Кирилл Казанцев - Авторитет из детдома
– Нет. Никогда. Похоже, Тамара, вам больше повезло, чем мне – целых два комплекта родителей – во сне и наяву. – Николай горько улыбнулся. – Я своих родителей не помню вообще. Вырос в детдоме.
Тамара сочувственно посмотрела на Николая.
– Ой, простите, я не знала.
– Да чего уж тут извиняться. – Николай аккуратно разлил остатки вина по бокалам.
– А насчет ваших снов… Может быть, это защитная реакция психики?
– Может, и так, – задумалась Тамара. – У нас с отцом очень мало общего, хоть я знаю, что он меня сильно любит. Но, как говорится, хочешь сохранить хорошие отношения с родителями – переезжай в отдельную квартиру.
– И как с такой красивой девушкой, как вы, у кого-нибудь могут быть сложные отношения? – Николай сделал девушке неуклюжий комплимент, и сам это понял. Тамара покраснела до корней волос. Заправила за ухо упавшую на глаза прядь и улыбнулась Копотю.
– Знаете, вы мне тоже нравитесь.
Воцарилось неловкое молчание. Николай взял конфету, начал разворачивать – обертка противно зашелестела – попробовал положить обратно и сконфузился. Тамара, чтобы подбодрить неуклюжего кавалера, нарочито громко развернула свою и ловким движением бросила сладость в рот. Оба рассмеялись.
– Я, наверное, ужасно беспардонна, но расскажите – как вы жили в детдоме?
– Вначале даже и не задумываешься. Сравнивать-то не с чем. С самого детства, сколько себя помнишь – один, и все вокруг такие же – одинокие подкидыши. У нас никого не навещали родители, не дарили подарки или там сладости. Наверное, нам было легче, чем детям в других детдомах, но я себя от этого лучше не чувствовал. И чем старше становился, тем острее ощущалась эта обделенность – вниманием, лаской, заботой, любовью. Я потом только по телевизору увидел, как смотрят детдомовцы в окна на пришедших навестить сына или дочку родителей. Можно только догадываться, насколько это мучительно и больно. Знать, что ты никому не нужен, и в то же время видеть, как твоего соседа целуют, гладят по голове.
– А я вот сегодня накричала на папу. Дурочка.
– Ничего, завтра помиритесь, – успокоил Николай.
Девушка зевнула и допила из бокала остатки вина. Бутылка была пуста. За окном, далеко над плоскими крышами домов, черная ночь начинала терять глубину, размываясь по краям неба до уныло-серого цвета.
– Вы, наверное, спать уже хотите – да и утро скоро. Три часа ночи. Сейчас я постелю.
– Николай, извините, вы очень хороший человек. И беседа сегодняшняя мне очень понравилась. Очень кстати вы появились со своим гостеприимством. Но… У меня сейчас столько проблем и такой бардак в голове, мне нужно некоторое время, чтобы со всем этим разобраться. Вы меня понимаете?
– Да, Тамара, без проблем. Я вам в соседней комнате постелю, а сам тут лягу. Приставать не буду, не бойтесь.
– Я и не боюсь, – честно ответила Тома.
Он отнес в спальню теплый плед и закрыл за девушкой дверь. Вздохнул и вытянулся в гостиной на диване. Раскладывать было лень, поэтому поудобнее устроил под головой пеструю диванную подушку и уставился в потолок. В тишине было слышно, как Тамара легла и, немного поворочавшись, вскоре затихла.
Николай закинул руки за голову и еще долго смотрел, как изредка пробегают по потолку полосы света от проезжающих машин. Уснул, когда за окном было почти светло.
* * *Анкудов сидел в машине у подъезда Копотя и нервно барабанил пальцами по двери. Вчера вечером он заметил, что парочка укатила в том направлении, где снимал квартиру друг, – и вместо того, чтобы отправиться спать, как решил раньше, не поленился прогуляться несколько кварталов и проверить свою догадку. Квартира находилась на втором этаже, но все, что выследил опер, – это свет в гостиной, который горел почти до рассвета. Выспаться ему не удалось – да особо и не хотелось. Из-за перевозбуждения нервной системы, литра выпитого с утра кофе или чудодейственных таблеток Копотя – Павел гадать не стал. А вот узнать, чем закончилась минувшая ночь для этой парочки, очень хотелось…
Павел достал из пачки последнюю сигарету и закурил. Вскоре дверь парадного отворилась – из подъезда вышла Тома, а за ней Копоть. Машина Анкудова стояла поодаль, у кустов, – и он не мог слышать, о чем они говорят.
– Спасибо за приятный вечер. Я очень ценю в мужчинах сдержанность и благородство – по нынешним временам это редкие качества. Простите… Вы ведь не обижаетесь на меня, правда?
Тамара положила руку ему на плечо и заглянула в глаза. Николай отрицательно покачал головой. В глубине души он, конечно, мечтал о другом исходе ее визита. Вино, легкая беседа, поцелуи, страсть, секс… Но что поделаешь – им не по 15, а Тамара Гандыбина – не из тех, кто вешается на шею первому встречному. Жаль, конечно.
Тамара достала из сумочки мобильник, включила его и позвонила отцу.
– Привет, папа. Все хорошо. Я сейчас в мастерскую, позже перезвоню. Пока.
Тома сочувственно посмотрела на Копотя, потирающего затекшую шею.
– До свидания, – сказала она Николаю и легко коснулась губами его щеки. Села в машину и уехала.
Копоть стоял и грустно провожал глазами удаляющийся автомобиль.
– Привет! Что такой печальный – всю ночь лимонами кормили, что ли?
– Здорово. Да уж, можно и так сказать. А говорят, что история не знает повторов. Тогда у тебя с Варей не вышло. Сегодня у меня с Томой.
При этих словах Копотя Павел заметно повеселел, сказал:
– Но ведь все было по-честному, друг? Следующая попытка – за мной.
– Давай, валяй. Удачи. – Копоть апатично махнул рукой. – Только не забудь, что сегодня вечером встречаемся с Фокусником. В Тулу поедем.
* * *Купив по дороге второй за последние сутки букет, Анкудов нервно прохаживался вдоль входа в здание, где находилась мастерская Тамары. В который раз он ругал себя, что не воспользовался случаем, когда она пригласила его посмотреть картины, не поцеловал. Кто знает – может, вся его жизнь повернулась бы иначе. Он не пошел бы в этот проклятый притон, его не сдал бы собственный подчиненный, не висело бы над ним «дело»… И вообще – может быть, в этот самый момент они бы с Тамарой снова плыли бок о бок в бассейне. Опер фантазировал бы и дальше – возможно, дошел бы до свадьбы и двоих прекрасных их с Томой детей, но тут из дверей с картиной в руках выпорхнул и сам предмет его мечтаний.
– Тамара, здравствуйте!
Павел подбежал к девушке и протянул букет. Она вежливо улыбнулась и кивнула головой – мол, руки заняты, подождите, пожалуйста. Сунула картину на заднее сиденье, туда же положила Пашкины розы.
– Спасибо большое, очень красивые цветы. Вы, наверное, поговорить хотели? Давайте в другой раз, хорошо? Я сейчас безумно спешу, – она захлопнула дверцу машины и снова исчезла в подъезде.
Анкудова словно из шланга ледяной водой окатили. Сбитый с толку и расстроенный, стоял он посреди тротуара и пялился на дверь, захлопнувшуюся за девушкой его мечты. Он, конечно, предполагал возможность и такого развития событий. Но чтобы Тома «отшила» его так – профессионально быстро, да еще и с этой дежурной улыбкой… Будто и не было того момента в мастерской, заигрываний в бассейне. Странный способ общения. Павел не любил выступать в роли покорной мышки в накрашенных коготках пусть даже и самой смазливой барышни. Ненавидел, когда им пытались помыкать, – и уходил при первых же признаках таких манипуляций. Наверное, поэтому и был до сих пор один. Да-а-а, видно, не разглядел он сразу, что это за птица. Нафантазировал себе тургеневскую барышню – ну и сам виноват.
Злой на себя – а заодно и на всех баб на свете, – Анкудов отправился к Копотю.
– Паша, стой! – почти у дома через дорогу перебегал сам Николай, махая ему рукой.
– Куда ты? Я же к тебе почти пришел.
– Выскочил на минуту за сигаретами.
Копоть оценивающе посмотрел на безрадостного опера и с сочувствием покачал головой.
– И тебе, друг, похоже, не подфартило. Ну да ничего. Знаешь, в такие моменты народная мудрость «Все бабы – дуры» кажется единственно правильной и неоспоримой, как «Капитал» Маркса. – Николай хохотнул и по-дружески хлопнул Пашу по плечу. – Ладно, к делу. Мне только что Ленька звонил. Пора приступать.
* * *Тамара стояла у машины и обдумывала последовательность своих действий. Перво-наперво – забросить быстренько картины в библиотеку. Перекусить, и что – домой? Мириться с отцом? Какая-то часть ее души все еще негодовала на отца, Тамара убеждала себя успокоиться, но глубокая обида на Гандыбина никак не затихала. «Ведь все-таки отец, нельзя на него дуться, как школьница, – говорила девушка самой себе. – Нужно постараться восстановить мир и при этом – категорически отказаться от свадьбы с Лаврецким. Папа должен понять, ведь на кону – будущее его дочери, единственной и любимой. Ее счастье и ее жизнь, наконец».
– Девушка, извините, что отвлекаю вас от мыслей… – Тамару неожиданно тронул за локоть молодой человек. Девушка вздрогнула – слишком уж тихо он подошел, – но придала лицу вежливое выражение.
