Хмельной транзит - Ксения Васильевна Бахарева
— Как же вы из Сибири на Урале оказались? — повторил вопрос Гришка.
— Жена, царство ей небесное, пить стала. Пришлось перебраться, — старик вздохнул тяжело. — Эх, кабы там остались, не было бы беды.
— Хоттабыч, а ты пропавшую дочь ищешь, или уже надежду потерял? — шепотом спросил парень, а тетка Лена услышала и на полуслове оборвала печальную песню.
— Ты зачем спросил? Может, знаешь, чего?
— Сам перевез ее в укромное место, но ненадолго. У бабули одной оставил, обещал забрать. Только вы кое-что знать должны: один человек покалечил Веру сильно. Не в себе она, лечить надобно, а мне с ней никак нельзя.
— Кто это сделал?
— Не волнуйтесь, кто сделал, того уже нет. Поквитался за нее. Поэтому и в бегах.
— Понятно теперь, почему из больницы дорогу домой не нашла. Говори, где спрятал, поеду.
— Я с вами.
— Без сопливых обойдемся. Есть кому помогать. Тебе надо сидеть тихо.
Тем же вечером Хоттабыч оставил свой странный наряд, облачившись в теплый кожух, раздобыл колхозный грузовик и отправился на поиски дома Ульяны Петровны за несколько десятков километров, усвоив главный ориентир в далеком районе — на небольшой горочке за высоким забором белый дом прокурора напротив. Предусмотрительно оставив машину перед главной улицей городка, незаметно подобрался к месту и постучал в дверь.
— Кто? — в окне появился блеклый свет от зажженной керосиновой лампы, и открылась фрамуга.
— Ульяна Петровна?
— Допустим. Что надо?
— От Гриши я, за Верой.
— Странно, нынче все нехристи, мало кто за верой приходит. Я сейчас.
В тесной, но чистой горнице царил запах лампады, керосиновой лампы и печеной картошки.
— Чаю с вареньем? Или ужинать? Как звать-то тебя?
— Хоттабычем… Э, Николаем. Спасибо, мне бы дочку увидеть?
— Николай Хоттабыч, странное имя… Дочку? — удивилась бойкая старушка.
— Да, два с лишним года искал. Да не там.
— Пойдем, мил человек. По всему видать, исстрадался.
В темной и теплой дальней каморке Ульяна Петровна посветила лампой у изголовья кровати, поправив Вере подушку. Девушка лежала с открытыми глазами и поднятыми руками, пытаясь обхватить воображаемый шар, при этом бормоча что-то неразборчивое себе под нос.
— Теперь спокойней стала, а сразу, когда Гришка принес на руках, нервничала сильно. Обидели, видать. Врачам показать надо бы, я уж не сумею. Она?
Хоттабыч упал на колени, плечи затряслись, он беззвучно заревел, пока истошный крик не вырвался наружу, и тут же, испугавшись, уткнулся в пуховое одеяло.
— Кто виноват в этом, Григорий расскажет. Шрам у нее на лбу большой, от того и соображает плохо.
— Спасибо тебе, Петровна, что не бросила, спрятала, — отревевшись, Хоттабыч взял за руку дочь, погладил и приложил к губам.
— Деда, смотри, звезды на небе такие яркие… — Вера смотрела вверх.
— Узнала во мне деда, что ли. Я, как она пропала, седой весь стал и бородатый. Ничего, дочка, мы тебя вылечим, дай время.
Скрипучей студеной ночью Хоттабыч забрал от доброй старушки дочь, перевез на грузовике к сестре, где, по его мнению, искалеченную девушку никто искать не станет, и ранним утром разбудил Федорова с расспросами:
— Кто это сделал?
— Я же говорил, поквитался. Сын прокурора, теперь его фамилия Ледогоров. Он меня оклеветал, обвинил в нападении, посадили на 5 лет, но я вышел по условно-досрочному. Пока сидел, Вера у него жила, на цепи. Сам прокурор района вывез ее из больницы, подписку с врачей взял о неразглашении. Я долго искал по всей округе, они фамилию сменили, а когда нашел негодяя, убивать не хотел, так припугнуть, проучить. Но тот при падении стукнулся головой об металлический замок старого комода… Я — бежать. Только Веру к соседке успел отнести.
— Парень, слушай, как ксиву сделают, уноси ноги отсюда прочь, пока вновь не попал на нары. За матерью присмотрю. Не обижу. И вот еще что: мы с тобой квиты. Ты ничего не должен. Благодарность моя такая. Думал, умер давно, а ты меня к жизни вернул, смыслом наполнил, Верочку вылечить теперь осталось…
Три дня и три ночи Гришка сидел около постели Веры, кормил, укрывал, рассказывал о жизни в колонии. И только когда речь заходила про космические дали, больная напрягалась, сосредотачивалась, будто отчетливо понимала смысл. А может, Гришке просто казалось, ведь очень хотелось верить, что слух вернулся. Между тем Хоттабыч привез знакомого доктора, тот осмотрел девушку, покачал головой и не обнадежил:
— Надо определять в специальный интернат, где с ней будут работать доктора узкого профиля, обеспечат необходимый уход. Сами не справитесь, к сожаленью. Да и лекарств без рецептов вам не достать.
— И на том спасибо, доктор. Может, посоветуете, куда стоит обратиться?
— Я написал рекомендации, и лекарства выписал на первое время. Но еще раз повторяю, вам самим не справиться.
— Какой ваш прогноз?
— Не могу ничего добавить, гадание на кофейной гуще — не моя специальность. Упущено время, кроме того, похоже, что и после операции пациентке длительное время наносились душевные травмы. Любое прикосновение вызывает у нее негативную реакцию.
Тем же вечером Хоттабыч принес документы, вручил Гришке со словами:
— Все, что мог. Времени у тебя больше нет. Мать предупредил, она собрала вещички в дорогу. Денег дам на первое время, дальше сам, не маленький. Рано утром уйдешь. Про Веру не думай, позабочусь.
— Спасибо тебе, Хоттабыч, за все. И вам, тетка Лена. Хорошие вы люди. Напишу, как устроюсь.
На рассвете Гришка попрощался с Верой, крепко пожав руку, и та как будто ответила тем же, обнял Хоттабыча и тетку Лену, взял узелок, запахнул серое пальто, подаренное матушкой на день рождения, и вышел во двор. Добрался по сугробам до дороги, запрыгнул в кабину зеленого газика с самодельным стальным верхом вместо брезентового тента, остановленного по пути, и выдохнул. Некоторое время он сидел неподвижно, уставившись в одну точку на живописной уральской облысевшей рыжей горе. По бокам красовались снежные шапки величественных сосен, пробуждающаяся от ночного сна природа радовала глаз и вселяла оптимизм на удачное разрешение навалившихся проблем.
— Слышь, малый, как звать-то тебя, не замерз? — крикнул белокурый водитель машины.
Он достал из-за пазухи пакет, раскрыл новенький паспорт и прочитал: Соловьев Александр Сергеевич, место рождения город Миасс Челябинской области, дата рождения 6 июня 1948 года. «Запомнил… Хоть не Пушкин, слава тебе, Господи», — подумал Федоров и даже близко не мог представить себе новую жизнь Саши Соловьева.
Выдержка
Вечером, сидя в камере следственного изолятора, Соловьев заварил в алюминиевой кружке крепкий чай, дождался, пока напиток чуть остынет, хлебнул пару раз и принялся читать все тот же полезный и изрядно
