Кирилл Кудряшов - Из последних сил
Горбуна я не боялся. Была мысль, что после исполнения заказа он попытается меня кинуть, но раз увидевшись с ним, я понял: не рискнет. Слишком он за свою жизнь боится. Неприятный человек… Горбунов его фамилия. В определенных кругах его, конечно, зовут Горбуном. Как он бесится из-за этого! Как пытается подчеркнуть собственную важность и серьезность… Ты бы видела, как он со мной разговаривал! Большой босс, серьезный такой, крутой, каждое слово — как кирпич. А сам, вижу, трясется от страха, что я — казачок, засланный Гранитом, чтобы проверить его лояльность. И хочется на ступеньку выше подняться, и боязно, как бы его на пару метров ниже поверхности земли не опустили.
В общем, Гранит был моим первым. Несчастный случай! Закурил в постели, сгорел. Хорошо сгорел, никаких улик не осталось… Горбун заплатил, не торгуясь! Надя спросила меня, откуда деньги, но я не сказал… Она тогда уже хорошо знала, что я могу, и мы не раз обсуждали с ней, где я, используя свой дар, мог бы достать деньги. Самое простое — взять и ограбить банк. Я ведь могу взломать любой сейф, меня никакой замок не остановит. Я мог бы просто войти в хранилище любого банка, взять и вынести кусок стены… Это тяжело, но я могу! И Надя в принципе не была против воровства. Она у меня честная была… честная и добрая, в отличие от меня, но понимала: честно ей денег на операцию не заработать. Но сумма крупная, поэтому мы боялись. Я боялся. Ограбление банка, особенно такое, как я могу — с выносом куска стены, с сейфом, улетающим в небо, привлекло бы очень много внимания. Наверняка полиция стала бы проверять людей, у которых раньше денег не было, а тут вдруг взяли и появились. А тут — мы такие, с операцией за 5 миллионов. Поэтому я искал другие способы… Дурак! Сразу надо было забивать на все! Грабить центральное отделение «Сбербанка» и исчезать вместе с Надей. А что на операцию неожиданно деньги нашлись, так то какой-то анонимный меценат щедрое пожертвование сделал.
Я же делал потом… Вот типа и нам сделали!
Я все эти годы с этим жил. С мыслью, что не будь я так осторожен, меланому удалили бы раньше, и кто знает, чем бы это обернулось! Может быть Надя победила бы болезнь… Но я искал другие способы заработка.
В общем, против ограбления она возражала только из соображений нашей безопасности. Что вычислят и найдут, может быть по номерам банкнот — мало ли, как такие дела делаются. Но против убийства она бы возражала категорически, я ее знаю. И не важно, что убил я далеко не безгрешного человека, что на его совести смертей с избытком… Нельзя и все… Поэтому я так и не говорил ей, чем занимаюсь, откуда приношу деньги и почему живу под чужим именем.
Она догадывалась, наверное… Она умная была, очень умная. Но деньги брала. Смотрела на меня так грустно и с упреком, но брала… А я приносил и приносил. Сначала — небольшие заказы, тысяч по пятьсот. Потом — вышел на Шрама, денег стало больше…
После первой операции мы думали, что самое страшное позади. Надя потеряла глаз, вынуждена была теперь жить с протезом вместо него, но она была жива, а это было главным.
В общем, полгода мы думали, что все будет хорошо, что рак побежден и больше не вернется. Делали регулярные обследования, анализы… И через полгода я уже готовился завязать со своей работой и уехать вместе с Надей на Карибы, как изначально и планировал. Ограбить банк и исчезнуть. Навсегда! Шуму бы мое ограбление наделало много, но и наплевать! Не нашли бы нас, никогда не нашли! С моими способностями и с большими деньгами — никогда бы не нашли.
Но через полгода после первой операции у Нади нашли опухоль в шейном лимфоузле. Эта дрянь, которая сожрала ее правый глаз, успела метастазировать…
Лимфоузел удалили уже в России, операция не сложная, больших денег и поездки в Израиль не требует. Назначали курс химиотерапии. А это такой ад, какого и злейшему врагу не пожелаешь. Три дня — сама химиотерапия, потом неделя отдыха… Хотя какой это отдых? Волосы начали выпадать уже на второй неделе. Слабость, постоянная рвота. Врачи говорили, что с этим помогут справиться лекарства, специальные противорвотные таблетки, которые назначают вместе с химией. Ничерта они не помогают. Надю тошнило непрерывно… Даже вспоминать не хочу этот месяц. И все последующие курсы лечения — тоже.
Надя осунулась вся, угасла. Знаешь, как страшно было видеть ее такой? Я же к другой сестре привык, к живой, веселой несмотря ни на что. Она почти сдалась. Время от времени проскальзывали мысли и слова о самоубийстве. Она не хотела, чтобы кто-то видел ее такой, и разуверилась в том, что сможет победить рак. А она всегда побеждала! Она никогда не сдавалась…
Помню, как она воспряла после моих слов о том, что если она продержится еще две недели на химии — победа за нами! Потому, что такой ад не выдержит никто, и обосновавшаяся у нее в теле болезнь — тоже. Но я ошибался… Химиотерапия закончилась, следов опухоли больше не было видно. Еще полгода.
Потом — снова лимфоузел. Снова операция. Снова курс химии… Снова мы думаем, что на этот раз — все. Я время от времени беру заказы у Горбунова, учусь устраивать несчастные случаи, учусь убивать… Учусь очень успешно. К концу первого года работы наемным убийцей я перестал бояться. Зачерствел, наверное… Да и убивать приходилось убийц и подлецов. Я усвоил, что любой, кто имеет дела с Горбуновым — подлец. Да и я, пожалуй, тоже.
За два года, что я работал на Горбунова, у меня было шесть заказов, считая и самый первый. Больше таких сумм он мне не предлагал, максимум, кажется, тысяч 800… Тогда Горбунову кто-то совсем уж круто перешел дорогу, разозлил его и оскорбил. И мне он поручил не просто убить, а убить жестоко, в назидание другим. Тогда я и попробовал струну и с тех пор всегда носил ее с собой как средство устрашения. Струна возле шеи действует куда эффектнее, чем левитирующая мебель.
Я откладывал деньги, убеждал себя, что вот сейчас, еще один курс лечения, и все! Совершу то самое дерзкое ограбление банка, о котором думал с тех пор, как обнаружил в себе дар телекинетика, и мы уезжаем на Карибы, навсегда!
Но тут у Нади нашли очередную опухоль — проклятая меланома, уже давно уничтоженная, продолжала давать метастазы. На сей раз она проросла в брюшную полость. Врачи назначили лучевую терапию — пытались выжечь эту дрянь. Потом — добивали ее химией, но все, что смогли сделать — это замедлить ее рост.
Снова требовалась операция. Снова за рубежом. Надю соглашались взять клиники в Израиле, Германии и США. Говорили, что случай — тяжелый, но они готовы ее оперировать. Уверяли, что с высокой долей вероятности удалят опухоль и уничтожат все ее метастазы, предотвратив появление новых образований.
А знаешь, что сказали нам здесь, в России? И когда впервые обнаружили меланому, и когда нашли новую опухоль после всех перенесенных курсов химиотерапии? Мне посоветовали скрасить последние месяцы жизни сестры. Исполнить ее заветные желания или, как вариант, улететь в теплые края. В Турцию, в Тайланд, на Карибы… В общем, в какое-нибудь райское и теплое место. Не для лечения, нет. Избыток солнца вообще считается вредным для онкологических больных. Но когда у тебя УЖЕ меланома сетчатки, плавно разрастающаяся на все ткани глаза, то порцией ультрафиолета меньше, порцией ультрафиолета больше — не все ли равно? Зато умрешь ты счастливой.
Здесь лечить Надю никто не собирался. У нас хорошие врачи. У нас неплохая техническая база. У нас в стране есть все, чтобы спасать смертельно больных людей! Все, кроме законодательства. Если ты — главврач больницы, то твой ночной кошмар — это рост смертности в твоем заведении. Выросла смертность — значит хреновая у тебя больница, значит паршивый из тебя руководитель. Значит — урежут финансирование. Поэтому никто не берется оперировать тяжелых больных. Никто не возьмет к себе в больницу умирающего! А вдруг операция не будет успешной? Вдруг больной умрет? Все показатели — к черту. Главное — статистика.
А главврачи — тоже люди, причем, люди, в общем-то, хорошие. Они понимают: возьмешь на лечение смертельно больного и не справишься — в следующий раз не сможешь взять на лечение того, кого еще можно спасти. Потому что финансирование! Потому что показатели!
Вот они и живут, выбирая: кого спасать, а кому посоветовать умереть красиво. Не представляю, если честно, каково им…
Поэтому если у тебя обнаруживают рак, причем рак запущенный, тяжелый — это приговор. Все, лети умирать в теплые страны. Лети в Тайланд, чтобы увидеть море, ведь на том свете только и делают, что говорят о море. Мы тебе сочувствуем, мысленно мы с тобой. Но главное — не умирай здесь.
Единственным шансом на спасение остаются ведущие мировые клиники. Они — берутся за тяжелые случаи. Берутся, искренне пытаясь спасти тебе жизнь. Но делают это не бесплатно, а за очень большие деньги.
И тогда я понял, что работая на Горбунова, я не смогу заработать достаточно для того, чтобы спасти Наде жизнь. Не тот уровень. Нужны были куда большие гонорары…
