Мартина Коул - Без лица
— Что ты теперь будешь делать, Мария? — спросил отец. — Извини, что не смог достать адрес, но этот социальный работник оказался крепким орешком.
Она пожала плечами:
— Тиффани знает, где Джейсон. Я снова к ней отправлюсь. Хочешь со мной?
Это был напрасный вопрос, и они оба это понимали. Но Кевин подумал, прежде чем ответить.
— Судя по тому, что ты рассказала, Мария, если я туда отправлюсь, я только все испорчу. Ты меня знаешь, дорогая, я как тот упертый бык.
Она не ответила. Она помнила, как много лет назад он охотился за ней повсюду. Разыскивал ее в трущобах, на грязных квартирах, в кабаках. Дрался со всяким, кто мешал ему добраться до дочери. Сколько же времени и сил он на нее потратил!
Мария закрыла глаза. Не в ее силах было изменить прошлое, и ей есть чем заняться помимо воспоминаний о давно ушедших временах. Она должна сосредоточиться на настоящем.
— Она так на тебя похожа, Мария, — задумчиво произнес отец.
В голосе отца была такая грусть, что ей стало нестерпимо жаль его. Она знала, сколько разочарований причинила своим родителям.
— Полагаю, она пошла по твоей дорожке, — снова заговорил Кевин. — Все это мы уже проходили. Может быть, тебе лучше не вмешиваться, дать ей возможность справиться с этим самой. Мне пришлось тогда отступиться от тебя, как ни ужасно это звучит. Твоя мать больше не могла этого выносить, и, честно говоря, я тоже.
Мария уставилась в тарелку, глаза ее переполнились слезами.
— Прости меня, папа. Прости за все, — сказала Мария, сжимая его руку. — Я каждый день думаю о Каролине и Бетани. Я знаю, что сейчас они могли бы ходить по этой земле и наслаждаться жизнью, если бы не я. Я по-прежнему ничего не помню. Может, оно и к лучшему? По крайней мере, я вижу их только мертвыми. Я не вижу, как они, съежившись от страха, умоляют меня сохранить им жизнь… — Мария запнулась, но потом продолжила: — Я все еще не могу понять, как это могло случиться, папа. Как я могла убить своих подруг и бросить своих детей. И провести двенадцать лет в тюрьме, день за днем проживая с ощущением, что жизнь моя остановилась, и пытаясь заставить себя перестать думать о детях… детях, на которых мне когда-то было наплевать, потому что все, к чему я стремилась, — это постоянно находиться под кайфом. Детях, которых я любила и при этом совершенно о них не заботилась, потому что мне казалось, что они никуда не денутся. Я боюсь встречи с Джейсоном, папа. Боюсь, что он тоже отвернется от меня, как отвернулась Тиффани. Я знаю, что заслужила это, но не уверена, что смогу это вынести. Сначала я бросила его, потом Патрик его бросил. Должно быть, он знает об этом. У его сестры ребенок от его отца. Моя внучка и мой сын — брат и сестра. Я всем им жизнь испортила, папа, всем нам испортила жизнь. Себе, тебе, маме, Люси — всем нам, но в особенности своим детям. Своим бедным детям.
Теперь Мария плакала не скрываясь, и люди в ресторане наблюдали за ними с жадным любопытством.
— Как мне справиться со всем этим, папа? — снова заговорила Мария. — Меня даже на выходные оттуда не выпускали, а потом просто выбросили в большой мир — место, которое я покинула, когда люди еще носили лакированные туфли и пачка сигарет стоила один фунт. Мне все здесь чужое, все. Я просто не знаю, что мне делать, куда идти. Я потерялась в этом мире, папа, как будто снова накачалась героином.
Кевин слушал дочь с сочувствием, к которому тем не менее примешивалась гордость. Она смело смотрит в лицо жизни, и это замечательно. У нее нет иллюзий, и она ничего не требует. Она готова бороться за жизнь. Если кто и заслуживает его помощи, так это Мария. Он найдет ее сына и встретится с ним ради нее. Проложит ей дорогу. Облегчит ей задачу, если это только возможно. Да, она совершила страшное преступление, но она сполна заплатила за это.
Кевин обнимал дочь, пока она не перестала плакать, а потом заказал ей огромный десерт.
— Послушай, ты уже отбыла наказание. У тебя новая работа, для тебя начинается новая жизнь. Что бы ни случилось, ты должна жить дальше. Мы все должны, это и есть жизнь: жить дальше и делать все возможное, чтобы справиться с трудностями. Сколько лет я женат на твоей матери, это само по себе пожизненное заключение. Если бы я прикончил ее много лет назад, сейчас я был бы уже на свободе, и мне не пришлось бы каждый день смотреть в ее обвиняющие глаза. Я остался с ней и теперь очень сожалею об этом, Мария. Она настоящая стерва, ты знаешь. Это она сделала тебя такой. Она идет по жизни, сокрушая всех на своем пути. И Люси, бедная дура, совсем как она. Ты восстала тогда как могла — просто сорвавшись с тормозов. И этот сутенер ничем не помог тебе, посадил на наркотики, отправил шляться по улицам. Если бы ты его не встретила, многих неприятностей не случилось бы. Я уверен в этом. А теперь ешь-ка свой яблочный пирог со взбитыми сливками, и давай больше ни слова об этом.
Мария слушала, потрясенная его прямотой. Он всегда принимал ее сторону и расплачивался за это все те годы, что прожил с ее матерью. Уж кому, как не Марии, знать об этом.
* * *Луиза сидела в гостиной, окружив себя фотографиями Маршалла. Она пила чай и не спеша курила сигарету, наслаждаясь тишиной и тем, что она может наконец побыть наедине со своим сыном. После встреч со священником она всегда чувствовала себя лучше. Этот человек знал, когда говорить, а когда промолчать, чтобы показать, что он согласен с ней. Жаль, что она не смогла сходить к нему сегодня — из-за погоды она неважно себя чувствовала. Ей никогда не приходило в голову, что священник просто насмехается над ней и что его молчание вовсе не означает, что он с нею согласен. По ее мнению, он был прекрасным человеком, — любой, кто с ней соглашался, был прекрасным человеком. Временами она чувствовала себя очень одиноко, и ее поддерживала мысль о том, что она нашла родственную душу.
Сигарета догорела и чуть не обожгла ей пальцы. Она затушила ее и тут же закурила новую. Маршалл улыбался ей с фотографий. Как же она любит его, своего дорогого мальчика. Луиза откинулась на кресле и постаралась расслабиться. Притворяясь, будто Маршалл жив, Луиза придумывала ему жизнь, полную научных успехов и счастья. Он зарабатывал целое состояние, и все соседи очень уважали его и в его присутствии вели себя с надлежащей почтительностью. Он был божеством, обожающим свою мать. Эти фантазии проливались бальзамом на ее измученную душу, помогали засыпать по вечерам и продолжать жить изо дня в день.
Внезапно в окно влетела зажигательная бомба. Врезавшись в стену, она взорвалась, и пламя мгновенно охватило сидящую в кресле Луизу. Нейлоновый комбинезон, который она надевала для домашней работы, стал плавиться на ее теле, но Луиза этого не замечала, лихорадочно пытаясь собрать фотографии Маршалла и спасти их от гибели. Она чувствовала запах своих горящих волос. Будучи в шоке, она двигалась, не ощущая боли. Вместо того чтобы выбежать из дома, она продолжала собирать свои реликвии: школьные дипломы Маршалла по плаванию, Библию для воскресной школы, все те мелочи, которые были так дороги ее сердцу.
Занавески были объяты пламенем, обрывки черной обугленной материи разлетались по комнате, сея огонь повсюду. Но Луизе было все равно — она спасала вещи своего сына.
Дым разъедал глаза, руки были переполнены, когда она наконец сумела открыть дверь. Казалось, с притоком воздуха вся комната разом полыхнула перед ее глазами. Языки пламени жадно лизали ковер и через прихожую устремились к входной двери. Только тогда она осознала, что прихожая тоже в огне. Входная дверь была объята пламенем, в воздухе вились пары бензина.
Она попыталась пробраться в кухню, не выпуская из рук сокровища. Тут она рухнула и, уже теряя сознание, прикрыла драгоценные реликвии своим телом, пытаясь спасти их от огня.
Ее последние мысли, конечно же, были о Маршалле.
* * *Патрик и Тиффани лежали в постели. Он прижимал ее к себе и шептал, как сильно ее любит. Именно в этом она больше всего нуждалась. Ее обнимали и любили, и это перевешивало все ее страдания. В последние несколько дней он пытался загладить свою вину перед ней. Вполуха она прислушивалась к Анастасии, которая уснула счастливая, после наполненного событиями дня.
— Ты хорошая мамочка, Тифф, — сказал Патрик. — Одна из лучших мамочек, которых я когда-либо встречал.
Она буквально купалась в этих словах.
— Я пытаюсь. Я так ее люблю.
— Надеюсь, не так сильно, как меня?
Это было сказано шутливым тоном, но в его голосе звучала и серьезность. Она улыбнулась и спрятала лицо на его груди. Как и Мария, она внушала ему чувство вины, и это несколько портило удовольствие от того, как удачно он сломал этим шлюхам жизнь. Мать Тиффани за словом в карман не лезла.
— Мои дети значат для меня гораздо больше, чем ты, чертов Патрик Коннор, — кричала ему Мария. — Ты мне нужен, только когда приносишь наркотики, придурок.
