Александра Маринина - Соавторы
- Ну какой шарф, Глаша? Тепло на улице. Сыро, но тепло.
- И не рассказывай мне! Октябрь кончается, откуда теплу взяться? И я, дура старая, недоглядела! А ты словно дитя малое, за тобой не досмотришь, так ты обязательно не так оденешься. Ах, Глебушка, Глебушка! Семьдесят лет тебя воспитываю-воспитываю, все никак не воспитаю.
И в кого ты такой пошел? Мама твоя, Зема-покойница, всегда правильно одевалась, всегда по погоде, зато и не простужалась, берегла здоровье.
- Глаша, ты меня с матерью не сравнивай, - голос Богданова стал глуше, вероятно, он из прихожей прошел в одну из комнат, - она была певицей, для нее горло - рабочий инструмент. Кофе готов?
- Готов, готов, Глебушка, сейчас несу. Может, камин разжечь? Сядешь у огня, ножки погреешь, а то как бы не застудил…
- Разожги. В такую погоду камин - это хорошо.
Слава обернулся и с сочувствием посмотрел на жену, жадно пьющую горячий чай из крышки термоса. Замерзла, бедняжка. И вроде тепло одевалась, знала, что придется два часа гулять, а все равно замерзла. Вот бы ее сейчас к тому самому камину посадить, ножки погреть…
- А у него там камин, - сказал он, сам не зная зачем. - Старуха огонь разводит, причитает, что сезон начался, а дров не запасли, совсем немного осталось.
- Камин? - Лиза вскинула брови. - Хорошо жили писатели в советское время. А что у него там еще есть?
- Трудно сказать, я там не был. Если что и знаю, то только со слов Мишани, а тот ведь и соврет - недорого возьмет. Наркоман, что ты от него хочешь… Говорил, что квартира огромная, шесть комнат, камин, эркер, три входа.
- Три? - удивилась Лиза. - Это как?
- Два с парадной лестницы и один с черной. Я тоже не понял, когда Мишаня мне об этом сказал, потом порылся в справочниках и нашел ответ. Дом-то столетней давности, тысяча девятьсот второго года постройки, представляешь? Оказывается, в таких барских квартирах делали по два парадных входа, один - для всех, он вел в прихожую и оттуда можно попасть в комнаты, а второй вел прямо в одну из комнат. Это делали специально, если хозяин врач, или, к примеру, адвокат, или нотариус, или занимался еще чем-нибудь, требующим конфиденциальности. Тогда посетитель проходил с лестницы прямо в кабинет и таким же манером уходил, и его никто не видел, и он никого из семейства не беспокоил. Удобно, правда?
Лиза собралась было высказать свои суждения на этот счет, но Слава предостерегающе поднял руку:
- Тише… Телефон…
Звонок продребезжал в наушниках раз шесть, пока Богданов не поднял трубку.
- Я вас слушаю, - царственным звучным баритоном произнес он. Но уже следующие слова были сказаны тихо, торопливо и сердито. - Это вы? Вы что, с ума сошли?
Я вам категорически запретил звонить мне домой. Срочно? Ладно. Давайте там, где обычно. В три часа. И не смейте больше звонить сюда.
Слава обернулся к жене и торжествующе улыбнулся.
- Кажется, есть! Не зря мы с тобой его караулили.
Ему кто-то позвонил, и наш писатель был очень недоволен. Говорил тихо, чтобы старуха не услышала. Произошло что-то незапланированное, и у него сегодня в три часа внеплановая встреча с абонентом.
- Где? В каком месте? - оживилась Лиза.
- Он не назвал. Сказал: там, где обычно. Ничего, мы его от самого дома доведем, никуда он не денется.
- Славик, но мы за ним следили почти две недели, - осторожно заметила она. - У него есть только одно место, которое тянет на категорию "обычно". Это ресторан, где он обедает каждый четверг. Он и вчера там был.
Больше ни одного места, которое он посещал бы регулярно, у Богданова нет Что-то не сходится.
- Лизонька, мы наблюдали за ним всего две недели, а что, если это самое "обычно" у него раз в месяц случается? И потом, что ему мешает сегодня пойти в ресторан?
- Ничего, - вздохнула жена. - Почему-то все получается совсем не так, как в книжках или в кино. Долго, нудно, скучно, ничего не происходит…
- Погоди, - Слава снова жестом остановил ее, - там наш мэтр со старухой разбирается.
- …да как же, Глебушка, я ведь обед приготовила… Ты же вчера ходил в ресторан. Зачем же сегодня?
- Мне нужно, Глаша. И не спорь со мной - Так ведь пропадет же все! И суп, и жаркое, я баранинки свежей на рынке взяла… Господи, выливать, что ли, прикажешь? Ты бы с вечера упредил, что не станешь дома обедать, я бы деньги на продукты не тратила, а то ведь требуешь, чтобы самое дорогое, самое лучшее, самое свежее, а сам… Столько денег на ветер выбрасывать!
Не дело ты затеял, Глебушка - Не переживай, Глаша, я на ужин все это съем. Ну что ты переполошилась, в самом деле?
- Так на ужин у меня другое сготовлено! Глебушка…
- Ну что еще? Подлей-ка мне кофейку… Спасибо.
- Глебушка, это из-за того борща? Да? Ты теперь не хочешь дома обедать, потому что мне не доверяешь? Думаешь, я совсем старая стала и суп не могу правильно сварить? Ты всю жизнь на обед суп ешь, я тебя так с самого младенчества приучила, и ты теперь моими супами брезгуешь и на обед будешь в рестораны ходить, да?
- Глаша, да побойся бога, что ты такое несешь? Просто у меня изменились планы. Могут у меня планы измениться? Возникли непредвиденные обстоятельства, у меня в ресторане деловой обед.
- Знаю я твои обеды, - в голосе женщины Слава уловил слезы, - раньше всегда, если с кем надо встретиться, так к тебе приходили, и я на всех готовила и подавала, а теперь вон чего выдумал: деловой обед в ресторане. Нет уж, Глебушка, ты скажи прямо: не доверяешь мне? Думаешь, у меня борщ прокис, так теперь все время так будет?
- Да успокойся ты, Глаша! Ну что ты из мухи слона делаешь?
- А я тебе скажу, что не мог у меня борщ прокиснуть за здорово живешь! Не мог!
- Ну хорошо, хорошо, не мог. И что из этого?
- А то из этого, что отравить тебя хотели! И ты прекрасно знаешь, кто и почему. Я тебе еще в среду велела обратиться куда следует, а ты меня не послушал!
- Глаша! Ну сколько можно…
- Сколько нужно, столько и можно! Ты на все глаза закрываешь, ничего знать не хочешь, а люди-то не все такие добренькие, как ты об них думаешь. Ты вот считаешь, что раз мне восемьдесят два года, так я уже и в кухарки не гожусь, и вообще из ума выжила, потому у меня и суп порченый, и мнительная я, и говорю глупости, ан нет! Нет, Глебушка! Мне восемьдесят два года, поэтому я много чего знаю и понимаю, а чего не понимаю, так то чувствую. Ненавидят они тебя, со свету сжить хотят, пока ты живой, не будет им покоя. Убьют они тебя, Глебушка.
Отравить не получилось - что-нибудь другое придумают. Ты поосторожней будь.
- Оставь меня, Глаша, - голос у Богданова усталый и печальный. - И не смей втягивать меня в эти идиотские разговоры. Ты знаешь, как я к этому отношусь. Принеси мне из кабинета папку, она на столе лежит, я над рукописью поработаю. Хорошо тут у камина, тепло…
И не мешай мне.
- Не буду, Глебушка, не буду, работай спокойно.
А только, может, передумаешь насчет обеда-то? А? Оставайся дома, пригласи своего гостя к нам, я хороший сервиз поставлю, приборы серебряные положу, салфеточки накрахмаленные, хрусталь, стыдно не будет. А, Глебушка?
- Глашенька, - теперь у Богданова голос был хоть и усталый, но не такой печальный, в нем, зазвучали нежность и тепло, - я тебя очень люблю. Ты единственный близкий человек, который у меня остался. Я тебя знаю столько, сколько самого себя помню. Меньше всего на свете я хотел бы тебя обидеть. И если я не обедаю сегодня дома, то только потому, что так нужно. Не обижайся на меня, старушка моя дорогая. Иди ко мне, я тебя поцелую.
"Барин - он и есть барин", - с непонятно откуда взявшимся раздражением подумал Слава Боровенко. Хочешь поцеловать старуху, так оторви задницу от кресла, встань, подойди и поцелуй. А то "иди ко мне, я тебя поцелую", как будто одолжение делает. Посиживает себе в мягком креслице, ножки подагрические у камина греет, страницами шелестит, великого мастера пера из себя изображает, а к старухе, несмотря на все ласковые слова, относится как к прислуге. В каком-то интервью Богданов говорил, что Глафира Митрофановна его с трех лет нянчила, то есть он вырос у нее на руках. Если так, то Глеб Борисович должен к ней как к матери относиться, а не как к прислуге.
Слава подумал о своей матери. Да он пылинки с нее сдувать готов! Всю жизнь мама рядом с ним, всегда готова прийти на помощь, приласкать, утешить. Жаль, что нельзя рассказать ей о том, что происходило с ее внуком Юриком и что происходит сейчас с ее сыном и невесткой, мама этого не переживет. Как можно признаться ей, что он, Слава, давал огромную взятку, чтобы вытащить Юрку из тюрьмы? Как сказать, что из-за этого он вынужден нанимать квартирного вора, прослушивать квартиру известного писателя, следить за ним самим и его соавторами? То, что он делает, предосудительно само по себе, но гораздо хуже то, ради чего он это делает. Он ищет материалы, разоблачение преступников, и вовсе не для того, чтобы восторжествовало правосудие, а для того, чтобы этих самых преступников от правосудия спасти.
