Александр Чернобровкин - Время - ноль
– Быстрее, пока дверь не вышибли! – добавил другой голос, похожий на женский.
Валерка открыл.
Первым в комнату вошел пучеглазый толстяк. За ним – нескладный, рукастый увалень немного повыше Сергея. Подбородок у него был разбит, корочка на болячке топорщилась желто-красными заусеницами. Третьим был доходяга с вытянутой физиономией, маленькими косыми глазами и рыжим, в виде петушиного гребня чубом. Они выставили на стол по бутылке самогона, толстяк по-хозяйски плюхнулся на стул и выпучился на Сергея, надевающего джинсы.
– Кто такой? Почему не знаю?
– И я тебя не знаю.
– Сейчас узнаешь, – пообещал пучеглазый толстяк. – Впрыгивай в башмаки и катись отсюда, пока я добрый... Ну, что уставился? Сам не справишься? – Он повернулся к увальню. – Григор, помоги ему.
Вот и належался в теплой луже! Забыл, что по дорогам без спроса всякая мразь мотается. Обидно быть битым, когда стоишь полураздетым и как бы наполовину слабее.
– Что ты к нему лезешь? – Оля закрыла собой Сергея. – Он же вас не трогает! Сейчас оденется и уйдет.
– Рот закрой, халява! – посоветовал толстяк и уже без угрозы в голосе сказал: – Ладно, проваливай некантованным. Только поторопись, а то передумаю.
Сергей не спеша одевался и прикидывал, как добраться до противоположного края стола. Нож лежал рукояткой к Сергею, просился в руку. Обогнуть толстяка, оттолкнуть доходягу, пристающего к Наташе, – и тогда посмотрим, кто уйдет некантованным. Будто в поисках носка, подошел к шкафу, заглянул за него. Теперь толстяк не мешал, зато увалень прошел следом и закрыл проход к столу. Нет, просто так отсюда он не уйдет. Жаль, что пистолет далековато, придется бить бутылкой или стулом.
– Так ты – шустрый! – наигранно обиделся пучеглазый, сожалеючи, развел руками и с издевкой произнес: – Придется бить.
Сергей поднимался, придерживаясь за стену. В голове звенело, и слова толстяка казались не имеющими никакого к Сергею отношения. Но сам толстяк имел: с тремя Сергей не справится, но хоть одного, именно этого, изуродует. Загнется, но изуродует...
Оля опять закрыла собой. Она отталкивала увальня и пучеглазого толстяка и кричала сквозь слезы:
– Не трогайте его!
Баба защищает – стыдно и обидно! Окажись пистолет под рукой, замочил бы всех троих....
Пучеглазый умудрился обойти Олю и с размаху ударил Сергея. Размах – рублевый, удар копеечный. Не помешай Оля, узнал бы толстяк, как надо быть, глаза бы на лоб вылезли. А пока Сергей прижимался к стене, отбивался от редких ударов и ждал, когда трем мужиком надоест играться с бабой и с ним и примутся за дело всерьез.
Валерки наблюдали за дракой с порога кухни и не понимали или не хотели понимать безмолвные приказы Сергея принести нож или бутылку. Света и Наташа безучастно смотрели с кровати. Слишком часто они дрались сами, поэтому не вмешивались в чужие разборки. У них все еще впереди: гости пьяные, сейчас разомнутся на Сергее, подогреются самогоном и им подкинут, потому что платить, наверняка, нечем, а Светка молча не отпустит.
Четвертого гостя Сергей заметил первым. Теперь хана! Этот был длиннее увальня и шире толстяка, выглядел на тридцать с небольшим, но половина головы была седой, а физиономия – на зависть питекантропу: узколобая, с выпирающими надбровными дугами, приплюснутым носом и мощными челюстями, какими можно гвозди жевать, причем «двухсотку». Такой зашибет – и не поморщится. Он остановился на пороге комнаты, настороженным взглядом проверил, нет ли чужих.
Тут четвертого гостя заметила Оля и крикнула:
– Дрон, скажи им – чего они?
Троица сразу позабыла о Сергее и как-то обмякла, будто все стояли под дулом автомата.
– Это кто? – Дрок кивнул на Сергея.
– Сережа, Афганец, друг Шиши. Помнишь, он тебе рассказывал?
– Было дело, – согласился Дрон и перевел взгляд на троицу. – А это что за сявки?
– Пришли бухие и начали цепляться, – сообщила Оля. – Никто их не трогал, а они, особенно этот, толстый...
– Язык придержи, – оборвал ее пучеглазый и заискивающе объяснил Дрону: – Мы же не знали, что хата твоя. Дали нам наколку, ну, мы и пришли разговеться. Не будем же из-за халявы заводиться. Тут их три – всем хватит.
Дрон слушал и мерно кивал головой, будто соглашался. Все обещало кончиться мирно, не так, как хотелось Сергею.
– Выпьешь с нами? – предложил пучеглазый Дрону.
– Выпью.
Дрон сел за стол, кивком предложил Сергею занять второй стул, а Оле – третий. Троице пришлось пить стоя. Вышло по полтора стакан на брата, закусывали яблоками и черствым хлебом.
– Теперь идите, – разрешил Дрон троице.
Толстяк огорченно переводил выпуклые глаза с него не проституток.
– Так это... может, уступишь хоть одну?
– Может, и уступлю, – ответил Дрон. – Я подумаю. А пока буду думать, хиляйте отсюда... Что-то неясно?
Все и всем сразу стало ясно.
– Знаете, что будет, если еще раз здесь встречу?
– Знаем, – пискнул доходяга, шедший последним.
– Лека, закрой за ними калитку, то падалью тянет, – приказал Дрон и повернулся к Свете: – Выкатывай на стол, что-то муторно мне.
На столе появились две бутылки марочного вина и коньяк. Пили вчетвером, Наташка ушла к Лекам на кухню. Оттуда послышались визг и смех, потом возня, будто делили игрушки.
Выпив, Дрон долго буравил Сергея взглядом.
– Так, говоришь, кровку людишкам пускал?
– Пускал, – согласился Сергей, хотя ничего пока не говорил, и улыбнулся такому определению его службы в Афганистане.
И Дрон скривил губы в ухмылке, похожей на волчью.
– Выходит, мы с тобой коллеги, только я – преступник, а ты – защитник отечества.
– Какой, к черту, защитник!
– Ну, не скажи. Тебя ведь не травят, награждают.
– Да, занаграждали! – с горькой иронией произнес Сергей. – Хотя в чем-то ты прав, коллега.
Дрон посмотрел не него снисходительно: чего ерепенишься, щенок, тебе ли со мной тягаться?
Действительно, ведет себя, как нашкодивший щенок. Серегй налил в стаканы вина, предложил примирительно:
– Давай, за знакомство. Ты вовремя подошел: зажали меня, а голыми руками, – он посмотрел на нож, – я бы с ними не справился.
– И пришил бы?
– Да.
– Ну, тогда за знакомство. – Дрон чокнулся, выпил залпом.
Света потерла яблоко о платье, протянула ему. Дрон ей нравился – смотрела с обожанием, поджав хвост, куда и девалась тупая бесчувственность с ее лица. Не проститутка, а заботливая, любящая жена, встретившая мужа с работы.
Когда разошлись по кроватям, Сергей спросил Олю:
– Чего Наташка такая смурная?
– Залетела. Надо аборт делать, а денег нет. В больницу ведь не пойдешь: малолетка, задолбают.
– Сколько сейчас берут?
– Пятьдесят.
Таких денег у него нет. Все, что зарабатывал, отдавал Марине на хозяйство. Забрать – рука не поднялась. Хоть не хладокомбинат опять иди, не оставлять же Наташку в беде.
– Ничего, время терпит, достанем где-нибудь, – беспечно сказала Оля.
Достанем так достанем. Чем меньше не тебе висит чужих забот, тем лучше спиться.
Утром было крутое похмелье: голова соскальзывала с шеи, нижняя челюсть и руки подрагивали, а в животе бурчало так, словно напитки до утра выясняли, кто из них крепче. Тут еще ухо ныло, напоминая о должке увальню. Ничего, встретятся когда-нибудь при другом раскладе сил.
– Починиться бы надо, – закинул Сергей Оле.
– Нету ничего, – ответила она, – и денег тоже... Ты подожди, мы бутылки сейчас сдадим.
С кухни доносилось дребезжание стеклотары, видимо, Валерки укладывали бутылки по сумкам и авоськам.
– Ой, тяжко мне, тяжко! – балагуря, произнес Сергей и издал смешок, похожий на дребезжание стеклотары.
– Что, головка – вава? спросил Дрон, вернувшийся из ванной.
– Ой, вава!
– Пойдем со мной, пивком полечимся.
– Пошли.
– Только вы недолго, Игорь, – попросила Оля.
Оказывается, у Дрона есть вполне нормальное имя, такое же, как у всех. Оно казалось лишним, хватало клички.
– Молчи, жаба, глаз высосу, – произнес Дрон с бесстрастным выражением лица, и трудно было понять, шутит или говорит всерьез.
Оля решила, что шутит.
– Я тебе быстрее!
Дрон, чуть склонив голову к правому плечу, внимательно посмотрел на нее. На губах появилась волчья ухмылка.
В пивбаре Игорь Дрон взял без очереди восемь бокалов пива и два десятка пирожков с рисом и яйцом. Барменша его знала, обслуживала, не обращая внимания на ропот мужиков. Одним духом опорожнил бокал, придвинул к себе второй.
– Люблю пиво, – сообщил Дрон, откусил полпирожка и запил глотком грамм на двести. – Батя с детства приучил. Говорил, на пиве растут мужиками, а не фуфляками. Сам был не подарок, хотел, чтоб и я таким вырос.
