Анатолий Галкин - Стратегия риска
Была еще записная книжка Свирина. Странная, почти пустая. Лишь одно нормальное имя – Сергей Мартов и при нем куча московских телефонов.
На другой страничке список лиц индийской национальности. Ракитский в детстве обожал лубочное кино про драки, стрельбу, любовь и танцы. Он смотрел их по многу (пишется слитно) раз. Особенно его гипнотизировала музыка и ритмично колыхавшиеся бедра красавиц с красным пятном между бровей… Именно тогда он решил, что станет актером.
Ракитский еще раз прочел список. Имена, как музыка: Гириш Ананда, Апария Карнад, Шаши Бенегал… Первое имя было обведено и рядом стояли три восклицательных знака.
На последней страничке была запись на импортном языке. Поскольку английский был знаком Ракитскому на уровне жаргонных словечек, он повернулся к Роману, который мирно сидел у окна и напевал подходящую к данной местности песню: «Каховка, Каховка – родная винтовка…»
– Взгляни, Роман. Я Дону сказал, что ты английский как родной знаешь.
– Тут ты не соврал. Если родной для меня украинский, то английский я знаю на таком же уровне. С бабками на рынке объяснялся без словаря.
Роман попытался перевести. Оказалось не так сложно: кто-то просил направить деньги в банк «Лионский кредит» на указанные счета.
– Ты скажи мне, Сергей Ракитский, что мы дальше будем делать?
– Не знаю… Клянусь, не знаю! Дон все знает. Он сценарист, а мы с тобой простые актеры. За такие деньги можно играть все, что скажут.
– Но ты же не статист, Сергей. Ты артист, а это звучит гордо… Неужели Дон не намекнул о развитии сюжета?
– Намекнул… Я понял, что ты, Роман, должен выдать себя за Свирина.
– Это и так понятно. Нужны детали: фамилии, адреса, явки…
– Деталей я не знаю. Но ты должен будешь с кем-то встретиться, отдать ему вот эти ксерокопии и взять у него деньги. Много денег!
– А дальше?
– Я не знаю, Роман, что еще придумает Дон, но мой сценарий был бы прост: забрали деньги, поделили и убежали.
– Отличный финал, Сережа. Гром аплодисментов! Публика рыдает от восторга!
* * *Свирин очнулся в полумраке. Он лежал совершенно голый под капельницей. Жидкость, втекавшая в его вену действовала. Мозг постепенно освобождался от тумана, но мышцы не хотели слушаться. Он попытался расправить ладонь и пошевелить пальцами. Сначала мизинец задержался, как лягушачья лапка на школьном опыте. Потом вытянулся указательный палец.
Свет проникал из соседней комнаты. Оттуда же слышались вздохи и шелест страниц.
Даже когда Свирин почувствовал, что может встать, он не торопился. В такой тишине это небезопасно: скрипнет кровать, встрепенется медсестра, вызовет врача, усилят охрану…
Сначала захлопнулась книга. Потом послышался стук отодвигаемого стула, а за ним легкий цокот каблучков по кафелю. Очевидно, что сестричка не старуха… Свирин успел закрыть глаза и расслабиться.
Она остановилась около кровати и замерла – или смотрела на приборы, или на него… Свирин не был голубым. Вернее, не совсем голубым. Представляя, как она смотрит на его обнаженное тело, он волновался. Кровь не забурлила, но внутри что-то томно зашевелилось. Еще минута и вся конспирация полетела бы к черту. Он судорожно начал вспоминать привокзальных старух. И не в общем плане, а конкретно: гнилые зубы, злой взгляд, лохмотья… Сработало! Пульс пришел в норму и ни один мускул на его деле не дрогнул.
Было слышно, как сестричка развернулась, и ее каблучки защелкали к выходу. В коридоре шаги звучали все глуше и вскоре стихли.
Свирин выдернул из вены иглу капельницы и соскочил на холодный пол. Чуть пошатывало, но сносно. Он мог ходить и даже, вероятно, бегать.
Первой одеждой его была простыня, обмотанная вокруг талии.
В шкафу он нашел миниатюрный женский халат и что-то еще из грубой ткани и с очень длинными рукавами.
Накинув на плечи смирительную рубашку Свирин подошел к окну. Это был третий этаж, а за стеклами решетка из арматуры. На тюрьму обстановка не тянула. Значит психушка!
Решать возникающие проблемы надо по мере их поступления. Первый вопрос – одежда. Потом – свобода. Далее – дорога к Севастополю.
Оружие в кабинете было, но уж очень все малоразмерное: скальпели, пинцеты, зажимы… В дальнем шкафу Леонид обнаружил детали от старого деревянного стула. Массивная ножка удобно легла в правую руку. Уж если с такими дубинами на мамонтов ходили, то с психами повоевать можно.
Свирин выглянул в коридор. Пусто и тихо. Напротив открытая дверь в кабинет за номером «два нуля».
Шел он почти бесшумно. Босые ноги чуть шлепали, но не стучали.
Перед лестницей в конце коридора был холл с часами на стене, с фикусом в углу и с мягким диваном, на котором спал некто знакомый.
Этого парня Леонид видел в своем вагоне. Их было двое и они периодически менялись. Не заметить их было нельзя, но именно это и не настораживало. Там не следят, так охраняют. А поскольку в вагоне СВ путешествуют обычно солидные люди, Леонид решил, что это телохранители богатенького пассажира. Да и толклись они в дальнем тамбуре… Ясно, что тогда он ошибся. Они пасли его.
Очевидно, что злости на этого парня было у Свирина достаточно, но крови не хотелось. Ему нужна была чистая одежда.
Он сорвал с себя простыню и обмотал ею дубину. Перед ударом бросил взгляд на часы. «Четыре часа. Понятно, что четыре ночи, а не дня. По статистике основное время угона автомобилей. Самое сонное время… Спи спокойно, дорогой товарищ».
При ударе что-то хрустнуло. Но явно не ножка стула – в послевоенные годы мебель делали крепко.
Свирин наклонился над своим пастухом. Крови не было. Он даже еще хрипел, прощаясь с жизнью.
На переодевание ушло три минуты. Одежда сидела мешковато, но сносно. В любом случае в городе лучше появиться так, чем в простыне.
Оставь он голого бойца на диване, началась бы паника. И знакомая по стуку каблучков медсестра, и любая другая санитарка не прошла бы мимо такого вопиющего факта.
Пришлось тащить убиенного через весь коридор и водружать на свою кровать. Для убедительности Леонид поднял трубку с иглой и воткнул в локтевой сгиб, даже не пытаясь попасть в вену. Потом развернул лежащему левую руку и чуть взъерошил волосы. На беглый взгляд очень похоже: и двадцать минут назад здесь лежал голый парень под капельницей, и сейчас. Но это на беглый взгляд. Если сестричка опять приблизится и будет осматривать детали, то отличия очевидны.
Свирин вернул на место дубину, выскользнул в коридор и прислушался. В вдалеке слышался знакомый цокот каблучков – сестричка поднималась по лестнице и должна была вот-вот появиться в холле. Он рванулся в открытую дверь напротив и забился в угол туалета.
Стоя лицом к стене, Свирин недовольно разминал ладони. «Если ей приспичит зайти сюда, придется и ее вырубать. А так не хочется».
Было слышно, что она немного постояла в холле, потом застыла у двери туалета, толкнула ее и вошла.
Свирин стоял спиной к ней. Еще секунда и он повернется. Ребро ладони правой руки было уже напряжено и готово к удару… Но все оказалось просто и миролюбиво. Она хихикнула:
– Это вы здесь, Василий. А я не нашла вас на диване и испугалась. Вы обещали, что не покинете свой пост, и не утерпели.
Она еще раз хихикнула, а Свирин, не поворачиваясь, невнятно промычал, делая вид, что никак не может справиться со своей ширинкой и этим очень смущен.
Он так и не увидел ее лица. По шагам было слышно, как она постояла у двери палаты и быстро пошла в свою комнатку. Возможно, она решила, что Василий не дурак и, быстро завершив начатое, заглянет к ней. Просто так, поболтать…
Свирин покинул психушку через пищеблок: из столовой на кухню, оттуда в полуподвальный склад, дверь которого запиралась на внутреннюю щеколду без замка.
На душе было легко. В карманах были документы Василия и пятьсот баксов мелкими купюрами.
Возле вокзала Свирин разбудил левака, отдыхавшего в своей «Ниве». Тот долго не мог понять, почему клиент предпочел его, а не поезд. До Джанкоя и так, и так три часа. А паровоз берет дешевле.
Проснувшись окончательно, водила начал торговаться:
– В гривнах не беру. Только рубли.
– Нет рублей.
– А что есть?
– Американские деньги.
– Баксы?
– Они самые.
– Сколько даешь?
– Десять до Джанкоя.
– Пятнадцать!
– Пойдет!
– Пятнадцать туда и столько же обратно.
– Не пойдет! Обратно десять. Всего двадцать пять.
– Договорились!
В Джанкое Свирин дождался открытия единственного обменного пункта и под паспорт Василия обменял часть долларов на местные украинские гривны. Эти деньги больше походили на конфетные бумажки, хотя и носили в народе гордое имя «хохлобаксы».
На привокзальной толкучке Леонид приобрел пеструю рубаху и турецкие джинсы с итальянскими наклейками китайского производства.
Он был уже в Крыму. До Симферополя оставалось около ста километров, а до Севастополя еще шестьдесят.
