Антология советского детектива-39. Компиляция. Книги 1-11 - Веденеев Василий Владимирович

― Не искал пока.

― Вещичек нет, и кражи нет, начальник.

― А мне много не надо, по малости обойдусь. Одного колечка от Дуськи хватит.

Теперь все замолчали окончательно. Бывал в таких норах Смирнов, и часто бывал. Нищета закоренелого пьянства: неубранная кровать, грязное тряпье вместо постельного белья, взлохмаченное, как в бурю; подобранная на помойке мебель: разномастные табуретки, кухонная тумбочка с сортирным деревянным запором вместо стола. Господи, а запах! Пахло прокисшим алкоголем, нечистым потом, перебродившей помойкой.

Зашумела под окном машина: Казарян загонял ее прямо во двор.

― Пойдемте, граждане, ― буднично сказал Александр.

― А я-то зачем? ― спросил Кащей.

― Для порядка, ― ответил Александр, и все трое спустились по лестнице.

Кащей и гражданин привычно направились к распахнутым дверцам "воронка".

― Не торопитесь, граждане, чистым, свежим воздухом подышим, ― сказал Александр и оглядел двор. ― В кащеевский сарай вы его не поставили, не дураки, в чужие ― опасно, под замками они, да и заметить могут, за поленницами, ясное дело, не спрячешь. Вот что, Рома. Переверни-ка собачью будку.

Казарян поднатужился и перевернул конуру. Конура встала на бок и обнаружила старый фибровый чемодан.

Смирнов поднялся к себе в кабинет. За ним как привязанный плелся Казарян.

― У тебя что, дел нет? ― спросил Александр, усаживаясь. Роман сел напротив, устало растер ладонями лицо.

― Саня, расскажи, как это ты сделал?

― Ты же видел.

― Видел, но почему именно так? Почему сразу в цвет?

― Все примитивно, Рома, как обезьянья задница.

― Не прибедняйся. Ты ― великий сыщик, Саня.

Смирнов тихо засмеялся и смеялся долго. Потом сказал:

― Я ― бывшая шпана, Роман. Я с московской окраины. Я такой же, как они. И поэтому мне не надо залезать в их шкуру, чтобы представить себе, как они могут действовать. Мысленно я просто действовал в этих обстоятельствах.

― И как ты действовал в сегодняшних обстоятельствах?

― Действовал все-таки он. Когда я увидел до капли выжатый графинчик, то понял, что маэстро с сильнейшего бодуна. Просто так выпить на работе профессионал себе не позволит. А то, что в квартире писателя действовал профессионал, понятно с первого взгляда. На скачок, Рома, он пошел непохмеленным, с нервишками врастопырку, ― такого тоже просто так не бывает. Значит, вчера пропил все до копейки. Квартира без наводки тоже выбрана безошибочно. Следовательно, он или местный, или очень хорошо знает этот район.

И вот он собирает вещички и выходит с чемоданом. Денег по-прежнему нет, а душа горит, писательские сто граммов ему ― как слону дробинка. На что выпить? Надо реализовать взятое по мелочам. У Белорусского вокзала суета, народу полно, товар спокойно не предложишь, да и милиция там постоянно. Беговая ― слишком близко. Лучшее место ― пивная на аллеях, к тому же известно, что Дуська по-тихому принимает товар. Нешумно, народу мало, подходы хорошо просматриваются, чуть что ― можно задним ходом уйти в эльдорадовские переулки, где хрен его найдешь. И он туда отправился. А потом отправились и мы.

― Железная логика! ― восхитился Казарян.

― Логика, Рома, появилась задним числом. Сейчас, когда я вслух рассуждаю. А тогда просто шел, как лунатик, его путем, и все.

― Завидую тебе, Саня.

― А я тебе. Конечно, в таких случаях тебе, Рома, будет труднее, чем мне. Хоть и путался ты с приблатненными, но ты ― интеллигентный, воспитанный, с хорошо тренированным мышлением человек. Ты мыслишь глубже, остроумней, масштабнее. Со временем ты будешь моим начальником.

Теперь засмеялся Казарян.

― Ты что ржешь, будущий начальник?

― Потому что смешно. Зря ты жалуешься на несовершенство своего мыслительного аппарата.

Без стука в кабинет вошел Сам. Смирнов и Казарян вскочили.

― Руководство Союза писателей просило меня передать вам благодарность за успешное и быстрое раскрытие дела, ― официально сообщил Сам.

― Деньгами бы, ― помечтал вслух Казарян.

Сам покосился на него грозно. Но клизму не вставил, было хорошее настроение, поворчал только:

― Чего, как штыки, торчите? Садитесь! ― и тоже сел на ближайший стул. ― Потом потерпевший звонил. Слов подобрать не мог, только мычал от восхищения тобой, Смирнов. Говорит, что ты ― герой нашего времени. Приятно?

― Приятно, ― вяло подтвердил Смирнов.

― Казарян, ты у нас ― самый образованный. Читал что-нибудь из того, что это писатель насочинил?

― Читал.

― Ну и как?

― На уровне. Про то, как льют сталь, а шлак отбрасывают.

― Злободневно, ― неопределенно отозвался Сам. ― Ну, на сегодня достаточно. Топайте домой, орлы.

Казарян непроизвольно хихикнул. Сам покосился на него, спросил с опаской:

― Ты что смеешься?

― Представил, как орлы топают, товарищ комиссар!

― Наглец ты и зубоскал, Казарян. Да, Саня, я сегодня со Скориным беседовал. Он мне понравился. Скромный в отличие от вас, наглецов.

― Я завтра на работу во второй половине дня приду, товарищ комиссар. Можно?

― Это почему? ― недовольно осведомился Сам ― любил, чтобы все всегда были под рукой.

― В баню хочу сходить, помыться. От меня уже козлом отдает.

― Уж если так запаршивел, то давай. ― Сам поднялся. ― Еще раз спасибо вам, ребята, за то, что муровскую марку высоко держите.

В восемь часов они встретились у метро "Сокол" и пошли к Ивану Павловичу. Квартиру эту на улице Левитана Иван Павлович получил год тому назад. Получил, конечно, он, но выбирала ее Алевтина Евгеньевна, Алькина мать. Когда Ивану Павловичу стало совсем невмоготу ходить в уборную через двор, она написала гневное письмо секретарю М.К. Никите Хрущеву. Письма по жилищным делам Хрущев, вероятно, получал тысячами и вряд ли сам лично на них реагировал. Но с этим письмом, именно с этим, он ознакомился потому, что писалось в нем о тяжкой судьбе его однокашника по Промакадемии. Незамедлительно приехал помощник с ордером, и все семейство переехало в шикарную двухкомнатную квартиру. Алик в этой квартире не жил: два года как он вместе с женой, а потом и дочкой поселился в комнате Ларискиного мужа, который вместе с Ларисой жил за границей. Он был помощником военно-морского атташе в Дании. Сестра баловала Алика: привозила и присылала ему разнообразные заграничные шмутки, и поэтому он считался пижоном. Его даже прорабатывали на комсомольском собрании, как стилягу.

Они повернули направо к Песчаной улице. Когда проходили Песчаные бани, Александр напомнил сам себе:

― Завтра в баньку схожу.

Перешли по мостику речку Таракановку.

― Сколько ты отца моего не видел, Саня?

― Полгода, Алька. ― Виновато признался Александр.

― Ты только не пугайся. Он очень изменился.

― Господи, ну почему так? Ведь он был здоров как бык!

― Ты, главное, виду не подавай. Но и не резвись слишком бодро. Он ведь все про себя понимает.

Пришли. Перед дверью Смирнов подобрался, снял кепку, пригладил волосы и обернулся к Алику. Тот кивнул ― порядок.

Иван Павлович, маленький, сухонький лежал на диване и улыбался им.

― Выбрался ко мне все-таки. Ну, здравствуй, Александр.

Он отодвинул книгу, очки и осторожно поднялся. В ловких светлых брюках, в бежевом, мощной вязки пуловере, в белоснежной сорочке с распахнутым воротом (все Ларкины презенты) он выглядел хрупким морщинистым мальчиком. Смирнову стало больно и страшно. Он весело улыбнулся и сказал:

― Здравствуйте, Иван Павлович. Вы просто какой-то иностранец!

― Ларка одевает. А что? Правда, ничего?

― Шик-модерн!

В комнату вошла Алевтина Евгеньевна и строго спросила:

― Александр, ты есть хочешь? Алика я не спрашиваю. Он хочет всегда, жена так его кормит.

― Уж и не знаю, Алевтина Евгеньевна. Не думал как-то.

― А я знаю. Хочешь.

― Аля, ― попросил Иван Павлович, ― дай нам поговорить, а?