Татьяна Полякова - Чего хочет женщина
— Ну до чего ж подлая баба, мало я на тебя трачу, Лом ей понадобился. А этот, сволочуга, все Ладушка да Ладушка, пущу в расход подлеца.
— Чего городишь-то? Кто с твоими бандюгами управляться будет? Они тебя в пять секунд почикают. Пропадешь без Лома.
— Ох, Ладка, узнаю чего, я тебя… — Аркаша запнулся, прикидывая, что он мне такое сделает, но, так и не придумав ничего особенного, махнул рукой. — Ты перед Ломом титьками своими не тряси, у него и без того рожа блудливая, так по тебе глазищами и шарит. Ну что тебе «Волга», корыто, прости господи, уж покупать, так импортную.
— Я патриотка, родную промышленность поддержать хочу.
— Шлюха ты, бессовестная баба и шлюха.
— А ты пенек старый, — заявила я и стала разливать чай.
Аркаша посидел, посопел, вернул себе обычный цвет и, почесав грудь, сказал:
— Ладушка, чеченцы вчера опять были, слышишь?
— Гони в шею. Говорили уже.
— Деньги-то какие сулят.
— Они посулят, а потом брюхо-то жирное тебе вспорют. Свяжешься с нехристями — брошу. Ей-богу, брошу и на деньги твои наплюю.
Я подумала и на всякий случай вторую тарелку грохнула. Тарелок было не жалко.
— Ты подожди, — опять запел Аркаша. — Дело-то выгодное, подумай, мы ведь в сторонке будем. А деньги-то какие.
— Аркашка, — грозно сказала я, — отвяжись. Нутром чую, свяжешься с чечней, каюк тебе.
Он вздохнул. В мое нутро Аркаша верил свято. Лет пять назад подъехали к нему с большим делом, мне же предложение пришлось не по душе, ругались мы дня два, Аркаша уступил, потом дурью орал, злился, что из-за меня миллионов лишился. Но вскоре ребятки отправились восемь лет строгача отсиживать, а толстяк тихой сапой их дело к рукам прибрал, просил прощения, руки целовал и с тех пор больше советов моих ослушаться не смел. Аркаша еще раз выразительно вздохнул.
— Ладно, нет так нет. А с долгом что делать будем, неужто отдавать?
— Еще чего. Перебьются.
— Грозились.
— Ты на них Лома спусти. Нечего ему задницу просиживать. Обленился, кобель здоровый, только и знает девкам подолы задирать. За что ты ему деньги платишь?
— И то верно. Пусть поработает.
Аркаша успокоился и опять ко мне полез:
— Ладушка, красавица ты моя.
Я чмокнула его в лысину. Аркаша обиделся.
— Ну что ты за баба такая, ласкового слова от тебя не дождешься. Все только дай да дай. Пожалела бы ты меня.
— Чего тебя жалеть?
Он вздохнул:
— Старею. Давление у меня. Сердце.
— Не прибедняйся. Ты меня переживешь. Давление. Лопать меньше надо.
— Куда меньше. Не пью совсем. Коньячку только.
— Водку пей. Поправишься.
— Дай я тебя хоть поглажу.
— Погладь.
— Ладуль, приедешь завтра?
— Приеду. Про машину не забудь.
— Не забуду. Какой у нас праздник?
— Двадцать третье февраля.
— Вот, будет тебе подарок к Дню Красной Армии.
* * *Вечером я сидела в учительской, подбирала репертуар любимым чадам. Во всей школе оставалось человек десять, вахтерша дремала за стойкой, было тихо, и уходить не хотелось. Тут черт принес Таньку, она вплыла в учительскую, выдала улыбку и полезла целоваться.
— Ну что, как там Вовка? — спросила я.
Танька потянулась, демонстрируя свои прелести, и сказала с усмешкой:
— Заездил, черт. Не мужик, а конфетка. Только взять с него нечего, за душой ни гроша, «бээмвэшка» паршивая да пара сотен. Что за напасть такая — как мужик путный, так обязательно нищий, как богатый, так либо подлец, либо импотент. Одно слово, не везет.
— Простились навеки?
— Как же. Он как увидел мою квартирку, доверху упакованную, челюсть руками придерживал да еще коленкой помогал.
— Ты завязывай мужиков домой таскать. Смотри, ограбят.
Танька задумалась.
— Так вроде парень неплохой. Хотя черт его знает. Надо Лому сказать, пусть хоть сигнализацию, что ль, какую на двери поставит, поработает.
— Ага. У Лома только одна сигнализация работает, в штанах.
— Это точно. Мента надо в любовники. Пусть квартиру сторожит.
— Заведи.
— Попозже. С Вовкой разобраться надо.
— Зачем он тебе? Сама говоришь: нищета.
— А я за него замуж выйду.
Я хмыкнула, а Танька обиделась.
— А что? Он и моложе-то меня лет на пять всего. Возьму к себе на работу, человеком сделаю, знаешь как заживем. — Танька задумалась, потом сказала:
— В люди выведешь, обуешь, оденешь, а он, подлец, по бабам шляться начнет.
— Так ведь еще не начал.
— Ой, Ладка, все мужики подлецы. А твой как?
— Покатались, до дома проводил.
— И не трахнулись?
— Нет, конечно.
— Че делается. Совсем баба дура.
— Я тебе уже говорила, у порядочной женщины может быть один муж и один любовник. Два — перебор.
— А если мужа нет, сколько любовников может быть?
— Сколько угодно.
— Слава тебе господи, в порядочных хожу. — Танька насмешливо посмотрела на меня и спросила:
— Не надоел тебе твой Аркашка?
— Надоел. Бросить бы его, заразу, да где еще так пристроишься? Не к Лому же на поклон. Давно жмется, и на роже написано: «Не потрахаться ли нам, дорогуша?»
— Не вздумай с Ломом вязаться. Подлюга. Аркашка надежнее.
— Вот и я так думаю.
— Засиделась ты возле него. Погулять надо. Пригрей Димку. Мальчик-то какой, а улыбочка!
Я махнула рукой.
— Машину хочу — «Волгу». Аркаша обещал.
— Ой, Ладка, — Танька головой покачала. — До чего ж ты на деньги жаднющая, прямо патология какая-то. Все тебе мало. Деньжищ у тебя — на всю жизнь хватит, а ты… сидишь возле Аркашки, на хрена он тебе сдался, старый черт? Плюнь на него, заведи мужика путного, бабьего веку осталось совсем ничего.
— Отстань, — сказала я. — У тебя мужики, у меня деньги.
Танька вдруг заерзала.
— Ты меня домой не отвезешь? Что-то беспокойство у меня. Правда не ограбили бы. — Как Танька по мужикам ни сохла, но барахло любила еще больше.
— Отвезу, — засмеялась я.
В машине Танька опять начала приставать ко мне:
— Мужа ты своего не любишь, Аркашку едва терпишь… Вышла бы замуж за хорошего человека, ребенка бы родила.
— Отстань, Танька, сама рожай. Ребенка мне еще не хватало…
— Ага, я уже родила.
Бывший Танькин муж был алкоголик, у их ребенка была болезнь Дауна, Таньку он даже не узнавал, но она его жалела и регулярно ездила к нему. Возле дома она тяжко вздохнула:
— Прямо боязно идти. Умеешь ты настроение испортить.
— Да ладно, ступай, цело твое барахло.
Я поехала домой, размышляя над Танькиными словами. И мужа я давно не любила, и Аркашка мне надоел, и денег я желала до судорог. Мой роман с деньгами начался давно и поначалу неудачно. Родители жили скромно, а я всегда мечтала о респектабельности, но по молодости дала маху: вышла замуж за актера. И ладно бы просто вышла замуж, а то ведь влюбилась, как кошка.
Было мне девятнадцать, училась я в пединституте, а Валерка, закончив театральное, прибыл в наш город вместе со своим курсом и дипломным спектаклем «Милый друг». Он играл Жоржа Дюруа и был так хорош, красив и сокрушительно нахален, что дух захватывало. После спектакля я потащилась к нему с цветами и таскалась до тех пор, пока он не созрел до понимания простой истины: лучше меня никого на свете нет. Через месяц он признался мне в любви, через три мы поженились. Жили у родителей, спали на кухне, квартира однокомнатная. Зарплата у него была копеечная, и плюс моя стипендия. А тут квартиру предложили. Заняли денег. Бились как рыба об лед. Валерка по деревенским клубам катался, я полы в поликлинике по вечерам намывала, и все равно ни на что не хватало. Получили квартиру, еще беда — мебель. Опять долги. Я чулки штопала и ревела, учеников набрала столько, что от музыки, даже хорошей, тошнило. А тут беременность. Валерка за голову схватился.
— Лада, куда нам ребенок? Как мы на мою зарплату проживем?
Решили подождать. Я слезами обливалась, а в больницу все-таки пошла. Но доконало меня не это. Как-то, возвращаясь с работы, влетела в троллейбус, денег не было ни копейки, в кошельке один ключ, но устала я страшно, спину разламывало, и решила рискнуть. А тут, как на грех, контролер, и народу всего человек десять. Вся кровь мне в лицо хлынула, я стояла ни жива ни мертва, а рядом парень, молодой, не старше меня, одет с иголочки, на пальце печатка грамм на пятнадцать, и губы насмешливо кривятся. Посмотрел на меня, купил билет и мне протянул. Я взяла. На остановке вылетела из троллейбуса, он за мной, крикнул:
— Эй, подожди, — и подошел вразвалочку. А я точно свихнулась.
— Сволочь! — заорала. — Сволочь.
И бегом домой, слезы по щекам размазываю, трясусь и сама себя ненавижу. Ни о чем, кроме денег, я уже думать не могла. А их не было.
Валерка не выдержал первым. Ходил измученный, нервный, злой, а потом как-то враз переменился, ласковый стал, все Ладушка да Ладушка. Я гадала, в чем дело, пока мне Танька глаза не открыла:
— Баба у него, торгашка. Лет на сто старше. Он на ее тачке разъезжает по доверенности, а она его после спектакля встречает и в ресторан. Хорошо устроился.
