Владимир Колычев - Нет жалости во мне
– Ну да, он меня крестил...
– Сам Касатон тебя крестил, Наган, – нахмурился Седой. – А ты ничего так и не понял. Мог бы уважаемым жуликом стать, а нет, не по душе тебе воровская дорога. Вроде бы и наш, но все же сам по себе... Ну да ладно, у каждого свой путь. Не хочешь в люди выбиваться, не надо... А вот Касатона ты уважить должен. Все-таки крестный твой, обязан ты ему многим...
– Чем конкретно?
Касатон действительно в свое время отписал маляву по его душу. Поэтому в лагере Алика встретили хорошо. Но ведь он и сам с усам, и косяков за ним не было, чтобы его могла ждать здесь плохая встреча. Может, и не плотно прибился он к воровскому берегу, но в зоне его уважали. И не Касатона это заслуга, а его собственная. Потому что сам он себя правильно ставил и держал...
Ладно, если бы вор защитил его от черняховских торпед, которые могли прийти за ним, чтобы отомстить за Вячика и Мироныча. Но никто и не пытался ему за них отомстить, так что и по этой части помощь Касатона была чисто символической.
– А это тебе самому лучше знать, – скрестив на груди руки, нахмурился вор.
– Ну да, знаю...
В принципе, он обязан был Касатону. Именно это и настораживало. Неспроста Седой разогнал разговор с такого бугра.
– Что я должен сделать? – спросил Алик, исподлобья глянув на смотрящего.
– Сделать, – кивнул вор. – Человечка одного. Наглухо... Это не моя воля, это просьба Касатона. Так что, если откажешься, слова тебе не скажу. Сам потом с Касатоном разбирайся. А тебе на волю скоро или я что-то путаю?
– Да нет, скоро уже совсем... А что за человек?
Катька говорила, что Касатон в Петрополе большой человек. Бизнесом он конкретно не владеет, нигде его не видно, но все о нем только и говорят. Катька утверждала, что сам городской мэр – его ставленник. И во всех властных структурах сидят его люди... Словом, ни одно золотое яйцо в городе не снесется без его личного участия или хотя бы благословения. И если Касатон заточит на Алика зуб, жизни ему не будет.
А он должен был думать о себе. Только о себе самом и ни о ком больше. Потому что никому он и ничем не обязан в этой жизни. Ну, родители, Катька, опять же Касатон с его символической помощью – все, больше никто ни в чем ему не помогал. Никто – ни государственные чины, которые упекли его в зону, ни просто люди, ни тот са-мый человек, которого он теперь должен был приглушить. На весь мир он злой, и никого ему не жаль.
– Ты его должен знать, он из твоего отряда. Этапом недавно пришел. Земляк твой, из Петрополя. Тимоха его зовут...
– Знаю такого, – ни одна черточка не дрогнула на лице Алика.
Как чувствовал он, что лихо какое-то за Тимохой и что именно ему решать с ним вопрос.
– Срок у тебя месяц, – сказал вор.
– Гораздо меньше, чуть больше недели, – поправил его Алик.
Совсем немного оставалось ему до звонка, но что, если он зажмурит Тимоху, а кум прижмет его за это. Тогда суд и новый срок... Но как быть, если плакат над воротами контрольно-пропускного пункта требует от зэка выходить на свободу с чистой совестью? А как может совесть быть чистой, если Алик не исполнит заказ своего благодетеля? Как он будет в глаза ему смотреть?.. А ведь еще придется испить из колодца, в который он мог послать плевок непослушания.
О том, что натворил Тимоха, он спрашивать не стал. Не его это дело. Заказ принят, и он должен его исполнить... Если бы он сразу отказался от дела, Седой, может быть, и отпустил бы его с миром. Но вор назвал имя человека, которого приговорил Касатон. Это значило, что путь на свободу для Алика лежал только через труп Тимохи. Что ж, он готов. Жизнь такая – каждый за себя, и всем на всех наплевать. Что здесь, в зоне, что там, на воле...
Четыре дня он готовился к тому, чтобы исполнить Тимоху. Нашел укромное место в промзоне, где можно было сделать это без помех. Открытое небо, только железная балка над головой, с одной стороны серая бетонная стена с колючей проволокой поверху, с другой – штабеля обрезной доски, сырье для производства. Сюда он и позвал Тимоху.
– Я на этой неделе на волю выхожу, – предложив ему сигарету, сказал он.
– Да я слышал, – кивнул парень.
От предложения сигареты он отказался, сунул в рот свою.
– Ну, если слышал, чего не подходишь?
Алик присел на один ящик, ему показал на другой. Тимоха сел к нему боком, как будто для того, чтобы не смотреть собеседнику в глаза.
– Или тебе весточку некому передать?
– Ну почему же, есть. Только она сама должна подъехать.
– Кто она, весточка?
– Да нет, ласточка, – себе самому улыбнулся Тимоха. – Анжела ее зовут, невеста моя... На этой неделе сюда жду.
– Тебе ж еще рано на свиданку, полгода не прошло.
– Ничего, я с отрядным договорился. Он мужик неплохой, отпустит на часок. Если полтора плана гнать буду... Мне уже идти надо, работа стоит...
– Да ладно тебе, посиди еще чуток... Может, я твою Анжелу потом домой провожу, а? Чего она одна обратно будет ехать? Лихих людей нынче много...
– А вот этого не надо! – нахохлился парень.
– Чего? Боишься, что пригну ее ненароком? – ухмыльнулся Алик. – Типа с голодухи, да?
– У тебя ничего не выйдет... А если силой попробуешь взять, выйду, найду тебя и как бешеного пса пристрелю! – сжав кулаки, прошипел Тимоха.
– Да остынь ты, утюг! Ничего с твоей Анжелой не будет. Я не такой. Да не дадут мне. За мной жена приедет. Место в машине будет свободное, вот я и подумал, может, подругу твою подвезти...
– Она и сама на машине будет, – успокаиваясь, сказал парень.
– Круто!
– Бизнес у меня был... И еще пока есть... Она за ним смотрит... Мы пожениться собирались, не успели... Тут это сволочье позорное...
– Что, бизнес отобрать хотели?
– С чего ты взял? – насторожился Тимоха.
– Ну, на кого-то ж ты покушался. Или это уже другая тема?
– Да нет, тема та... И бизнес отобрать хотели, и Анжелу опустить... В общем, темная история...
– А Касатон здесь каким боком? – как бы невзначай спросил Алик.
– При чем здесь Касатон? – Тимоха дернулся так, как будто увидел гадюку под ногами.
Он резко повернулся к Алику, в упор уставился на него.
– Думаешь, если я здесь, то ничего не знаю, что там, в Петрополе делается? У меня жена в бизнесе, она тоже Касатона боится. А почему? Потому что он может этот бизнес отобрать...
– Он может, – снова стал успокаиваться парень. – Он все может... У него везде щупальца. Если вдруг что не так, жди беды... Ко мне беда пришла, но я себя отстоял...
– Так ты что, самого Касатона замочить хотел?
– Нет, кента его... И не покушался я на Полторанина. В смысле, не заказывал. Само собой получилось. Разговор на повышенных тонах, слово за слово, а у меня пистолет под рукой. В общем, было дело... Еще тот козел! Такой же весь гладкий, как и Касатон, зализанный, слова по фене не скажет. В театр, ля, ходит, – Тимоха зло сплюнул себе под ноги.
– В театр?
– Ну да, у нас в Петрополе театр есть. А ты не знал?
– Да что-то слышал, – пожал плечами Алик.
– В нашу молодость о нем никто и не знал, – с обличительной ухмылкой глянул на него Тимоха. – В наше время Мельпомена отдыхала. А сейчас она в Петрополе на взлете. Касатон наш городской театр конкретно поднял. Можно сказать, из руин, а если точней, то из долгостроя. Еще при совке строить начали, да похерили все, а Касатон и деньги нашел, и все такое...
– Типа меценат?
– Ну, типа того. У него там своя Мельпомена, он ее откуда-то из Москвы выписал. Она у него там в театре прима, все вокруг нее вертится. Не станет ее, не будет и театра... Но дело не в том.
– А в чем?
– Да в том, что Касатон – сволочь редкостная.
– А ты его кента хотел грохнуть.
– Жаль, что не добил... Об этом только и жалею.
– Касатон тоже жалеет.
Быстрым взглядом Алик окинул пространство вокруг. Никого. Слышно, как гремит столярка, а так тихо все.
– О чем он жалеет? – насторожился Тимоха.
– О том, что ты кента его хотел убить.
Не должен был Алик говорить это: нельзя было тревожить приговоренного. Но ему исподволь хотелось дать Тимохе хотя бы мизерный шанс на спасение, пусть и во вред себе.
– Он тебя заказал, парень.
– Откуда ты знаешь?
Тимоха должен был догадаться и как минимум дать стрекача. Но до него не дошло, что именно Алик и должен был исполнить заказ, о котором сам же и говорил.
– Да знаю...
Тимоха ничего не понял, за это и поплатился. Алик ударил его фалангами согнутых пальцев в кадык. Такой удар мог закончиться мгновенной смертью, но жертва лишь оказалась в нокауте. Тимоха свалился с ящика, захрипел, схватившись за горло. Алик вытащил из-под ящика заранее приготовленную веревку с петлей, которую он набросил ему на шею.
Другой конец веревки перебросил через балку над головой, подпрыгнул, ухватился за него, потянул на себя, оторвал от земли тело...
Повешенный человек погибает оттого, что у него ломаются шейные позвонки, но Тимоха умирал от удушья. Алик поднял его тело так, чтобы ноги находились на уровне верхнего среза ящика, поставленного торцом. Все должно было выглядеть, как самоубийство – отчаялся человек, перебросил через балку веревку, закрепив ее одним концом за железную скобу в заборе, а другой – превратил в петлю, в которую и влез. Встал на шаткий ящик, толкнул его ногой, и все, привет Дездемоне.
