницы краски, как удивительно смогла она отразить свой немудреный деревенский быт!..
Рассказывая коллегам о художнице, я думала о них самих и в который раз удивлялась, как такие разные женщины могут не только находить общий язык, но даже дружить?
Ирочка Кривцова, лицом и фигурой вылитая супермодель Линда Евангелиста, появилась в нашей редакции три с половиной года назад. Мужики сразу сделали на нее стойку, но она быстро пресекла все их поползновения. Папаша Ирочки был крупной шишкой в администрации города, мамаша руководила каким-то престижным фондом. Сама она держала на коротком поводке сынка известного в городе банкира, не позволяя ему, впрочем, связать себя брачными узами и посадить в хорошо оборудованную комфортабельную домашнюю клетку.
Ирочка могла бы найти себе работу и получше. Но она заявила, что это не наше дело, она будет работать только там, где ей нравится. И работала вот уже четвертый год в полную силу, выдавая с завидной регулярностью на-гора отличные статьи, которых бы не погнушалась и более солидная газета, участвовала к тому же во всех городских конкурсах журналистов, добилась в прошлом году звания «Журналист года» за нашумевшую статью «Призраки моды», а также титула «Мисс пресса-99». И это с полным осознанием, что всех званий и наград она достойна по праву.
Ирочка была человеком, который своими руками строил свою карьеру и свою жизнь. Она плевала на мнение окружающих, не понимала, что такое творческий кризис или отсутствие денег. Она могла бы работать на телевидении, но упорно держалась небольшой газетки с не очень высоким тиражом. Так она выражала себя. Для самовыражения она носила и одежду от Валентино (Ирочка принципиально не признавала отечественную) каждый день. Но она могла явиться на прием или презентацию в экстравагантном одеянии от Розенфельда или Пако Раббана и украшениях из капельного серебра (принципиально не признавала золото). Ее не смущало, что присутствующие просто пожирают ее взглядами, она всегда держалась спокойно и непринужденно. Главной чертой Ирочки Кривцовой была полупрезрительная снисходительность к окружающим.
Лилька была ей почти полной противоположностью. Она работала в «Вечерних новостях» без малого десять лет. Знавала разные времена: и отсутствие зарплаты, и частую беспричинную смену главных редакторов, и политиков, стремящихся купить и перекупить газету со всеми потрохами, и невнятные угрозы в свой адрес после разоблачительных статей. Но теперь Лилька прочно утвердилась в сердце и постели нашего главного редактора Пошехонцева, который обожал ее соблазнительные рубенсовские формы, острый язычок и неумение себя сдерживать. Лильку можно было завести с пол-оборота, она крепко бушевала, но так же быстро приходила в себя. «Ты, Лилька, — высказалась однажды Ирочка, — как бутылка со взболтанным сидром. Хлоп, пуф, бац, пш-ш, фонтан пены, а потом ничего — спокойное кисловатое пойло». Лилька тогда обозвала Ирочку «уксусной эссенцией», но Иркино сравнение было настолько убийственно точным, что за Лильку никто не вступился.
Лилька не разговаривала с Ирочкой пару дней, а потом все пошло по-прежнему. В свою компанию они нередко принимали меня, так как я сидела за соседним столом с Лилькой, и та нередко пользовалась моим отсутствием, чтобы спихнуть туда свой мусор, пардон, материалы для работы. Ирочка же относилась ко мне с вежливым безразличием или вежливым вниманием, в зависимости от обстоятельств, но все же не хамила, как прочим, не улыбалась пренебрежительно, слушая мои рассуждения. Словом, в их тесной компании я не была третьей лишней.
— Бабкины картины действительно того стоят? — вопросила Ирочка, жеманно поводя плечом.
— Стоят, в том-то и дело. Ее кретины-родственнички еще в это не въехали. А доктор кое-кому позвонил, кое-кому сказал, пошла волна, даже нашего Илюшу проняло, и он меня к бабке заслал. А после статьи, можно не сомневаться, искусствоведы пачками будут у бабки толпиться, картины выпрашивать. Может, даже какой-нибудь фонд народного творчества сподобится выставку организовать.
