Патрик Квентин - Другая жена
Трэнт позвонил в половине одиннадцатого.
— Она здесь. Отвезли ее на Центр-стрит. Хочет с вами встретиться.
— Ладно. Я сейчас приеду.
— И не нужно излишне беспокоиться, мистер Хардинг. Мы обеспечим ей адвоката. Сделаем все, что в наших силах.
Здание на Центр-стрит производило то же унылое, угнетающее впечатление, что и районное управление, только в гораздо большем масштабе. Я ждал, что найду там Трэнта; его не было. Но обо мне знали. Один из полицейских провел меня в маленькую пустую комнату и удалился. В сопровождении охранника вскоре появилась Анжелика. Охранник оставил нас одних. Но я знал, что он ждет за дверью, что Анжелика пришла из камеры, что между мною и ею стоит закон в лице лейтенанта Трэнта. И еще я ощущал свое отчаяние.
Анжелика была все в том же старом черном платье; мне вдруг пришло в голову, что случившееся любого бы изменило. Мне же показалась она бледной и усталой, но все той же, прежней. И очень красивой. Все той же неподдельной, вызывающей красотой.
Не поздоровалась, настроена была вздорно. Я слишком хорошо знал эту ее манеру еще с давних времен, словно говорящую: я лучше знаю, что хорошо, а что плохо.
— Ничего я им не сказала, — начала она. — Ты в курсе?
— Догадываюсь.
— Дело будет недолгим. Хочу, чтобы все стало ясно. Ты тут ни при чем. Я много об этом думала и все для себя решила. Тебя это не касается. Это мое дело. Не позвони я тебе в ту ночь, у тебя не было бы с ним ничего общего. Нет смысла втягивать тебя в разбирательство. И нечего бояться. Я невиновна, пока не докажут, что я это сделала. Никогда не докажут, что я не была в кино. И, кроме того, я этого не делала. Ты это знаешь. Меня могут задержать на несколько дней, и все.
У нее с собой была сумочка. Потянувшись к ней, вдруг остановилась.
— Сигарета найдется?
Я достал пачку, подал ей сигарету и довольно бестактно брякнул:
— Оставь себе.
Она сунула пачку в сумочку и окинула меня сдержанным, но решительным взглядом.
— Надеюсь, ты меня понимаешь. В ближайшие дни, очевидно, разыщут преступника, и все закончится. Если я сейчас все скажу или скажешь ты, то потом возненавидишь меня и себя тоже до конца жизни. Так обстоят дела. Что ты еще хочешь услышать? Иди домой. Предоставь все мне.
Говорила она только то, что уже давно я твердил себе сам. Приводила те же аргументы. И хотя я так отчаянно хотел, чтобы она убедила меня, из ее уст они звучали еще сомнительнее. Чувствовал, как мной постепенно овладевает искушение. И одновременно презирал себя за эту слабость.
Словно прочтя мои мысли, она добавила:
— И не думай, что я это делаю для тебя. Вовсе нет. Только для себя.
— Для себя?
— Неужели это трудно понять? Что я делала все эти годы? Чарльз Мэйтленд! Джимми Лэмб! А я все уговаривала себя, что могу спасти кого-то своей любовью! И не понимала, что это всего лишь глупое тщеславие и прекрасный повод, чтобы самой болтаться в этом дерьме! Уже самое время ради разнообразия взглянуть в лицо действительности. Я выбрала Джимми. И мне ничего не остается, как взять все на себя. Уже давно мне нужно было как следует получить под зад. Вот оно и случилось.
Неожиданно улыбнулась.
— Так что не вздумай страдать от угрызений совести, Билл. Все в порядке. Я так хочу. Если ты понадобишься, скажу. Но ты мне не понадобишься. Так что прощай.
Торопливо покинув комнату, она лишила меня возможности на что-то решиться. Я остался стоять в немой растерянности. Она сделала все так ловко и тактично, что я сам стал склоняться к ее решению. В конце концов, разве не права была она, говоря о себе? Жизнь ее состояла из сплошных неудач. Арест, несомненно, так потряс ее, что избавил от иллюзий о себе, и, возможно, ценой относительных неприятностей она хотела пережить что-то вроде нравственного очищения. А готова ли она на нечто большее, чем некоторые неудобства?
Но не стоило обольщаться. Ее мотивы я понимал лучше, чем она сама. Несмотря на разговоры о переменах, она нисколько не изменилась. Просто перенесла свою материнскую заботу с неудачников вроде Чарльза Мэйтленда и Джимми Лэмба на меня. Теперь я был ей нужен, теперь я был объектом ее благородной страсти.
Итак, она нашла новый способ укорить меня. Но мне это было ни к чему. Я не хотел быть ей обязанным, не мог перенести мысль, что за само существование нашего брака с Бетси я должен быть благодарен благородному поступку Анжелики. Поступи я по первому движению души, бросился бы за ней в коридор, притащил ее назад и сказал охраннику всю правду. Но я этого не сделал. Просто взял такси и поехал домой.
Бетси еще не было. Я смешал коктейль. В сотый раз твердил себе, что все в порядке, что так в моем положении поступил бы каждый. Не помогало.
Бетси вернулась около полуночи. Не снимая плаща, влетела в гостиную.
— Как успехи, Билли?
— Никак. Я ее видел. Это все.
Стоя в дверях, она уставилась на меня.
— Но разве она ничего тебе не сказала?
— Абсолютно ничего.
Сняв плащ, бросила его в кресло.
— Я рассказала отцу. Вначале он подпрыгнул до потолка. Потом успокоился. Позвонил комиссару, тот его приятель. Попросил как-нибудь скрыть от журналистов, что она была твоей первой женой. Комиссар обещал сделать все, что в его силах.
Подойдя ближе, села на подлокотник кресла, с осунувшимся от тревоги лицом.
— Милый Билл, не расстраивайся так. Ты сделал для нее все, что мог. Знаю, тебе тяжело. Но это не значит, что она…
Она запнулась.
— Не значит что? — спросил я.
— Я хочу сказать, что она тебя особенно интересует. Разумеется, она тебя интересует, но… ах, Билл…
Она прижалась ко мне. В этот миг я понял, что весь вечер страдаю от мысли, что моя прежняя любовь к Анжелике вдруг проснется из-за того, что случилось. Господи, неужели я все-таки сделаю ее несчастной?
Я не хотел прикасаться к ней, я не хотел ни к кому прикасаться — и с этой мыслью я обнял ее и посадил на колени.
— Бетси, девочка моя, ты же знаешь, что между нами все по-прежнему.
Она меня ласково поцеловала.
— Мне жаль ее. Правда. Но дело в тебе и Рикки. Я о вас думаю.
Мы спали вместе, но и тут что-то стояло между нами. Еще долго после того, как Бетси уснула, я думал о ней, о Рикки и об Анжелике в камере на Центр-стрит. Пытался думать о ней с благодарностью. Но не мог. Мог ее только ненавидеть. Проклинать. Господи, зачем она вообще появилась на свет?
Наконец я тоже уснул, но, проснувшись, не чувствовал себя лучше. Днем я изнывал на фирме. Перенес даже разговор со Стариком, который информировал меня о своем разговоре с комиссаром и великодушно заверил, что не ставит мне в вину мои прошлые отношения с Анжеликой. Но чувствовал я себя так, словно всю неделю был болен. Встреча с Бетси была для меня мукой. И последовавшая ночь тоже. И еще два дня.
Об аресте Анжелики писали в газетах, но именовали ее Анжеликой Робертс и особого шума не было. Анжелика была заурядной особой, задержанной для допроса по заурядному делу об убийстве. Вне связей с семейством Кэллингемов прессу она не интересовала.
Трэнт тоже не отзывался. Поскольку я был уверен, что он меня подозревает и тянет только с каким-то умыслом, его молчание действовало мне на нервы не меньше, чем прямая атака. Не знаю, в который уже раз я говорил себе, что это неестественное состояние невыносимо, и думал позвонить ему и во всем сознаться. Но каждый раз меня останавливали остатки самоуважения и мысль о Бетси.
На третий день, когда я собирался обедать, Трэнт позвонил мне в кабинет. При звуках его голоса мне стало легче.
— Мне очень жаль, мистер Хардинг. У меня для вас плохие новости. Адвокат мисс Робертс всячески старался доказать ее алиби. И мы пытались тоже. Но ничего не нашли. Сегодня утром прокурор вынес обвинение.
— Хотите сказать, что она пойдет под суд?
— Вот именно. К сожалению, она отказалась от всякого сотрудничества. Прокурор не сомневается в ее вине. И убежден, что сумеет это доказать.
Все кончилось, прежде чем я пришел к какому-то решению. И еще раньше, чем я понял, что делаю, сказал:
— Мне нужно с вами немедленно поговорить.
— Пожалуйста, мистер Хардинг. Я здесь, на Центр-стрит. Приходите. Помолчав, он добавил:
— Я рад, что вы наконец решились. Так будет лучше для всех.
16
На Центр-стрит я поехал в такси. Никогда мне и в голову не приходило, что я могу сделать это, не посоветовавшись с Бетси, не предупредив Старика. Но все это было уже неважно, я только ощущал чисто физическую потребность ослабить нажим. И даже не пытался понять загадочный намек Трэнта. Речь шла об одном — отдать Анжелике долг, раз навсегда избавиться от этой обузы.
В здании на Центр-стрит охранник отвел меня в ту же комнату, в которой я уже был, или точно такую же. Скоро пришел Трэнт, со своей обычной приветливой, но теперь пугавшей меня улыбкой.
