Владимир Колычев - Не верю в доброту братвы

Так тридцать суток и отмучился на хлебе и воде. А сегодня второй срок закончился, и Глеба вернули в барак. Ужин в столовой показался таким вкусным. Утром будет завтрак, а дальше что? Екимов ничего не говорил про третий срок, но ведь он может устроить. А там нары голые, жесткие, и тоска смертная. После камеры в «ШИЗО» условия в бараке кажутся санаторно-курортными. И матрас кажется мягким, как перина…

Глеб уже засыпал, когда к нему подошли.

– Эй, тебя зовут! – Широкоплечий верзила тронул его за плечо, хотя мог ударить и ногой по голени. Это Кустанай, «бык» из свиты нового «смотрящего».

Власть в отряде переменилась. Глеб почему-то не удивился, когда узнал, какой сатана нынче правит здесь бал. Сокол занял место покойного Густава, окружил себя охраной. С лагерным «смотрящим» у него полный ажур, а начальник зоны так и вовсе «крышу» ему делает. Говорят, деньги с воли пошли, а менты это дело любят. И деньги у Сокола есть, и мужик он, что называется, конкретный, потому все у него в шоколаде.

Глеб не стал спрашивать, кто его зовет, и так все было понятно. Очень хотелось послать Кустаная, но все-таки он сдержался. Вряд ли Сокол собирается поставить его на нож. Он же не дурак, чтобы разводить «мокрое» в бараке, для этого дела «промка» есть…

Сокол ждал его в комнате отдыха. Даже Густав здесь по ночам не «кировал», а этот обосновался, как ротный старшина в каптерке.

Видел его Глеб сегодня. Лощеный, холеный, роба сидела на нем, как дорогой костюм на бизнесмене. И сейчас он весь из себя, только вот одежда у него вольная – батник дорогой, джинсы. Стол накрыт. Вино, колбасная и сырная нарезки, конфеты в коробке, фрукты.

– Не хило ты устроился, мужик.

Глеб не стал ждать, когда он начнет первым, и взял инициативу на себя. А нахальный тон – это ему пеня за беспокойство.

Сокол удивленно смотрел на него. Дескать, он «смотрящий», у него власть, и с ним нельзя так нагло себя вести. Но Глебу по барабану, он сам по себе, и авторитетов для него не существует.

– Я не мужик, – покачал головой Сокол.

– А кто, вор? Не вор ты.

– Не вор.

– Тогда нечего тут из себя не мужика строить.

Глеб не стал дожидаться приглашения, сел на стул, вытянув одну ногу, другую он оставил в напряжении – мало ли, вдруг придется ловить выброшенный в него кулак.

На колбасу он старался не смотреть, но невыносимо приятный запах щекотал ноздри, а слюны натекло столько, что ее приходилось сглатывать.

– Борзый ты.

– Густав это уже говорил.

– И что?

– Плевать я на него хотел!

– Я думал, ты у него в свите…

– Да нет, я просто мимо в сортир проходил, – усмехнулся Глеб, вспомнив не столь уж и давний эпизод.

– А я и не понял… – Сокол выразительно коснулся пальцами подбородка.

– Жаль.

– Меня тогда убить могли.

– Извини, но это не мои проблемы. Здесь каждый за себя. Особенно когда ты сам по себе.

– Я тебя понимаю… Удар у тебя тяжелый.

– Тем и живу.

– Ты живешь, а кто-то уже на том свете.

– Это ты о чем? – напрягся Глеб.

– Захлебнешься сейчас, – усмехнулся «смотрящий».

– Не понял.

– Слюной захлебнешься… Угощайся. – Сокол щелкнул пальцем по тарелке с колбасой.

Но Глеб этого как бы не заметил. Он не собака, чтобы подбирать брошенную кость.

– Ты что-то там про тот свет сказал, – напомнил он.

– Слышал я, Густав к тебе клинья подбивал. Меня заказать хотел?

– Хотел, – не стал скрывать Глеб.

– Говорят, ему помогли на нож сесть…

– Да нет, сам он.

– Я ведь могу подумать, что ты принял заказ. – Взгляд у Сокола затяжелел, усилился до грозового ветра.

– Я не киллер, чтобы заказы принимать, – выдержал этот взгляд Глеб. – Я Густаву так и сказал. А он не понял, начал мне угрожать.

– Чем?

– А тем, чем на крючок можно взять… Завтра он бы еще мне заказ сделал… Я человек мирный, никого не трогаю, и меня не надо трогать. А Густав тронул…

– И Вагон хотел по тебе проехаться, было такое?

– Пустой разговор, – покачал головой Глеб.

– Да нет, не пустой… Ты все правильно делаешь, парень. Нельзя оставлять врагов за спиной… Я вот в свое время оставил… Это я про Густава… – Сокол поставил перед Глебом пустой стакан, наполнил его. И о себе позаботился. – Выручил ты меня очень, старик. Очень выручил.

– Плевать я на тебя хотел, – покачал головой Глеб. – Я о себе думаю. Только о себе.

– И тем не менее… У меня к тебе претензий нет. Может, у тебя что-то ко мне есть?

– Ну если у тебя ко мне претензий нет, то без вопросов.

– Дружбу я тебе не предлагаю, но выпить с тобой хочу, – покровительственно улыбнулся Сокол.

Глеб кивнул, поднял стакан, они молча чокнулись, выпили. Вино дешевое, крепленое, на воле он бы и пить такое не стал, но сейчас это пойло показалось ему напитком богов. И колбаса была невероятно вкусной – Глеб едва сдержался, чтобы не сунуть в рот сразу несколько кусочков.

– Ты ешь, ешь, – поощрил его Сокол. – Я знаю, как в изоляторе кормят.

– Не кормят, – ухмыльнулся Глеб, неторопливо наложил колбасный кружок на кусочек сыра и неспешно сунул все в рот.

– Вот и я о том же… Нехорошо меня здесь встретили.

– Нехорошо.

– Мы с Густавом когда-то вместе начинали. В Москву приехали, рэкет, «крыши», все дела. Я в бизнес ушел, а он так и остался животным… – пренебрежительно усмехнулся «смотрящий». – Мы ведь с ним друзьями когда-то были, а он бизнес у меня отобрать захотел. Пришлось бодаться… Моя взяла. Моя всегда берет, а он этого не понял. Прессовать меня здесь стал…

– Он тебя прессанул, а твоя снова взяла, да? – проговорил Глеб, еле ворочая затяжелевшим языком.

– Как обычно, – торжествующе улыбнулся Сокол.

– С чем тебя и поздравляю!..

«Смотрящий» откупорил вторую бутылку, но Глеб ладонью накрыл свой бокал. Нельзя ему больше, а то ведь и скопытиться можно после штрафной голодухи.

– Тебе чего от меня надо, Юра? – жестко спросил он. – Если кого-то «замочить», то это не ко мне, я в эти игры не играю. А если будешь настаивать… – Глеб запнулся и выразительно посмотрел на Сокола.

И тот все понял.

– Не буду я настаивать, – покачал он головой.

– А зачем тогда звал?

– Хотел посмотреть, что ты за человек.

– Ну и?..

– Ну мы же пьем вместе. С фуфлом я бы пить не стал.

– Ты правильный мужик, Юра…

Глеб поднялся, сжал кулак и протянул его Соколу. Тот ответил ему тем же, и их кулаки соприкоснулись в дружеском жесте. Только дружбы между ними не будет. Глебу это не надо, да и тому здесь «шестерки» нужны, а не друзья.

– Бывай, брат!

Глеб вышел из комнаты отдыха, добрел до своей койки. Засыпая, он думал, что завтра его снова закроют в «ШИЗО». Но нет, утром после завтрака он отправился на работы, в промышленную зону, к своим ненавистным бревнам.

Никто его больше не донимал – ни «кум», ни доморощенная блатота. Но с каторжной работы его не перевели. И долгосрочных свиданий не будет до конца срока. Но ведь не так уж и много осталось, год всего и четыре месяца.

Год и четыре месяца осталось, без права на досрочное освобождение. Ничего, он все стерпит. И вернется домой. Чтобы начать новую жизнь.

Глава 20

Тк-тк-тк-тк… Строчит машинка – шов за швом, платье за платьем.

Тк-тк-тк-тк… Тянется время – день за днем, год за годом…

Так и живет Нина – работа, работа и еще раз работа. Целыми днями за машинкой, без выходных. Вдохновения нет и быть не может, но рука набита, поэтому и упрекнуть ее не за что.

Упрекнуть она может себя только в том, что Глеба предала. Нельзя было ложиться под Севу… Но ведь ничего уже не изменишь. Глеб сидит, а она заживо себя похоронила в мастерской. С раннего утра до позднего вечера работает. В той комнате работает, где они когда-то были счастливы с Глебом, и ночует здесь же.

Глеб не хочет ее видеть, не пишет, не звонит, не зовет к себе, но, может, он все-таки вернется к ней. А срок уже выходит, скоро исполнится три года, как его арестовали.

– Все работаешь? – спросил из-за спины знакомый женский голос.

Нина кивнула, но на звук не обернулась. Да, она работает, и не надо ее отвлекать.

Она узнала этот голос. Оксана за спиной стоит. Нина ее не видела, но почувствовала запах ее духов. Очень дорогие это духи.

Но зачем она пришла? Что ей здесь нужно? Если товар на продажу, так это все через Женю, а здесь, в этой мастерской, Оксане делать нечего.

– Нин, ты чего как неродная?

Оксана подошла к ней, пальцами мягко коснулась ее шеи. И так Нине стало вдруг приятно, что руки стали неметь от слабости.

Чтобы бороться со слабостью, сначала надо изучить ее. Нина очень хорошо знала, чего ей нужно бояться и как уходить от искушения. Но ведь Оксана не мужчина, она женщина. Ее не надо бояться.

– У тебя уже сколиоз, дорогая, – сказала Оксана, ласкающими движениями ощупывая ее позвонки.

– Это от работы, – ответила Нина, с силой передернув плечами. И опасные руки с себя стряхнула, и наваждение.