Татьяна Полякова - Деньги для киллера

— Кто здесь из соседей? — спросила я.

— Никого. Я да Максимыч. Герасимовы были. Вчера уехали.

— Может, сразу в город, а?

— Спятила? Разве я доеду?

Сонька, конечно, права, водитель она никакой.

— Может, в село? — волновалась я.

— Сейчас его дома выгрузим, ты побежишь к Максимычу звонить, а я его осмотрю, может, чем помочь сумею.

— Ага, — усмехнулась я, но ничего лучше предложить не смогла.

Тут мы подъехали к самому крыльцу.

Сонька в него бампером ткнулась и чертыхаться начала, но быстро успокоилась. То ли мужчина стал легче, то ли мы малость поднаторели, но вытащить его из машины и занести в дом оказалось не так уж сложно.

Вошли в кухню и положили его на пол. Голова его была как-то странно запрокинута, мне это не понравилось, но размышлять об этом времени не было. Я уже стояла у дверей, намереваясь бежать к соседу, когда Сонька вдруг позвала:

— Гретка, он мертвый.

— Что?

— Мертвый, говорю.

— Да не может быть, — охнула я. — Он же стонал, ты же слышала.

— Слышала. Отстонался.

Я села рядом с ней. Пульса нет, и лицо…

Да, лицо у него было, в общем, смотреть на него не хотелось.

— Слушай, может, он жив все-таки, много ты в таких делах понимаешь, ныла я.

Сонька убежала в комнату и вернулась с зеркальцем. Мы подставили его к самым губам мужчины и стали терпеливо ждать.

Ничего.

— Говорю тебе, он мертвый, — сказала Сонька, устало откидываясь к стене.

— О, Господи, чего же теперь делать-то?

— Дверь запереть, вот что.

— Зачем?

— Не знаю. Жутко. И окна зашторь.

Мне вдруг тоже сделалось жутко, я торопливо заперла дверь, зашторила окна и опустилась на пол рядом с Сонькой. Мы уставились на покойника. Из одежды на нем, кроме кожаного пальто, ничего не было. Теперь, при свете, мы могли его разглядеть и ужаснулись: кто-то над ним здорово поработал. На пальцы рук и ног смотреть было невозможно, мне стало нехорошо, я зажала рот рукой и бросилась в туалет.

Когда я вернулась оттуда, Сонька все еще сидела на коленях, прижавшись ухом к его груди и щупая, как в американском кино, артерию на шее. Увидев меня, подняла голову и сказала:

— Мертвее не бывает.

Верить в это не хотелось.

— Много ты понимаешь. Он ведь стонал.

— Стонал, — усмехнулась Сонька. — Сначала над ним всяко-разно измывались, потом голову разбили, или наоборот, что, в общем-то, неважно. Потом в землю зарыли, потом, правда, вырыли. Не выдержал человек, помер.

— Может быть… — начала я.

— Да заткнись ты. Это труп.

Я села рядом и заревела. Сонька тоже носом зашмыгала, потом спросила:

— Что делать-то будем?

Я пожала плечами:

— Пойду к Максимычу, в милицию звонить.

— Погодь. Торопиться некуда. Давай-ка покурим.

Мы закурили, поглядывая время от времени на труп, и Сонька предложила:

— Расскажи-ка мне эту историю, вроде как бы милиционеру.

Я рассказала. Сонька слушала внимательно, потом криво усмехнулась и заявила:

— Полное дерьмо.

Я пожала плечами.

— Менты нас в гроб вгонят.

Я покосилась на обезображенное тело и заметила:

— Менты еще полбеды.

Сонька зябко поежилась.

— Чего ж тогда?

— Откуда я знаю?

Сонька стала хмуриться и наливаться краской.

— Все ты… вечно тебе больше всех надо.

Видишь, люди что-то зарывают, и шла бы себе дальше, уж, наверное, они не рассчитывали на то, что какой-то придурок сразу вырывать начнет.

— Два придурка, — поправила я.

— Я не в счет. Это ты меня с толку сбила, вот спросонья и дала маху. Сиди теперь с покойником. Оторвут нам башку, как пить дать, и поделом… Ох, тяжко мне…

— Да заткнись ты! — прикрикнула я.

— Сама заткнись. Вляпались… ух, фашистское отродье! — буркнула Сонька.

— Жидовка недобитая… — парировала я.

Мы вздохнули и заскучали.

— Грет, — позвала через минуту Сонька.

— А?

— В милицию нельзя звонить.

— Тупому ясно.

— Что делать?

— Назад везти, — решилась я, — где взяли, туда и положим. И забудем.

— Не хочу я на кладбище, — запаниковала Сонька.

— Хорошо, давай у тебя в погребе зароем.

— Свинья ты все-таки, приволокла покойника…

— Да заткнись ты… Проверь у него карманы, может, узнаем, кто он.

— Зачем?

— А я откуда знаю?

— Вот всегда у тебя так, — проворчала Сонька.

Карманы были пусты. Я еще раз взглянула на покойника: цвет волос из-за крови не определишь, лицо разбито, ухо разорвано, отпечатки пальцев отсутствуют, тело в тех местах, где его можно было рассмотреть под синяками и ссадинами, без особых примет.

Если таковые и были, то мы их не увидели.

Более или менее уверенно можно было утверждать лишь, что это молодой мужчина.

Выходило, могила его останется безымянной.

— Ладно, — решилась я, — поехали.

— Может, попозже, — заскулила Сонька.

— Чем скорее мы от него избавимся, тем лучше.

— Ну и вляпались, ну и вляпались, — запричитала моя подружка и тут же совершенно другим голосом спросила:

— Медальон заметила?

А я-то надеялась, что обойдется. Как же…

— Заметила, — ответила я зло. На шее покойника на толстой витой цепочке висел медальон: в овале две сплетенные змеи. Работа тонкая, вещь оригинальная, и если мои скромные познания со мной шуток не шутят дорогая.

— Надо снять, — сказала Сонька с легкой грустью.

— Спятила? Убийцы не сняли… Значит, причина была. Вещица заметная.

— Я бедная женщина, и как я, по-твоему, смогу золото в землю зарыть?

— Сможешь.

— Что я, дура какая? Спрячем. В конце концов его переплавить можно. Золото, оно и в Африке золото, слышь, Гретхен? — не унималась Сонька Как-то мы должны компенсировать свои муки.

— У, крохоборка? — разозлилась я. — Что значит гены: за копейку удавишься.

— Твои-то не лучше, у трупов зубы дергали.

— Коронки, — поправила я.

— Коронки что, не зубы? И кто бы говорил о копейках? Эта штука денег стоит, слышишь? Мы ж не будем им на рынке трясти…

— Заткнись, — рявкнула я и замахнулась.

Сонька втянула голову в плечи и зажмурилась. Через несколько секунд приоткрыла один глаз и, убедившись, что драться я не собираюсь, расслабилась.

— Ладно, чего ты… — пробормотала она жалобно.

Я махнула рукой:

— Делай, что хочешь, только если тебя за этот медальон потом прирежут, не стони.

— Ты мне еще спасибо скажешь, — обрадовалась Сонька, снимая цепочку. Мы еще….

— Не мы, а ты, — перебила я, — мародерка.

— Ну как хочешь. Я этот медальон внукам в наследство оставлю.

— Каким внукам? У тебя и детей-то нет.

— Может, будут.

Сонька ушла прятать медальон, а я грустно смотрела на покойника.

— Что ж нам с тобой делать-то? — спросила я задумчиво, но он ничего не предложил. — Славку разбудим? — осведомилась я, когда Сонька вернулась.

— С ума сошла? У Славки язык, как помело. Нет уж, мы этого парня сюда притащили, придется нам с тобой отсюда нести.

Вздохнув, мы ухватились за полы пальто и понесли труп к машине.

— Давай в багажник, — сказала Сонька, — ему теперь все равно.

Засунуть труп в багажник оказалось делом нелегким, мы потратили на это минут десять.

— Лопаты где? — спросила я.

— В машине. — Сонька заняла водительское место, я села рядом, и мы покатили на кладбище, не включая фар. Был второй час ночи, в лесу темень жуткая. А в багажнике покойник.

— Гретка, — начала ныть подружка, — может, все-таки в милицию, а?

— Ты вспомни, как он выглядит, хочешь познакомиться с теми, кто его так отделал?

Санька не хотела. Мы остановились возле ограды и вышли.

— Хорошо, хоть яму рыть не надо, — сказала Сонька. Мы достали лопаты, открыли багажник, собираясь вытащить покойника, и тут очень отчетливо поблизости хрустнула ветка. Мы замерли, вглядываясь в темноту.

Там, впереди, кто-то был и также ждал, замерев.

— Бежим, — выдохнула Сонька, хлопнув крышкой багажника. Мы бросились в машину, пока я лопаты засовывала, Сонька завела ее, к счастью, с первого раза, через несколько секунд мы уже неслись по дороге.

— «Хвоста» нет? — деловито спросила Сонька.

— Нет, — не очень уверенно ответила я, вглядываясь в темноту.

Машина притормозила у крыльца, когда Сонька спросила трагическим шепотом:

— И что теперь?

Я напрягла мозги. Безрезультатно. Попробовала еще раз, с тем же успехом. Положительно, сегодня я ни на что больше не годилась, вздохнула и сказала:

— Давай-ка спать. Утро вечера мудренее.

Сонька была похожа на выжатый лимон, и возражать сил у нее, как видно, не было.

— А труп? — смиренно спросила она. — Оставим в машине?

— Сдурела? Давай его в чулан.

В третий раз за ночь мы ухватились за полы пальто и поволокли покойника в дом.

— И чего мы так испугались, — ворчала я, задыхаясь от тяжких трудов, никого ведь на кладбище не было.

— Может, не было, а может, и было. Как хочешь, только я туда больше не поеду.