Ирина Арбенина - Эликсир вечной молодости
Больше всего щупленький рыженький Кривошеев был похож на уставшую лисичку. Гоняли, гоняли ее всякие волки всю жизнь по лесу — и вот она перед вами. Спасшаяся, но вся такая апатичная, безразличная.., глаза ни на что не глядят.
И Светлова решила опять последовать совету Гора: сказать правду. Однажды с Гором это ей уже помогло.
— Нет… Я не за шампиньонами, — замирая, призналась Светлова. — Я… Сергей Алексеевич… Видите ли… Я… Могу только просить вас… Понимаете: мне это очень-очень нужно. Мне очень нужно знать, куда ехала в тот раз ваша жена?
Кривошеев, не ставший от этого признания ни на йоту менее безразличным, молча рассматривал Аню.
Было ли это странное молчание равнозначно предложению “выйти вон”?
Аня на всякий случай поднялась из-за стола.
— Вы, конечно, отлично понимаете, что я не могу вас заставить быть откровенным, Сергей Алексеевич. Но… Видите ли… Обстоятельства сложились столь неприятным для меня образом, что и мое собственное благополучие сейчас зависит от того, будет ли раскрыта тайна исчезновения вашей супруги.
На столе перед Кривошеевым лежал раскрытый толстый роман, герои которого, наверное, изъяснялись приблизительно тем же слогом, которым неожиданно для себя самой заговорила вдруг Светлова.
Возможно, такие вещи называются наитием.
Возможно, именно это и подействовало.
Аня представила, как он, распродав свои шампиньоны, сидит тут один вечерами в темных комнатах, оборудованных бездействующими сплит-системами, среди неработающих компьютеров и галогеновых светильников, — и читает при свече роман в зеленом переплете, герои которого говорят друг другу: “Обстоятельства сложились столь неприятным для меня образом, что и мое собственное благополучие и ваша тайна переплелись самым тесным образом, и теперь…"
Ждет ли он, что жена еще вернется? Каким-нибудь “образом”?
Светловой показалось, что уже не ждет. Отсюда и это безразличие.
Возможно даже, мир этих высокопарных романных героев из зеленой книжки стал для него более реальным, чем жизнь родимого города Путятинска. А Светлова умудрилась сейчас со своим высоким слогом в эту “вторую реальность” вписаться — стать там своей.
Возможно, именно это и подействовало.
— Ну, хорошо… Ладно! Кривошеев опустил голову.
— Однако вы должны пообещать, что не будете никому и никогда ссылаться на то, что я вам скажу. Эта информация лично для вас. И то потому, что вы частное лицо и не сможете меня.., привлечь.
Видите ли… Галя, моя жена, хотела ребенка. Понимаете, это как закон подлости, столько женщин вокруг мечтают избавиться от беременности… А она бы с радостью взяла такого ребеночка себе… Но как скрыть? У нас маленький провинциальный городок.., райцентр… Бездетность — как клеймо. Усыновить, взять приемного? Так все глаза потом протычат и ребенку приемному, и родителям.
Галя прочитала как-то в газете, что есть приюты, куда приходят юные несовершеннолетние мамы с новорожденными. И все стала мечтать: вот взять бы у такой девочки ребеночка? Но так, чтобы никто не узнал. Походить некоторое время с подушечкой под платьем, потом уехать как бы “к родственникам в деревню”. И вернуться с ребенком. Галя даже написала этой журналистке письмо. Ну, не впрямую, конечно, а с намеком написала, чтобы та ее познакомила с одной из таких девиц. Но ничего не получилось, на Галино письмо никто не ответил. В общем, мы даже не знали, с какого конца к этому делу подойти.
И тут Гале сказали, что есть женщина, которая могла бы помочь.
Вот, собственно, к ней она и ехала.
* * *Аня медленно шла по улице к машине.
Итак, Галина Александровна Кривошеева не ехала мимо города Рукомойска.
Она ехала именно в город Рукомойск, к какой-то женщине, которая помогла бы ей тайно усыновить ребенка.
К Осич?..
Светлова даже остановилась посреди улицы.
В городе была только одна женщина, которая могла бы это сделать… Причем без особых сложностей.
Сама же и рассказывала Валентина Терентьевна, что новорожденных, подкидышей, им в приют подкладывают прямо на порог.
Да и просто девочка, которая накануне родов пришла в приют к Осич поплакаться на судьбу… Что стоит такую уговорить передать ребенка, скажем, другой женщине?
Осич вполне может забрать такого ребенка, и, не оформляя, отдать, скажем, Кривошеевой. Все довольны, мама, освободившаяся от забот о ребенке, Кривошеева, ставшая наконец матерью, и Осич.
Осич получает деньги — и потому довольна.
Вот и мотив.
Представим, что деньги получены, а подходящего случая все нет. В конце концов, детей подкладывают на порог не каждый день и не каждый день находятся девочки, которые могут оставить младенца, повернуться и уйти.
А Кривошеевой обещано! Деньги Осич получены.
Галина же, судя по рассказам мужа, женщина нервная, плохо владеющая собой. Вот-вот — и начнет скандалить, шуметь.
И Кривошеева исчезает.
Как все складно!
А что тогда Нина Фофанова?
А Нина Фофанова, судя по рассказу ее уголовной подруги, тоже хотела ребенка.
И тоже были проблемы. И не обращалась ли она тоже за помощью к Осич?
А остальные?
А возможно, никаких остальных… Остальные — каждый сам по себе. Шматриков ехал мимо. Отлично. Пусть так. Возможно, за ним вообще охотились от самой столицы — у богатого человека много причин исчезнуть.
А что тогда этот Вадик с часами? Тут-то что? Часы его каким-то образом оказались у Кикалишвили?
А глина? Белая глина, которой нигде нет? Кроме как на колесах “Тойоты” Фофановой, на кроссовках Немой и последней обнаруженной машине без владельца. На машине Свиридовой.
Все. Приехали.
Аня выключила двигатель. Все-таки в размышлениях дорога пролетает быстро.
Вот и он — ее, почти уже родной, мотель “Ночка”.
* * *К счастью, вечером Осич на этот раз у Туровских на чаепитии не было.
"К счастью” — потому что Аня не выбрала еще тактику поведения с этой дамой.
Игра в подкидного дурака. Абажур. Чай. Опять эта уютная, милая, безмятежная провинция. Пироги.
Перед сном звонок домой в Москву. Разговор с Петром. Виртуозное вранье про отдых на побережье и прогулки по морскому песку.
"Так уже оно и идет почти привычно — одно за другим”, — подумала Светлова.
Это было ужасно, но это было именно так: жизнь в Рукомойске становилась привычной. Как там Анна обмолвилась ненароком в разговоре с госпожой Шматриковой: “У нас в Рукомойске”?.. Ха-ха! Не смешно, однако. Как бы Светловой насовсем тут не остаться!
* * *Так и не решив, даже к утру, говорить ли ей самой с Осич или лишь поставить в известность о том, что она узнала, лейтенанта, предоставив ему самому заняться Валентиной Терентьевной, Аня решила начать день с того, чтобы завернуть к Горенштейну.
— Как там продвигаются дела, Соломон Григорьевич?
— Подвигаются, но плоховато. Девушка очень закована в свои страхи. Только обрывки каких-то странных воспоминаний разрешает себе. Очевидно, невероятной силы был шок!
— Объясните все-таки, на что мы можем рассчитывать?
— Понимаете, для этого мне следует рассказать вам, скажем, о знаменитом случае с пациенткой Брейера.
— Пациенткой Брейера? Я вся внимание… Горенштейн взял из книжного шкафа растрепанный толстый том, полистал его и начал читать:
— “Вначале пациентка Брейера бормотала какие-то слова… Казалось, что они относятся к каким-то впечатлениям и мыслям, занимающим ее ум. Врач попросил ее запомнить эти слова.
Затем в состоянии гипноза повторил ей эти слова, чтобы побудить ее сказать что-нибудь еще на эту тему. Больная пошла на это и воспроизвела перед врачом то содержание психики, к которому относились упомянутые слова. Это были описания ее состояния в то время, когда она сидела у постели смертельно больного отца, который, как было известно врачу, уже давно умер. Она рассказывала о странных фантазиях, которые в то время испытывала. И, рассказывая о них, больная как бы от них освобождалась, возвращаясь при этом на некоторое время в нормальное состояние”.
Гор сделал паузу и взглянул на Светлову:
— Вам это что-то напоминает?
— Напоминает, — согласилась Светлова. Гор продолжил чтение:
— “Летом во время жары больная сильно страдала от жажды, так как безо всякой понятной причины она с известного времени перестала пить воду. Она брала стакан с водой, но, как только касалась его губами, тотчас же отстраняла, как страдающая водобоязнью. Мучительную жажду больная утоляла только дынями и фруктами.
Однажды под гипнозом она рассказала о своей компаньонке, англичанке, которую не любила. Рассказ больная вела со всеми признаками отвращения. Она рассказала о том, как однажды вошла в комнату этой англичанки и увидела, что ее отвратительная маленькая собачка пила воду из стакана. Тогда она ничего не сказала, не желая быть невежливой.
