Леонид Влодавец - Мародеры
Второй оставил. Вовсе не потому, конечно, чтоб отстреливаться от ментов. А просто так, для спокойствия…
Свалка кончилась как-то неожиданно. Никита очутился около полуоблетевших кустов, перескочил узенький вонючий ручеек и оказался среди негусто стоявших чахлых березок. Потом, почавкав немного ботинками, по заболоченной почве выбрался на сухое место. Под ногами теперь только шелестели мокрые листья да трава. Шум города заметно стих, Никита все глубже забирался в лес.
Деревья стояли все гуще, и через мокрые кусты приходилось все чаще продираться. Даже не верилось, что тут от городской окраины всего ничего.
Правда, изредка попадались под ноги пивные банки и бутылки, должно быть, оставшиеся с лета. Вряд ли в этакую погоду кого-то потянет распивать на природе. Поэтому на встречу, как говорится, с «мирными жителями» Никита не очень рассчитывал. А вот насчет милиции беспокоился по-прежнему. Шорох собственных шагов ему казался слишком громким, а в шелесте деревьев то и дело слышались голоса. Останавливался, прислушивался, затаивал дыхание — нет, вроде ничего подозрительного.
Карты у Никиты не было, компаса тоже, фонариком он светил только изредка, когда чувствовал, что сходит с тропинки. Шел, чтоб куда-то идти. Но, в общем, мысли о том, что делать дальше, его уже начали посещать.
Конечно, ни к бабке Егоровне, ни к Андрею с Аллой ему возвращаться не стоило. После того, что он начудил, его, пожалуй, и на порог не пустят. Да и черт его знает, могут милицию вызвать. Не говоря уже о том, что милиционеры могут наблюдение организовать. Вообще, лучшим выходом Никите казалось убраться из города. Только вот как? Обратного билета на поезд у него нет. Надо идти на вокзал, но там в кассе нужно паспорт предъявлять. А Егоровна, между прочим, запросто может назвать его фамилию, имя и отчество. Оно, конечно, неплохой аргумент в пользу его невиновности, но как тогда понять, что он сбежал с места происшествия? Уже подозрительно. Так или иначе, есть к чему прицепиться. Никита уже вовсю ругал себя за то, что поддался своим страхам перед милицией и взялся убегать. Ну неужели не разобрались бы? Почему милиционеры обязательно должны быть нечестные, недобросовестные или коррумпированные? Наверняка ведь есть среди них и приличные люди. Остался бы на месте, спокойно дождался бы их прибытия, рассказал все как есть…
С чего ему взбрело в голову удирать?! Но сделанного не воротишь. Теперь, по крайней мере, тем, что бегали с собакой, лучше не попадаться. Разозлились наверняка, а если кто-нибудь в эту помоечную канаву сподобился провалиться, то тем более. Могут и плюх надавать, а уж в камеру посадят точно. В компанию к бомжам, шпане и даже настоящим блатным.
Как только Никита подумал о блатных, ему стало не по себе еще больше. Если милиция, пусть даже чисто теоретически, могла не найти оснований для его задержания и тем более — для ареста, то перед криминалом у Ветрова явная вина.
Утренний киллер — это не простят. Две набитые морды качков — тоже. Само собой, гражданин, прыгавший на Никиту с очень большим ножиком, да еще и имея пистолет за поясом, не принадлежал к какой-либо другой категории людей, кроме бандитов.
И ясно, что его не Ермолаев к себе домой посылал, проверить, все ли цело. Что там за бумажки он взял, которые перекочевали теперь к Никите за пазуху? Черт его знает, что именно в них написано, но ныне покойный гражданин вполне мог из-за них пойти на убийство — ведь он Никиту запросто зарезал бы, если б не счастливая (для Ветрова, конечно) случайность… А раз так, то они представляют некую ценность. И не самую малую, наверно. При этом, конечно, интересовали они не самого неудачно прыгнувшего господина, а какого-нибудь ихнего туза, авторитета, вора в законе или кто там у них еще бывает. И конечно, этот руководитель дела так просто не оставит. Может быть, он уже узнал, что его подручный убился, и даже о том, что Никита в милицию звонил. А если не узнал, то самое крайнее завтра узнает. После чего его банда начнет Никиту искать. Если найдут — не помилуют. Это как дважды два. Даже если поверят, что Ветров их приятеля не резал, не простят звонка в милицию и похищения бумаг, которые им нужны были… Господи, на какого черта он, Никита, за них ухватился? И почему на свалке не выбросил? Во дурак!
Но может, еще сейчас не поздно? Найти какую-нибудь ямку, сунуть туда пистолеты, бумажник, сами бумаги, засыпать листьями. Никто ведь не видел, как он их брал… А потом пойти в милицию, рассказать все… Ну, не совсем, как было, а что, мол, ни пистолета, ни чего такого не брал. И что дальше? Все равно не поверят. Топтался около трупа — значит, там был. А труп лежит не так, как упал, а перевернутым на спину. Значит, трогал его, ворошил. Можно, конечно, сказать, что проверял, живой или нет, а в куртку не лазил. Но ведь запросто запутать могут. Это здесь, в лесу, когда еще не поймали, легко соображать, что говорить, а что нет. Когда там, в милиции, допрашивать начнут, все совсем по-другому будет. Тем более если вдруг здешние бандиты, которые за этими бумагами своего покойного дружка отправляли, с ментами в доле состоят… Уж чего-чего, а про это Никите немало наслышаться пришлось. В таком случае ему вообще ничего не светит. Удавят его в тюрьме или на воле зарежут. Вот влип так влип! Сидел бы спокойно у бабки, не совался бы ни во что — не трясся бы сейчас, как дурак…
Неожиданно до Никиты донеслись откуда-то спереди негромкие, невнятные голоса. Ветров замер, осторожно сошел с тропы, встал за дерево. Нет, шагов не слышалось, голоса не приближались. Правда, понять, о чем говорили, было невозможно. Ветер шумел, ворочал ветки с остатками листьев, накрапывал дождик.
Никите было ясно, что если он пойдет по тропе дальше, то наверняка придет к источнику голосов. А он ни с кем встречи не искал. Ни с милицией, ни с бандитами, ни с простыми гражданами, наличие которых в это время суток на лесной тропке было не очень вероятно. Поэтому Никита Решил свернуть с тропы и взять левее. Однако, как он ни старался, шаги не получались бесшумными. Да и деревья стояли довольно плотно, все время ветки приходилось от лица отводить, а это лишний шорох. А уж под ногами все время что-то похрустывало. Каждый такой хруст у Никиты вызывал мандраж, будто он на мину наступил или за растяжку запнулся. Всякая «зеленка», даже подмосковная, после Чечни его раздражала. Ну и эта, здешняя, исключением не была. Некомфортно себя чувствовал.
Вроде бы он довольно далеко прошел влево от тропы, и голоса больше не слышались. Вдруг впереди и чуть правее, за деревьями, всего-то метрах в двадцати, появился свет. Не такой, как у фонарика, а поярче, и не направленный лучом в одну сторону, а такой, каким светятся окна.
Никита забрал влево, стараясь пройти подальше от света, но тут он погас.
Голосов больше не слышалось, но что-то ведь светилось… Никита особо не размышлял над тем, что тут светиться может. Ему главное было не натолкнуться ни на кого. Тем более на милицию.
И тут он вышел на узкую, поросшую травой дорогу-просеку. Шла она примерно в том же направлении, что и тропа, с которой Никита вынужден был сойти. Вряд ли эта дорога была специально предназначена для вывоза мусора на свалку, скорее ее проторили какие-нибудь хитрые водители, которым она позволяла сэкономить какое-то время. Но вела она наверняка на свалку, потому что по обеим сторонам ее валялось множество всякой дряни, свалившейся или ветром сдутой с мусорных кузовов. Обратно на свалку, конечно, Никите не хотелось, тем более что там его небось уже разыскивала милиция. А другой конец дороги, по идее, мог вывести Ветрова на шоссе. Может, там попутка подвернется? Хотя, конечно, там и милиция может оказаться…
Но все-таки надежда подцепить попутку оказалась сильнее опасений повстречать милицию, и Никита пошел по дороге в ту сторону, где, как ему казалось, могло находиться шоссе.
По дороге идти было удобно. Не смутило Никиту, что дорога стала уводить его вправо, то есть в сторону города.
Прошел он совсем немного — метров двадцать-тридцать, как вдруг впереди снова зажегся свет. Теперь, однако, Никита сразу разобрался в его источнике.
Это зажглась лампа в кабине автомобиля, и стало видно, что всего в пол-сотне метров от Ветрова, приткнувшись вплотную к кустам, стоит «Волга». В салоне у нее горел свет, озаряя просеку, и просматривались очертания людей.
Ветров решил, что машина вот-вот уедет, отошел к обочине и укрылся за кустом.
Подождал минуту, две, три… Машина стояла. Только тут Никите стало интересно, с чего это она здесь торчит. По расцветке она не походила на милицейскую, но Ветров знал, что у милиции есть оперативные машины, которые ничем не отличишь от частных. Но это еще полбеды, потому что это могла быть и бандитская машина, на которой, допустим, привезли в лесок труп закапывать. Или еще не труп, но уже кого-то, обреченного на смерть. Никита тут, безотносительно к содержимому своих карманов и участию в судьбе нечаянно заколовшегося гражданина, лазившего в дом Ермолаева, становился лишним свидетелем. Иначе говоря, человеком, которого следовало тут же пристукнуть и закопать в одной яме с тем, кого перед тем пристрелили или зарезали. То есть, если попадание в милицию давало хоть какие-то шансы выжить — и наверно, не столь уж Малые, как представлялось Никите! — то встреча с бандой закончилась бы совершенно однозначно.
