Любовь на мушке - Владимир Григорьевич Колычев
Этот шум заглушит выстрелы. Но у Вадима оставалась еще целая секунда и даже две.
Берестов еще только собирался вставить второй патрон, когда Ворошилов рванул к нему. Олег не растерялся, мгновенно вернул стволы в боевое положение. И выстрелил. Но почему-то не в него, а в Эльвиру. Даже сквозь шум от железной дороги было слышно, как вскрикнула девушка.
Вадим невольно остановился, Берестов усмехнулся и навел на него ружье. Он ничуть не сомневался в себе, он собирался стрелять, от страха ноги у Вадима налились тяжестью.
Но Берестов вдруг понял, что выстрелить не сможет. Он умел владеть собой, но все же волновался, когда заряжал ружье. И забыл, что второй патрон остался у него в руке. А сейчас вдруг вспомнил. И снова преломил ствол.
Вадим ринулся на него, вырвал ружье из рук и отбросил в сторону. Но Олег ударил его рукой, да так сильно, что в глазах потемнело. И тут же Берестов, схватив Ворошилова за шею, стал падать на землю — вместе с ним. И, падая, больно ударил Вадима головой о дерево. Только вот воли к сопротивлению этим не лишил, напротив, Вадим разозлился. То Пряхин с ним как с юнцом сопливым, то Куницын, а сейчас вот Берестов. А Вадим боксом занимался и самбо.
Он вспомнил все, чему его учили, выкрутился из захвата и даже швырнул Берестова через бедро. Но тот быстро поднялся, выхватил из кармана кнопочный нож, выщелкнул лезвие.
— Не буду ничего говорить, парень! Буду просто убивать! — осклабился он.
Вадим глянул на Брусову, картечь разворотила ей спину, девушка не подавала признаков жизни. Убил ее Берестов, а следующий на очереди лейтенант Ворошилов.
— И я не буду тебя уговаривать! — мотнул головой Вадим.
— Будешь просто убивать? — перекидывая нож из руки в руку, хмыкнул Берестов.
Глаза лютые, оскал звериный, рука у него сильная, уверенная. А нож острый, быстрый.
— Зачем убивать? За убийство сядешь.
— Я никого не убивал!
— Ну да, Эльвира все!
— Знаешь, а ведь я даже не сомневался в ней, — усмехнулся Берестов.
— Не сомневался?
— Клофелинщица она. Это знаешь какие нервы надо иметь?
— Какие?
— А как у меня. Я ведь тоже в себе не сомневаюсь. — С этими словами Берестов выбросил вперед руку с ножом.
Он метил Вадиму в горло, но пронзил пустоту. Ворошилов уклонился от удара, а вот руку с ножом перехватить не смог. А Берестов ударил снова, и на этот раз острое лезвие задело плечо лейтенанта.
Берестов бил, бил, Вадим уклонялся, к царапине на плече прибавился порез на груди. Отступая, Ворошилов уперся спиной в дерево. А Берестов подло ударил его ногой в пах. И тут же замахнулся для решающего удара.
Но раздался вдруг выстрел, нож вылетел из руки Олега. Берестов схватился за раненую руку, развернулся на звук выстрела. А Вадим уже, как на чудо, смотрел на Капитонова, который шел, вкладывая пистолет в кобуру.
Берестов бросился к нему, но сильный удар в живот сложил его пополам, а дальше в ход пошли наручники.
Вадим подошел к Брусовой, думая, что девушка мертва. Но та вдруг мотнула головой, дернулась, пытаясь разомкнуть руки. И застонала.
— Да она жива!
Вадим лихорадочно шарил по карманам в поисках ключа от наручников. Наконец нашел, освободил Эльвиру. И, взяв ее на руки, потащил к машине.
— «Скорую» надо! — крикнул вслед Капитонов.
Но Вадим мотнул головой. Брусова истекала кровью, перевязать раны нечем, а вместе с ней могла умереть правда о двух убийствах. Чем скорей она окажется в больнице, тем лучше. А испачкать салон своей машины чужой кровью Вадим не боялся. Он, может, еще и не настоящий опер, но уже не чистоплюй.
* * *
Голова опущена, в глазах тоска смертельно раненного зверя. Берестов прекрасно понимал, что все потеряно, поэтому не запирался.
— Как познакомился?… Еду, смотрю, голосует, подобрал. Разговорились, договорились, в смысле о цене… Эллочка по этой части мастерица…
— Можно без подробностей, — почему-то глянув на Макара, резко сказала Славина, как будто это он о цене с Эльвирой договаривался.
— Если короче, то мне понравилось, — буркнул Берестов. — А у меня жена больная, уколы нужно делать. Ну, Эллочка стала приходить…
— Наркотой с ней расплачивался?
— Ну, был у меня запас.
— Откуда?
— Да брат покойный этим делом занимался, — вздохнул Берестов. — За это и убили. Я его вещи перебирал и нашел среди них целый пакет. Хотел выбросить, а потом думаю: вдруг пригодится?
— И за Лужина кокаином расплатились? — спросила Славина.
— А чем не вариант?
— И она согласилась?
— На кокаин?
— На убийство.
— Согласилась. Баба она прожженная. И стрелять умела.
— И она стреляла?
— Я точно не стрелял.
— Брусова говорит, что вы ее шантажировали.
— Ну, не то чтобы…
— И еще говорит, что это вы посоветовали ей убить Дымову. И свалить все на Семибратову.
— Да ладно, посоветовал! Сама бы она не догадалась! — желчно съязвил Берестов.
— Советовали?
— Сама доперла.
— И ампулу сама запаяла?
— Нет, я.
— Вы упаковали в ампулу ксилазин? — глянув на Макара, уточнила Славина.
— Ампулу я запаял, врать не буду. Но что в ней было, ксилазин или аминазин, я не знаю.
— Ксилазин там был.
— Ну, может, и ксилазин…
— С Дымовой понятно, а Лужин вам чем не угодил?
— Мельников не угодил, — опустив голову, буркнул Берестов.
— Чем?
— Всем. Терпеть таких не могу!
— Каких таких? Успешных? — подсказала Славина.
— Да какой он успешный? Просто везет во всем, — сквозь зубы процедил Берестов.
— И вы решили занять его место?
— В какой-то степени…
— Прибрать к рукам его фирму, его жену.
— С его женой я еще раньше вопрос решил! — презрительно фыркнул Берестов.
— Мельникова знала, что это вы убили… что это вы заказали Лужина?
— Нет.
— А пистолет?
— Пистолет я взял. На чердаке нашел. Случайно… Ну и подумал… — Берестов не договорил, тяжко вздохнул, закрыл глаза и уронил голову на грудь.
— Это хорошо, что вы идете на сотрудничество со следствием, — кивнула Славина. — Через час-полтора мы ждем следователя Ситникова, мой вам совет к этому времени подготовить чистосердечное признание, в письменном виде. Поверьте, это значительно упростит вашу дальнейшую жизнь.
— Это уже не жизнь, — пробормотал Берестов.
Макар кивнул, соглашаясь. Впереди Берестова ждал суд, приговор и долгие годы за колючей проволокой. Это уже не жизнь, а беспросветное существование, но ведь он сам бросил монету — пан
