Анатолий Афанасьев - Против всех

Спиридонов еле выбрался в коридор, беспомощно огляделся. Тихо, просторно, ковры и плотно закрытые двери.

Он уже знал, что делать. На лифте спустился до второго этажа и прошел по коридору, пока не уперся в туалет. Вошел внутрь: мрамор и инкрустация. Кабинки со шторками. Розово-снежные унитазы, как гвардейцы в строю. И высокое окно — о, удача! — с полураспахнутой рамой.

Выглянул — можно спуститься, хотя есть риск покалечиться. Но выбора нет. Он был уверен, что на выходе из здания его обязательно перехватят. Откуда взялась уверенность, объяснить бы не смог: опять действовала безошибочная интуиция журналиста, которую можно сравнить разве что с чутьем висельника.

Преодолевая робость, растянулся на подоконнике, как черепаха, достал правой рукой до перекладины пожарной лестницы, оттолкнулся, повис, ударясь коленкой о железную стойку. Потом еще боком приложился. Но это все мелочи. Откуда-то и ловкость взялась. Через минуту твердо стоял на асфальте. Вздохнул с облегчением, но, оказывается, рано.

Из-за угла дома показались двое мужчин среднего роста и неприятной наружности. Род их занятий выдавали походка и скошенные затылки, а также проникновенно светящиеся глаза.

— Ишь какой прыткий, — восхитился один. — Прямо акробат.

— С утра рыщет по городу, — сказал второй, — а мы за ним, за пидором, гоняйся.

— Господа, тут какое-то недоразумение, — попытался отговориться Спиридонов. — Наверное, вы меня с кем-то спутали.

— Обезьяна московская, — удивились оба сразу, — а разговаривает.

После этого он получил удар в солнечное сплетение, который поставил его на колени. Били его недолго и как-то нехотя. Пока он приходил в себя после очередного пинка, покуривали и обменивались репликами.

— Тучка подозрительная, — говорил один. — Как бы дождик не натянуло к вечеру.

— Вряд ли, — отвечал другой. — По радио передавали — без осадков.

Потом кто-нибудь небрежно осаживал его пару раз ботинком по почкам. Спиридонова, как каждого уважающего себя репортера, били в жизни часто, и он отлично понимал, что ему делают профилактическое внушение, а вовсе не хотят убить. На всякий случай после каждого пинка он делал вид, что вырубился. Открыв глаза, нудил одно и то же:

— За что, братцы? Если деньги нужны, они в правом кармане.

Вскоре подкатил милицейский рафик. Спиридонова подняли за руки, за ноги и швырнули в салон.

Рашидов оказал ему честь — лично снял показания. Он был громоздок, улыбчив, с белыми, яркими зубами, с луноликим, смуглым лицом, вместо глаз плавали вокруг массивной носяры два непроницаемых нефтяных озерка. Людей с такой убедительной внешностью Спиридонов раньше не встречал, но по-прежнему лелеял план побега и спасения. Живучесть российских независимых журналистов поразительна, и кажется, Рашидов об этом догадывался.

— Что же ты, вошик поганый, — спросил он с многообещающей ухмылкой, — родину не любишь?

— Почему не люблю? — Спиридонова перед тем, как доставить в кабинет, ополоснули в душе и почистили. — И родину люблю, и всегда был законопослушен. Справки навести легче легкого. Пожалуйста, вот все мои телефоны. Позвоните в газету. Или вот, если угодно, сотрудник ФСБ. Или вот, прокурора. А вот, администрация президента. Уверен, вы получите самые надежные рекомендации, и наше маленькое недоразумение разъяснится к обоюдному удовольствию.

— Недоразумением было, — сказал наставительно Рашидов, — когда ты полез, вонючка, к нам в город с бомбой в кармане.

Спиридонов понял, что маразм крепчает, — и затих, бессильно поникнув на стуле.

В комнату вбежал худенький невзрачный господинчик с кожаным чемоданом и за три минуты ловко снял у него отпечатки пальцев. Даже протер ему подушечки ваткой со спиртом. Кивнул Рашидову — и исчез, как тень.

— Знаешь, кто я? — спросил Рашидов.

— Полагаю, вы представляете местную безопасность? Зовут вас Георгий Иванович, я на табличке прочитал.

— Глазастый… А тебя как зовут? Не по фальшивой ксиве, а в натуре. Как тебя мать с отцом звали. Или у тебя их не было?

— Почему не было? Они и сейчас есть. Вот, пожалуйста, телефончик…

— Да ты что же, сучонок, — психанул Рашидов, но видно было, что понарошку, — дразнишь меня, что ли? Что ты с этими телефончиками меня достаешь? Неужто думаешь, я на всякую газетную шваль буду тратить драгоценное время? Да ты сам скоро так запоешь, как на Страшном суде не поют. Значит, решил в свою вонючую газетку компромат подобрать?

— Никоим образом, Георгий Иванович, никоим образом. Приехал исключительно за позитивным материалом. С целью восславить, распространить, так сказать, передовой опыт рыночных реформ.

Рашидов долго смотрел на него молча, как бы прикидывая, в какое место пнуть: в нефтяных глазах-озерках затеплились желтые огоньки.

— Похоже, гаденыш, ты до сих пор не понял, в какую историю влип.

— Действительно, я в некотором недоумении. Какая-то зловещая чехарда, в которой нет логики. Но я…

— Кто тебя послал, тварь?! — рявкнул Рашидов. — Или тебе очную ставку сделать?

— Какую очную ставку? — Спиридонов старался вести нормальный разговор, но каждая клеточка его тела трепетала от ужаса.

— Ах, какую! — Рашидов нагнулся над селектором: — Приведите Гребанюка!

— Ну ничего, падаль, — сказал Спиридонову, — сейчас завертишься.

Двое прислужников ввели в комнату странное человекоподобное существо: лохматое, сгорбленное, тяжело передвигающееся на кривых ногах, с толстыми ручищами почти до пола, с лицом, до бровей поросшим рыжеватой шерстью, сквозь которую ехидно проблескивали два глазных буравчика. Остановившись посреди кабинета, поддерживаемое с боков, существо описало своими глазками, как фонариками, несколько кругов, пока не уперлось взглядом в Рашидова.

— Хорош красавец, а! — с искренним восхищением воскликнул Рашидов и, подойдя к существу, ощупал его плечи, кулаком постучал по горбатой спине, словно по деревянной бочке. — Мышцы как у орангутана. Сталь. Знаешь, кто это, писатель?

— Не имею чести, — дрогнувшим голосом ответил Спиридонов. — Первый раз вижу.

— Наглядишься, когда вместе в камеру посадим. Это наш местный маньяк и вампир Гребанюк. За ним ровно сорок жертв, в основном, представь себе, молодые девушки. Но и мальчиками, вроде тебя, он не брезгует. Намаялись с ним, пока отловили. Любишь человечинку, Витя?

Существо утробно заурчало, но слов Спиридонов не разобрал.

— Не гляди, что с виду дикий, — повернулся к задержанному Рашидов. — Мы экспертизу делали, у него умишко как раз на уровне столичного писаки. Сейчас сам увидишь… Скажи-ка, Витюша, вот этого хорька, который на стуле, узнаешь?

— Ага, — просипело существо, даже не взглянув в сторону Спиридонова.

— Вместе девок потрошили?

— Ага! — еще радостнее отозвалось существо.

— Ах ты, моя прелесть, — похвалил чудовище Рашидов. — Ну на палец, пососи немного. Только гляди, не кусай, как в прошлый раз. Накажу.

Счастливо сопя, существо ухватило толстыми губами палец Рашидова и зачмокало, словно младенец, получивший соску.

— Ладно, будет с тебя. — Рашидов брезгливо вытер палец о штаны. — Уведите скотину…

— Так-то, вошик столичный, — Рашидов удовлетворенно улыбался. — Как видишь, стопроцентный свидетель. Мечта прокурора. И у нас таких сколько хочешь. Но это все юридические тонкости для соблюдения закона. Никакого суда, конечно, не потребуется. Витя тебя за один вечер схрумкает и косточек не оставит. Чрезвычайно некрасивая, унизительная смерть. Ты сам-то хоть это понимаешь?

— Что вы от меня хотите?! — У Спиридонова на лбу выступила испарина. Волосатик произвел на него неизгладимое впечатление. — Объясните толком! Я же не против сотрудничества.

— Кому нужно твое сотрудничество, ничтожество.

— Что же вам нужно?

Рашидов оценивающе на него посмотрел, огоньки в нефтяных озерцах потухли.

— Пожалуй, уже ничего. Ты и вправду пустой. У тебя, увы, нечего взять. Обыкновенная залетная пташка. Коготки подкорнаем — и лети на волю.

Тон его смягчился, но Спиридонов облегчения не почувствовал. Смутило замечание о коготках.

— Я рад, Георгий Иванович, что ваши подозрения развеялись. Поверьте, постараюсь быть вам полезным. — Спиридонов достал фирменный блокнот в сафьяновом переплете, изобразил величайшее внимание, не меньшее, как если бы сидел в гостях у банкира. — У меня уже и название для статьи как-то незаметно родилось. «Счастливый город, которым управляют профессионалы». Может быть, немного длинновато, но суть отражает. Вы не находите?

— Ишь какое у вас, поганцев, недержание речи. — Рашидов перебрался за стол и оттуда холодно наблюдал за Спиридоновым. — Зу-зу-зу, зу-зу-зу, — как комарик, когда поймаешь… Никакой статьи не будет, дурашка ты мой.