Павел Шестаков - Игра против всех
— Но ведь могло прийти. Когда вы были у Зайцева, то видели, что он здоров. Бюллетень-то оказался фикцией! Почему же вас не удивило, что здоровый человек сказывается больным?
— Я не врач. Откуда мне знать, как он себя чувствовал? Был здоров, а утром плохо стало. Что тут особенного?
— Предположим. Итак, вы определенно заявили, что были у Зайцева в воскресенье вечером. У нас же есть сведения, что вы навещали его в понедельник утром.
Бухгалтер посмотрел прямо на Мазина голубыми своими глазами:
— Ой, не ошибитесь, молодой человек.
Слова эти задели Игоря.
— Я и хочу не ошибиться. Потому вас и спрашиваю.
— Тогда запишите категорически: в понедельник утром я у Зайцева не был.
— Хорошо. Значит, не были. С какой же целью вы посетили его накануне? Разве вы часто бывали у него, ходили в гости?
— Нет, гостить не гостил. Зашел по делу.
— По какому?
— На этот вопрос отвечать мне бы не хотелось.
Мазин разгорячился:
— Вы понимаете, о чем речь идет? Как это для вас повернуться может? Чем кончиться?
— Я не по своему делу ходил, и к деньгам ворованным это не имеет ни малейшего отношения.
— Зато вы имеете.
— Каким же это, позвольте, образом?
— Да самым прямым! Знаете, где мы нашли ваш мундштук?
— У Зайцева дома?
— Не дома! Совсем не дома! А в машине, в которой он разбился или его убил кто-то.
— Я, по-вашему?
— Я сказал: кто-то! А вас видели с ним вместе утром, когда вы садились в машину возле его дома.
Устинов нахмурил брови:
— Меня? Вранье!
— Почему вранье? Почему я должен верить вам, а не человеку, который вас видел?
— Не мог меня никто видеть, раз я там не был. — Прием этот ваш нехороший.
— Это не прием. Вас видели.
— Та-ак, — протянул бухгалтер, будто осознав наконец о чем идет речь. — Выходит, я и деньги взял, и Зайцева убил?
— Мы должны узнать, как погиб Зайцев. Потому что Зайцев раздавил Живых, а тот, в свою очередь, убил Кранца.
— Вот оно что! Не ожидал, нет, совсем не ожидал такого.
— Ну, теперь вы понимаете, о чем речь?
— Как не понять, когда хорошо объясняют. Понял лучше некуда. Спасаться нужно, а не то удавка на шею. Так-так. Ну, спрашивайте, однако.
Мазин хотел снова спросить, зачем главбух приходил к Зайцеву, но ход его мыслей вдруг изменился.
— Брали вы у Коломийцева пленку со снимками для газеты?
— Брал.
— С какой целью?
— Тщеславной. Себя увековечить захотелось. В смысле карточку на память сделать.
— Кто делал вам снимок? Вы сами?
— Нет. Я не могу. Зайцев делал.
— Вы передали пленку ему?
— Вот именно.
— И он по вашему поручению увеличил эту часть снимка?
Мазин достал обрывок фотографии.
— Любопытно. Зачем же это?
— Для того, чтобы Живых изготовил ключ для сейфа.
— Ну зачем же в Москву через Сибирь ехать? По такой карточке ключ подгонять да подгонять! Уж если б мы этакое дело затеяли, то и проще могли б сработать. Ключ-то у Елены Степановны, случалось, на столе лежал. Слепок бы сделали.
Игорь и сам считал так.
— К сожалению, факты говорят другое. Снимок мы нашли у Живых. Сделан он с пленки, которая побывала в руках у вас и у Зайцева. Вы оба общались c Живых. На обороте, как видите, обозначен ваш дом. Кстати, в прошлую беседу вы уверяли, что Живых давно не видели?
— Точно так.
— Однако признавали, что он заходил в ваш подъезд?
— Было такое. Но не «признавал» я, а сам упомянул.
Устинов потянулся к графину:
— Водички позволите?
— Пожалуйста.
Он налил полстакана, выпил всю, налил еще немного:
— Не слишком ли крепко вы за меня взялись?
— Против вас существуют серьезные улики.
— Мне бы хотелось со свидетелями вашими повидаться.
— Вы имеете на это право. А теперь скажите все-таки, зачем вы приходили к Зайцеву.
— В воскресенье?
— Да, в протоколе с ваших слов записано — в воскресенье.
— Не хотелось бы мне говорить… — Устинов произнес это раздумчиво, словно самому себе. — Поверьте, никакого отношения ко всем вашим преступлениям мой визит не имел. Да и будь я преступником, разве б не придумал что-нибудь убедительное?
Игорь надавил на перо:
— Удивительный вы человек! Признаете то, что может вам повредить, а то, что помочь может, не признаете. Ведь признали ж вы, что мундштук ваш, — признали. Что забыли его у Зайцева — признали. Что пленку брали — признали. Это ж все против вас свидетельствует. Так скажите что-нибудь в защиту! Опровергните эти факты!
— Как я могу опровергнуть то, что было? Все, что вы назвали, было. Спорить не могу.
«Кто же он, черт возьми? Тупица? Честный человек? Опытнейший преступник?»
— Хорошо! Не говорите. Поговорим о другом. Вы помните тот день, когда приемник, стоявший у вас в бухгалтерии, вынесли из института?
Устинов наморщил лоб:
— И приемник, значит, участвует?
— Участвует!
— Что ж… И здесь признать придется Приемничек я использовал.
— Как — вы? Он же принадлежит Зайцеву?
— Ему.
— И Зайцев забрал его?
— По моей просьбе.
Ответ прозвучал просто и бесхитростно. Именно бесхитростно. Это ощущение Игорь испытывал, глядя в широко открытые, какие-то ласковые голубые глаза Устинова, в которых он постоянно улавливал что-то стариковски спокойное, и — Мазин боялся назвать это слово — стариковски-мудрое. Казалось, все, что говорит Игорь, совсем не пугает бухгалтера, лишь слегка интересует его, потому что знает он нечто гораздо более важное, по сравнению с чем разговор их ерунда, и Устинов поддерживает его потому только, что приходится поддерживать, чтобы помочь Мазину, и он сожалеет, что не может помочь так, чтобы Мазин сразу во всем разобрался.
— Приемничек я использовал по случаю дня рождения. Друзей пригласил. Хотя и немолод, конечно, но, сами знаете, без музыки тоже несподручно. А у меня пластинки есть…
Он замолчал, ожидая очередного вопроса.
Игорь выложил на стол последнюю карту, не надеясь уже, что она сыграет:
— Зайцев уверял, что приемник сломан и давно не работал.
Карта действительно была побита.
— Верно Вадик сказал. Ловил музыку он плохо. Но с проигрывателем тянул. А мне джазы и не нужны. У меня все старинные песни, русские.
Игорь чувствовал, что Устинов говорит правду. Опять правду? А где же ложь? Неужели же он, Мазин, просто беспомощный мальчишка перед этим невозмутимым стариком?
— Постарайтесь вспомнить подробности.
— Это насчет именин-то?
— Именины меня не интересуют. Меня интересует приемник. Как вы его вынесли из института?
— Что же тут хитрого? Вадик взял, да и понес вниз. А там на машине.
— Расскажите подробно, — повторил Мазин устало.
— Пожалуйста. Вадик, как припоминаю, сначала отказать хотел. Мне неудобно стало, раз человека смущает мое предложение… Однако ошибся я, и Вадим сам напомнил. Говорит: «Константин Иннокентьевич, пора музыку везти». Мне, правда, в то время не до музыки было. Ведь Елена Степановна пострадала как раз. Но взялся за гуж… Людям-то сказал. А Вадим говорит: «Берите, берите!» Помню, этот разговор в коридоре состоялся, на лестнице. Мы с ним из буфета поднимались.
— Вы так хорошо запомнили?
— Вы ж просили вспомнить подробно.
— Конечно. Но трудно запомнить случайный разговор на лестнице.
— А я его не случайно запомнил. Я задумался о том, как приемник транспортировать, то есть доставить мне домой. Ну и, понятно, решил вызвать такси. Потому я и сказал Вадику: «Давай вызовем в конце дня такси и отвезем». А тут по лестнице спускается Диана Тимофеевна.
— Филина?
— Именно. Покинувшая ныне Валентина Викентьевича. Разумеется, дела чужие — потемки, и осуждать ее я не могу.
— Вы были знакомы с женой профессора?
— Здоровались, приветствовали.
— Понятно. Продолжайте.
— Так вот, Диана Тимофеевна меня приветствует и спрашивает о здоровье. А Вадим с шуточками своими про мой день рождения говорит, смутил меня, помню. Ну и про музыку, про приемник этот. Диана Тимофеевна и говорит: «Зачем вам, Константин Иннокентьевич, с такси связываться? Пока приедут по вызову, вы их целый час прождете. Давайте-ка мне эту музыку в машину. Я и довезу». Я был любезностью тронут, но испытывал неловкость и говорю, что затруднять ее не хочу, тем более день рабочий еще не кончен и, следовательно, поехать к ней не могу. Она посмотрела на часы и ответила: «Не беда. Несите приемник, положим на заднее сиденье, и я поеду к портнихе. Пока вы тут закончите, я освобожусь и домой приеду». Мы же в одном доме живем. Только подъезды разные.
«Неужели и это правда?»
— И Филина отвезла приемник?
— Отвезла, отвезла. Вадик выписал пропуск, взял это радио и отнес в машину. Помог мне.
— А дальше что?
