Фридрих Незнанский - Смертельный треугольник
— Здоровый боров, елкин-дрын, смотри-ка, еще шевелится. Другой бы уже...
И после нового удара свет померк окончательно...
6
Гордеев стоял в центре огромного пустого зала и с благоговением внимал тому, что слышал:
— В тихую летнюю ночь даже обычный человеческий голос на открытом пространстве слышно далеко, иногда на полкилометра. В морозную осеннюю или зимнюю ночь всевозможные звуки и шумы слышны очень далеко... Это касается и речи, и шагов, и звяканья посуды или оружия. Понимаете, Юрий Петрович?
Гордеев медленно кивал.
— В туманную погоду звуки тоже слышны далеко, но их направление определить трудно. По поверхности спокойной воды и в лесу, когда нет ветра, звуки разносятся на очень большое расстояние. А вот дождь сильно глушит звуки. Ветер, дующий в сторону разведчика, приближает звуки, а от него — удаляет. — Это был голос Вадима Тихоненко, и Гордеев очень ему обрадовался, он закрутил головой, но самого Вадима нигде не обнаружил, зато понял, что находится в здании аэровокзала, отчего-то пустом. Голос Тихоненко между тем продолжал назидательно сообщать: — Ветер также относит звук в сторону, создавая искаженное представление о местонахождении его источника... Горы, леса, здания, овраги, ущелья и глубокие лощины изменяют направление звука, создавая эхо. Порождают эхо и водные пространства, способствуя его распространению на большие дальности. — Ах да, вспомнил Гордеев, Вадим же служил в разведке ГРУ... Его голос стал более гулким. — Звук меняется, когда источник его передвигается по мягкой, мокрой или жесткой почве, по улице, по проселочной или полевой дороге, по мостовой или покрытой листьями почве. Необходимо учитывать, что сухая земля лучше передает звуки, чем воздух. Поэтому прислушиваются, приложив ухо к земле или к стволам деревьев. — Вадим все еще где-то говорил, но Гордеев больше его не слышал.
Надо приложить ухо к земле, подумал Гордеев. Или к стволам деревьев. Может, тогда получится?.
И тут прозвучал другой голос, заставивший его вздрогнуть и снова ощутить боль:
«Здоровый боров, елкин-дрын, смотри-ка, еще шевелится...»
Слова эти снова прозвучали прямо у него в голове, и Гордееву показалось, что он не терял сознания, но потом он понял, что это было не так.
Гордеев открыл глаза. Небо было еще темным, звезды были видны замечательно. Руку лизала собака, и он пожалел, что нечего дать пожевать. Он почувствовал себя в Шереметьеве, на таможне.
— Винтик, Винтик, — сказал Гордеев и не услышал собственного голоса.
Почему Винтик, откуда Винтик?
Наконец он опомнился и подумал: что это со мной?! где я вообще? Память как будто отшибло начисто. Такого нокаута он, пожалуй, никогда не получал. Винтик... Отчего ему на ум пришел этот давешний Винтик из Шереметьева?
7
Через два дня Гордеев вылетел в Москву. Голова почти не болела, и провоподтек под правым глазом начал желтеть. Тогда, утром, никто не нашел его в глухом проулке. Через какое-то время он сам, шатаясь, поднялся на ноги. Через какое время — бог весть, кажется, уже давно рассвело. Глаз заплыл и почти ничего не видел. Гордеев кое-как доковылял до своей гостиницы, а там портье, как только увидел его, немедленно вызвал полицию. Оказалось, что у Гордеева пропали часы «омега», паспорт и все деньги и кредитные карточки. Полицейские немедленно квалифицировали это как ограбление, и Гордеев с ними не спорил, хотя в глубине души почему-то уверен не был. Он помнил, что голос человека, спросившего у него время, показался знакомым. Но и только. Последовавшие удары выбили из головы все возможные ассоциации. Вспомнить, на кого был похож голос, не удавалось, сколько адвокат ни напрягался, зато вспомнился попутчик из мадридского поезда — уролог, утверждавший, что русских в Испании — немерено. А кроме того, он не мог не помнить о человеке, звонившем ему в контору с угрозой, едва он взялся за дело Монаховой. У того был другой голос, но ведь он предрекал адвокату неприятности. И вот они начались, мягко говоря.
Впрочем, как расценить. Пропажа денег и документов — серьезная проблема, но ведь его могли запросто убить. Он лежал на земле, к стыду своему, здорово нетрезвый (хотя это его немного и оправдывало), и бог знает, что помешало грабителю (грабителю ли?) добить его окончательно. Тут возможны были два варианта — либо на него правда напал уличный грабитель с четким кодексом криминального поведения, не предусматривающим убийство, либо это была очередная (точнее, вторая и уже гораздо более осязаемая) угроза по ходу работы над делом Монаховой. Версии вполне равноправные...
Еще из полиции Гордеев позвонил в российское консульство и рассказал о происшедшем. Через сутки с лишним вопрос был улажен — ему сделали временный паспорт, который ждал его в Мадриде, и Юрий Петрович сумел отправиться на родину — больше в Испании ему делать было нечего. Действительно, с модельером повидался, с Фицпатриком выпил, даже по морде схлопотал. Последнее, конечно, здорово ущемляло самолюбие: как-никак бывший боксер, и поныне поддерживающий неплохую форму, ну да что поделаешь — и на старуху бывает проруха.
Гордеев позвонил в Москву Яне Маевской, чтобы она выслала немного денег — на обратную дорогу: быть в долгу перед незнакомыми ему посольскими служащими адвокат не хотел, но клиентку застать никак не удавалось. Пришлось обратиться к друзьям из «Глории». На месте оказался Сева Голованов, как обычно замещавший Дениса Грязнова в его отсутствие, так что, слава богу, и этот вопрос удалось решить относительно оперативно. А в общем, на душе было мерзко, погано и очень, очень тоскливо. Страшно хотелось поскорее домой.
Незапланированный день в Испании, ожидая звонка из консульства, он провалялся в гостинице, бессмысленно глядя в телевизор и щелкая пультом. Один раз взгляд задержался на каком-то американском фильме. Присмотревшись, Гордеев понял, что это «Семь» с Бредом Питом в роли полицейского, ловящего маньяка — Кевина Спейси. Этот фильм он видел неоднократно, помнится, там все время шел дождь — мало сходства с Испанией. Но один раз погоня полицейского за маньяком была фактической и чрезвычайно неудачной: Спейси ударил Пита по голове, опрокинул на землю и приставил к голове пистолет. Пит закрыл глаза, но Спейси не выстрелил, он отшвырнул пистолет и скрылся. У него был злодейский план, претворение которого в жизнь на этом этапе не предусматривало гибели полицейского.
Гордеев со смешанным чувством выключил телевизор. Он подумал, что все-таки нападение на него — более чем не случайно.
В Мадридском аэропорту Юрий Петрович наконец узнал, кому был присужден первый приз кинофестиваля «Золотая раковина» — испанской киноленте с каким-то там названием какого-то там испанского режиссера, ни первое, ни второе Гордеев не запомнил. Он понял только, что тема фильма — вопиющее одиночество, которое так часто встречается в современном гиперактивном мире. Нигде человек не чувствует себя таким одиноким, как в толпе. И в чужой стране.
Фильм, по прогнозам критиков, станет классикой испанского, а то и мирового кинематографа. Ну и так далее... Ну и на здоровье...
8
В Москве погода была по-прежнему странная — скорее осенняя, чем весенняя. В столице так бывает: уже вроде бы и не холодно, но не покидает ощущение, что скоро будет гораздо хуже.
Гордеев уже выходил из здания аэровокзала Шереметьево-2, когда сзади раздалось:
— Юрка, подожди, не торопись!
Гордеев оглянулся. Ни с кем ему сейчас не хотелось общаться, а хотелось поскорее добраться до дома, принять ванну, отоспаться и забыть про солнечную гостеприимную Испанию как про дурной сон. Но к нему уже спешил Вадим Тихоненко, и на этот раз шереметьевский сыщик был без собаки. Пришлось подождать. Гордеев поправил на Лице черные очки, скрывавшие кровоподтек.
— Юра, с приездом!
— Спасибо, — сдержанно сказал Гордеев.
— Видишь, мы снова встретились, как я и предсказывал!
— Вижу.
— А чего это ты в очках в такую хмурую погоду? — поинтересовался Тихоненко.
Гордеев нехотя снял очки. Действительно, чего стесняться — не барышня. Увидев синяк, Тихоненко присвистнул, но как-то без особого удивления, как-то формально, словно и ожидал увидеть нечто подобное.
Тогда Гордеев посмотрел на него повнимательней и заметил в глазах искорки.
— Ты что, Вадим?
— Сейчас объясню. У меня для тебя сюрприз, — расплылся в улыбке Тихоненко. — Мы сегодня взяли наркодилера.
— Рад за тебя, Вадим, но, может, ты мне в другой раз все расскажешь?
— Не торопись. Судя по всему, это тот самый тип, что напал на тебя в Сан-Себастьяне. Или, может, он как-то с ним связан.
— Откуда ты знаешь про эту историю? — хмуро спросил Гордеев.
— Случайность — сестра удачи, — ухмыльнулся Тихоненко. — У него был твой паспорт. Так вышло, что я в него заглянул и понял, что на моего знакомого адвоката этот неандерталец никак не тянет... Да я вру, конечно. — Тихоненко не выдержал и уже откровенно засмеялся: — Какая там, на хрен, случайность! Я же говорю, контрабанду мужик вез из Испании — героина четыре килограмма, представляешь?! С твоим паспортом. Фотография, конечно, уже его была вклеена — виртуозная, между прочим, работа. Я сижу обедаю, вдруг напарник мой врывается, кричит: «Вадим, драгдилера взяли!» Кто таков, спрашиваю. Какой-то Гордеев, говорит, Юрий Петрович. Ну у меня чуть жратва из желудка не выпрыгнула... Юра, ты что?
