Четвёртый раунд - Николай Николаевич Крамной
По-русски Расул-ака разговаривал почти без акцента, только иногда прерывал свою речь в самом неожиданном месте, подыскивая в памяти необходимое слово, или, в крайнем случае, подходящую замену ему. Был невысок, чёрен, любил хорошо и много поесть, но своё полное тело носил легко и на жару не жаловался.
«Привык, дикарь! — неприязненно думал о нём Жогин. — Живёт в этой духовке всю жизнь, и другой ему не надо...»
— Мне, Расул-ака, каким-то делом заняться надо, — намекнул он как-то утром хозяину дома. — А то я только целыми днями виноград ем да на экскурсии хожу по мастерским. Жиреть уже начал, — похлопал он себя для большей убедительности по тугому животу.
— Какую я тебе работу дам? — сердился Расул-ака. — Виктор передал, чтобы ты отдыхал. Вот и отдыхай. А работа... Людей наших не знаешь, город тебе незнаком. Если тебя и пошлёшь куда-нибудь, на каком языке разговаривать будешь?
Всё сказанное хозяином дома было правдой: и местного языка он не знал, и с городом был незнаком. О людях — и говорить нечего. И получалось, что Патов, отправляя его сюда, заранее обрекал его на бездействие.
«Действительно, военный мужик, — думал он, валяясь на широкой тахте после сытного обеда. — Продумал всё. Уехал человек, и ищите, кому нужно. Дел за мной никаких не числится, а подозрения... Их ещё обосновать надо и свидетелей найти! А они все в раю уже! Он бы меня, наверное, убрал и там, да не хотел лишний раз внимание к больнице привлекать. Интересно, вызовет он меня назад, или мне тут и доживать придётся на окраине этого Вавилона? Хотя, кому я тут нужен? Своих забот хватает. Трахнут когда-нибудь ночью, вывезут за город и поминок справлять не будут. Рвануть отсюда, что ли, пока не поздно? Деньги на первый случай есть... А куда? Жить где? Э-эх!»
Этих полуденных часов раздумий Жогин особенно не любил. Деревянный навес над балконом хоть и защищал от солнца, но прохлады не давал. Воздух был раскалён настолько, что вершины далёких гор колебались в знойном мареве, шумный город обессиленно затихал на некоторое время, погружаясь в полуденную дремоту, и лишь неутомимые коршуны выписывали неторопливые круги в белесом, выжженном солнцем небе. И мысли у Жогина в эти часы были ленивые, липкие и неохотно уступали место одна другой.
Как-то за ужином хозяин дома, неторопливо прожевав кусок баранины, спросил:
— На охоту хочешь поехать? В заповедник. Мои люди нашли такое место, где ирбис живет.
— Логово? — догадался Жогин.
— Да, — важно кивнул Расул-ака. — Охота опасная, надо высоко в горы лезть. Зато денег много можно получить. Одна шкура ирбиса больше стоит, чем сотня каракулевых.
— А разве в заповеднике можно охотиться?
— У моих людей бумага будет. Разрешение на охоту.
— Лицензия, — подсказал Жогин.
— Да, лицензия. Только в ней будет написано, что можно горного барана бить. Поедешь?
— Мне один чёрт кого бить, барана или ирбиса. Конечно, поеду, — согласился Жогин.
* * *
Дуплет часто задумывался, зачем он понадобился Игорю Сергеевичу? То, что он делал сейчас, нельзя было назвать работой. К трём часам дня он приезжал к загородному ресторану «Уют» и торчал там до его закрытия, слоняясь без дела по многочисленным подсобным помещениям, А в полночь его и ещё нескольких человек какая-нибудь машина развозила по домам. Иногда кто-то неизвестный, распоряжавшийся этими перевозками, забывал прислать машину, или её у него под рукой не оказывалось. В таких случаях вся компания оставалась ночевать в ресторане, не поднимая лишнего шума и никому на это не жалуясь. Но такое случалось очень редко. Едой и выпивкой его не обижали, иногда Фомич привозил сотню-другую на карманные расходы, и Дуплет посапывал в две дырочки, понимая, что его держат для каких-то будущих дел. А с недавнего времени ему приказали неотлучно находиться возле швейцара и запоминать всех приезжающих в ресторан.
— Вы что, совсем уже надломились? — выразительно повертел Дуплет пальцем у виска, выслушав эту новость от Фомича. — Там народа каждый день сотни две бывает! А иной раз сразу на двух автобусах приезжают... И в каждом — иностранцы.
— Иностранцами без тебя есть кому заниматься, — спокойно сказал Фомич, переждав вспышку раздражения своего приятеля. — Нам с тобой эти дяди не по зубам. Там надо все валюты знать, что почем. И болтать по-ихнему уметь. А мы и по-русски толком не выучились. Да и рожей не вышли, — добавил Фомич. — А у тебя, кроме того, еще и кракли с метками. Только подойдёшь к иностранцам, сразу «караул!» кричать начнут.
Дуплет и сам теперь частенько подумывал над тем, как ему избавиться от татуировки на кистях рук. Молод был, глуп, наделал себе меток по всему телу, а теперь бы и рад избавиться, да поздно! Бабка, к которой его определили жить, застав как-то утром Дуплета в кухне в одних трусах, выронила от неожиданности из рук тарелку и перекрестилась на маковки церковных куполов, синеющих на могучей дуплетовой груди.
— За веру пострадал, сынок? — сочувствующе спросила она своего постояльца.
— За веру... — хмуро ответил Дуплет.
Затем ахнул на похмелье кружку холодной воды и молча пошёл из кухни, показав хозяйке на спине ещё один этюд: весёлого негра в объятиях русалки.
Знать бы раньше, что можно вот так в жизни устроиться: не работать и деньги получать, разве он лез бы на рожон из-за нескольких тысяч рублей? А потом после каждого года отсидки докалывал на груди очередной церковный купол с колоколом или крестом. Теперь, чтобы избавиться от этой пакости, надо с себя шкуру целиком снять. Интересно, как бы повела себя бабка, если ей показать, какие у него наколки под трусами находятся? На ка-. кое бы место тогда крестилась? Подумав об этом, Дуплет невольно улыбнулся.
— Чего ты скалишься? — обиделся Фомич, почему-то решивший, что приятель смеётся над ним.
— Да так, мелочь. Ну ладно, запомню я кого-нибудь, а дальше что?
— Скажут, что дальше. Тебе какая разница, чем заниматься? Прописан, паспорт получил, деньги имеешь. Живи! А то, я смотрю, ты борзеть начал.
— Ладно, Фомич, не бухти, — примирительно попросил Дуплет. — А стоять там как? Тоже форму надрючивать?
