Данил Корецкий - Свой круг
Изолятор временного содержания (сокращенно — ИВС) находился в глубине двора, и никто из проходящих мимо людей не подозревал, что в какой-нибудь полусотне метров существует другой мир с круглосуточными электрическими лампочками вместо дневного света, со стенами, выкрашенными унылого цвета масляной краской, с лязгающими замками и спертым, несмотря на вентиляцию, воздухом, пропитанным тяжелой смесью запахов человеческого пота, карболки и чего-то еще — специфическим камерным духом, который невозможно истребить даже ежедневной уборкой.
Допрос, можно сказать, не получился. Марина Вершикова дала показания, подписала протокол, но контакта с ней установить не удалось, не удалось поговорить по душам, когда подследственный не просто рассказывает о совершенном, но и проявляет эмоции, отражающие отношение к своим поступкам, когда исподволь, незаметно выявляются мотивы преступления и цели, на достижение которых оно было направлено.
Вершикова все время плакала и сквозь слезы рассказывала, что да, она ударила Петренко кортиком, за что — не помнит, так как была пьяна. Убивать не хотела и, как все получилось, сказать не может.
За размышлениями я незаметно прошагал три квартала до своей конторы. Высокая массивная дверь, лестница, выложенная линолеумом, ступеньки с дюралевыми уголками. Прокурор — хороший хозяин, за десять лет работы здесь он полностью перекроил, перестроил старое запущенное здание, благоустроив его так, чтобы каждый сотрудник имел отдельный кабинет. Потом началась «доводка» — двери с двух сторон обивались дерматином, настилался паркет, обновлялась мебель.
Другие прокуроры завидовали нашему помещению, удивляясь оборотистости шефа. А он продолжал «шлифовать» свое детище: появились занавески, карнизы, шторы, паркет регулярно покрывается лаком, ежегодно проводится текущий ремонт: побелка, покраска…
Сейчас наша прокуратура блестит, как пасхальное яичко, так что в здание просто приятно войти. Не всем, конечно, — сотрудникам. Одним словом, созданы все условия для работы. А раз так — можно спросить и за ее выполнение. Шеф — великий стратег. И спрашивать он умеет.
— Юрий Владимирович, а вас Павел Порфирьевич все утро разыскивает, — наверху стояла машинистка Симочка. Она была в новых босоножках, я обратил внимание на изящные пальчики с красным педикюром и тут же поймал себя на мысли, что мне приятно смотреть на нее.
Вот тебе и раз! Симочка пришла к нам три года назад, едва достигшей совершеннолетия, этакая упитанная домашняя девочка с круглым миловидным личиком и румяными щеками. Она была трудолюбива, аккуратна и исполнительна, быстро вошла в коллектив и стала всеобщей любимицей, но воспринималась всеми именно как не знающий жизни несмышленый ребенок, которого можно опекать, угощать шоколадками, расспрашивать о планах на будущее, давать различные советы…
И этот стереотип отечески-снисходительного отношения к Симочке не претерпел изменений за прошедшие годы, тем более что в котле, в котором все мы варимся, время несется быстро и некогда особенно осматриваться по сторонам и приглядываться друг к другу. И даже когда не так давно я обратил внимание, что у нее красивые руки, то не задумался над этим, просто сознание отметило еще один воспринятый зрением факт, отложив его в свой объемистый запасник. И вот теперь я заметил, что мне приятно смотреть на нее.
— Спасибо, Симочка, сейчас я к нему зайду.
Она пошла к себе, а я задержался на площадке, глядя вслед. Три года сделали свое дело, и Симочка стала очень симпатичной женщиной с отличной фигурой. И если бы я не был на десять лет старше и женат, я бы с удовольствием за ней поухаживал.
Интересно, ей говорили, что у нее красивые ноги?
— Сима! — Она оглянулась уже в конце длинного коридора, и на лице появилось выражение преувеличенного внимания — девчоночья манера реагировать на обращение старших.
— Ты напечатала обвинительное?
— Да, сейчас принесу.
Печатала она грамотно, без ошибок, я бегло прочитал документ, подписал все четыре экземпляра и один подшил к оконченному накануне делу. Теперь можно идти к шефу. Интересно, зачем я ему понадобился?
Прокурор пребывал в прекрасном расположении духа, это я понял сразу же, как только он ответил на приветствие.
— Можно направлять в суд. — Я положил перед ним законченное дело.
— Так-так, — Павел Порфирьевич взглянул на обложку. — Иванцов и Заморин, грабеж, две кражи, угон автомобиля и вовлечение несовершеннолетних. Целый букет…
Ничего нового не раскопали?
— Как же, Иванцову добавилось два эпизода квартирных краж, а Заморину — сбыт похищенного. Больше за ними ничего нет — проверял со всех сторон.
— Хорошо, хорошо… А что, Иванцов так и не признался? — Меня всегда поражала феноменальная память шефа, который не только держал в голове перечень всех дел, находившихся в производстве следователей, но и помнил их суть, ориентировался в обстоятельствах преступлений, знал позиции обвиняемых и свидетелей.
— Не признался. Ну это дело его — не новичок. На этот раз влепят ему на всю катушку…
Белов дочитал обвинительное заключение, полистал пухлый том и размашисто подписался под словом «утверждаю».
— А как обстоит дело с убийством на даче Золотовых?
— Вчера делал дополнительный осмотр, сегодня допрашивал подозреваемую…
— Ее фамилия Вершикова, если не ошибаюсь? — Шеф не ошибался и знал это, просто хотел продемонстрировать свою осведомленность и блеснуть памятью. — Ну и что она? Признается?
— Признается-то признается, да как-то странно. Дескать — убила, а как — не помню, по деталям ничего не дает…
— Это объяснимо — вечеринка, выпивка… В общем-то, дело несложное. Надо в этом месяце и закончить.
Шеф внимательно разглядывал меня. Он был массивным, внушительного вида мужчиной с крупными, простоватыми чертами лица и имел привычку изучающе рассматривать собеседника. Один глаз он потерял на войне, протез был подобран умело, и долгое время я не мог определить, какой глаз у него живой, а какой стеклянный, и оттого испытывал неловкость, когда он вот так, в упор, меня рассматривал.
— И еще вот что. У меня был Золотов-старший…
Интересно, когда же он успел?
— …он просил как можно деликатней отнестись к ним. Они уважаемые люди, и так уже травмированы, а тут следствие, повестки, огласка, ну, вы понимаете… Так что постарайтесь как-нибудь помягче. Может быть, вообще не будет необходимости их допрашивать…
— Такая необходимость уже есть! — Я не любил подобных разговоров.
— …а если все-таки понадобится, то можно вызвать по телефону, одним словом, поделикатней. Мы же должны внимательно относиться к людям, с пониманием…
Это уже начинались нравоучения, до которых шеф большой охотник. И хотя большей частью он говорил банальные вещи, именно потому ему было невозможно возразить, и, следовательно, он всегда оказывался прав.
— …проявлять терпимость и такт. Так?
Он внимательно посмотрел на меня, ожидая подтверждения.
— Так. — Действительно, что можно еще сказать в ответ? — Я могу идти?
— Минуту. У меня для вас приятная весть. — Белов торжественно заулыбался и поднялся из-за стола.
Я был заинтригован — в нашей работе приятные вести случаются гораздо реже неприятных.
— Поздравляю вас с очередным классным чином. — Он пожал мне руку и вручил две бумаги — выписку из приказа Генерального о присвоении мне первого класса и поздравление с этим событием от прокурора области, который желал «крепкого здоровья и успехов в работе».
— Спасибо, — как можно прочувствованнее ответил я, чтобы не огорчать шефа, и отправился к себе, гордо неся на невидимых петлицах штатского пиджака новенькую, только что полученную звездочку.
Содержимое служебного сейфа почти всегда приводит следователя в уныние. У меня, кроме изрядного количества проверочных материалов, имелось еще семь уголовных дел.
Несовершеннолетние Акимов и Гоценко — квартирные кражи. Получить характеристики, справки о стоимости вещей и можно заканчивать.
Тряпицын — покушение на убийство жены. Составить обвинительное заключение — и в суд.
Факелов — два разбойных нападения и убийство. Это пойдет в остаток: обвиняемый стационирован для психиатрической экспертизы.
Я раскладывал дела на две стопки: те, которые можно окончить в этом месяце, и остающиеся на следующий. Обычные папки — некоторые в толстых картонных переплетах коричневого цвета, другие — в мягких бумажных обложках, но в каждой — человеческие судьбы, горе, надежды, отчаяние… Впрочем, в данный момент поддаваться эмоциям не стоило: надо было решать производственные вопросы — одним из критериев оценки работы следователя является число выданных «на-гора» дел.
Рассадина, домоуправ. Взятки за прописку и предоставление служебной жилплощади.
Это тоже надолго — действовала она не одна, надо искать соучастников, кроме установленного эпизода, будут и другие, так что еще работать и работать.
