Фридрих Незнанский - Расчет пулей
Нина уже заметила, как погас его жадный ищущий взгляд, и мысленно попыталась разгадать причину.
«Если хочешь заинтересовать человека, прояви интерес к нему сама», — вспомнила она совет матери.
— Ну, как ваш друг? — спросила она, взглянув на гостя внимательнее. — Его уже несколько дней не вывозят к роще. Наверное, стало хуже? Может быть, можно чем-то помочь?
— Да, ему, видимо, хуже.
— Почему вы так думаете?
Турецкий помолчал.
— Есть некоторые моменты, — уклончиво ответил он.
Разговор об Арсении был ему неприятен. К тому же еще раз напомнил об издевательской откровенности. Если бы он знал, чего им с Ириной стоили сочиненные, наверняка при его участии, анонимные письма. Наверное, только стоя на краю могилы, можно решиться на такую откровенность.
— Но женщины у него бывают, — сказала Нина. — Несколько месяцев жила одна, теперь другая. Значит, не все так плохо?
— Откуда была та, первая, женщина?
— По-моему, из Молдавии.
— Ну вот, видишь! Бедняге некуда податься. Главное, по-моему, начался распад личности.
— Неужели нельзя помочь? Может быть, за деньги?
Турецкий закурил.
— Да нет. Я разговаривал с врачами. Тупик. И не только он страдает, но и мать.
— Вы совсем не пьете, — сказала она. — У вас плохое настроение?
— Да… как-то… Разрешите я вам налью?
Он взялся за водочную бутылку, но она протестующе подняла руку:
— Нет-нет! Мне теперь чуть-чуть кагору. Вот штопор.
Пришлось открывать кагор.
— А не боитесь смешивать? — пошутил Турецкий.
Она весело помотала головой:
— Мой отец, трезвенник, говорил: мешать можно все. Вот теперь я проверяю.
— Часто?
— На моей работе нельзя часто. Голова хуже соображает.
— Да, кстати, вы обещали рассказать о работе. Банк «Эрмитаж»? Так, кажется?
— Обещала? Когда? Нет! Это жутко неинтересно. Ну можно попозже? Ладно? Вот у вас на работе сплошные приключения! Верно? И все секрет? А вы ловко разделались с этими… «лесными братьями»… Вас обучают этому?
— Специально никто не обучает. Прежние навыки. Спортивное студенчество. А перед этим немного в армии. Нет, в армии, пожалуй, немало. Там и была основная закваска. В студенчестве я только совершенствовался.
— Наверное, у вас был черный пояс? Как у Ван Дамма?
— У Ван Дамма нет черного пояса. Но чемпионом Москвы я был.
Нина покачала головой:
— Фантастика! И я сижу с вами, как с самым обыкновенным человеком? А вы — чемпион!
— Ниночка, это было давно, — устало сказал Турецкий.
Она подняла пальчик:
— Подождите! Попытаюсь угадать. Не так уж давно. Мне, наверное, было лет десять.
— Из чего я заключаю, что вы — женщина бальзаковского возраста. И так милы и очаровательны. Я бы ни за что не дал.
— Ну что вы! Тридцать лет — это прелесть. Я считаю, это самый расцвет. А я в девятнадцать думал: ну зачем Бальзак выбирал таких старых. Не мог взять помоложе? А сейчас смотрю на вас и любуюсь. Действительно расцвет.
Нина оживилась, глаза ее заблестели.
— В девятнадцать-двадцать почему-то разница в возрасте особенно ощутима. У нас в общежитии, в институте, жила девочка старше нас на три года. В одной комнате. И мы ее звали «старуха». Причем искренне.
— Почему вы жили в общежитии?
— Я не москвичка.
— А эта квартира?
— Мужа.
— И где же муж?
Нина продолжала говорить оживленно, но по ее лицу словно пробежала тень.
— Он у меня очень богатый человек. Вернее, теперь уже не у меня. Мы с ним покупали эту квартиру. И он оставил ее мне. У него сейчас нет проблем. Любые девочки к любым услугам. Но, видимо, вам, мужчинам, нужен некий якорь в виде жены. Поэтому он женился на семнадцатилетней. Думаю, она ему покажет.
— Значит, любовь все-таки осталась? — поинтересовался Турецкий.
— Нет, я уже сделала тот шаг, который отделяет любовь от ненависти.
— Все-таки, когда не видишь человека, наверное, чувства притупляются?
— Когда не видишь, может быть. А я своего бывшего лицезрею каждый день. Он же мой начальник. Президент банка. Виткевич Владимир Ильич.
— Ну да, — кивнул Турецкий. — Раньше если отец Илья, то сына непременно нарекали Владимиром.
Нину уже завело. И хотя губы ее по-прежнему улыбались, в глазах была нешуточная обида. «Все-таки она умная, порядочная женщина, — внушал себе Турецкий. — Возможно, даже одинокая. Хотя как можно быть одинокой с отдельной квартирой и такой привлекательной внешностью?»
— Фифочка его бегает каждый день, — мстительно продолжала Нина. Как понял Турецкий, речь шла о новой жене Виткевича. — Видно, ей нравится высокое положение мужа. Но самое главное, он до сих пор меня ревнует. Стоит обозначиться какому-нибудь поклоннику, как Виткевич кидается коршуном.
«Нет, она хорошая, порядочная женщина», — вновь подумал Турецкий, а вслух спросил:
— А вы и раньше называли мужа по фамилии?
— Как когда… А что?
— Нет, просто.
Александр Борисович поглядел на часы и подумал, что пора уходить. Хотя и квартира была отдельная, и женщина симпатичная, и дома его никто не ждал, но настроен он был на пуританский лад. Он видел, что она отчаянно пытается задержать его, задает пустячные вопросы о работе, о спорте, о привычках. Но возможно, он все это себе напридумывал, а очаровательная хозяйка просто поддерживает светскую беседу. «Надо будет позвонить, — думал он, — и еще раз встретиться».
Когда Александр Борисович поднялся, Нина погрустнела. Вид у нее был растерянный. Бутылки с водкой и вином остались почти нетронутыми, стол заставлен закусками. А вечер закончился. Турецкий вообразил себе, как она огорчена, колебался в душе. «Вот уж точно, — ругал он себя, — мужик что бык, втемяшится в башку какая блажь, колом ее оттуда не выбьешь… А где гарантия, что она во второй раз захочет встретиться, а не отошьет меня жестко и холодно за то, что я так просто ухожу сейчас. У нее свое самолюбие, свои нервы. Есть вещи, которые женщина не прощает. Скорее всего, никаких телефонных звонков не будет. И ничего не случится. Просто я никогда больше не переступлю этот порог».
А она была очаровательна в своей растерянности. И когда уже в прихожей, вместо того чтобы обнять, он поцеловал ей ладонь, холодную, безжизненную, она произнесла дрожащим голосом:
— Ты должен что-то сделать…
Его колебания улетучились. Он привлек ее к себе, и она потянулась с такой готовностью, словно роднее человека не было для нее на всей земле. И весь его пиджак покрылся зеленым пухом от ее новой кофты. Она воскликнула: «Ой!» — и стала лихорадочно очищать светлую ткань. Но Турецкий скинул пиджак, потом бережно снял с нее кофту, и они, целуясь и лаская друг друга, вернулись в комнату.
Глава 19 Звено из цепочки
Один из двух киллеров, участвовавший в убийстве Василия Георгиевича Викулова, канул как в воду. Видимо, лег на дно. В картотеке он не значился. Турецкий лично просмотрел несколько тысяч фотографий. Распорядился послать фоторобот не только в Московскую, но и в соседние области.
— Ну как дела? — встретил его Меркулов.
— Пока ни одной зацепки.
— Да? — Меркулов помедлил. — Ну заходи, подумаем.
Турецкий зашел к нему в кабинет вместе с группой коллег, которых Меркулов тоже пригласил для беседы. Но с ними он быстро переговорил и отпустил. Турецкий остался.
— Кофе будешь? — спросил Меркулов.
— Да, не отказался бы.
Меркулов распорядился.
— Значит, говоришь, ни одной зацепки? — задумчиво проговорил он.
— Пока ни одной, Костя.
— Полагаю, что это работали «банковские», — задумчиво произнес он. — И нам их надо вычислить в самое ближайшее время. Не исключено, что этот Коротышка, или Крепыш, вовсе не москвич. А, скажем, рязанский. Или туляк. Или бывший беспризорник, выросший вдали от дома. Так что никто из домашних или даже органы на местах его физиономию не помнят или не видели. Поэтому нету данных на него.
— Я попросил разослать фоторобот в соседние области, — сказал Турецкий.
— Вот это правильно!
Затрезвонил мобильник.
— Да. Турецкий, — произнес обычные слова Александр Борисович.
Послышался далекий голос Нины:
— Ты сегодня приедешь?
— Да. Во сколько?
— Между прочим, уже восьмой час.
— Где ты? Дома?
— Возле твоей прокуратуры.
Турецкий взглянул на часы:
— Минут через пятнадцать я спускаюсь. Можешь подождать?
— Конечно, — послышался вновь голос, который за несколько дней стал близким и любимым. — Вечер чудесный… Вместе поедем.
— Хорошо.
Мобильник отключился.
Меркулов изучающе посмотрел на приятеля.
— Жена-то скоро приезжает?
— Послезавтра, — отрывисто бросил Турецкий.
— Хорошо отдохнула?
— Пишет, что много дождей.
