Ярослав Зуев - Месть. Все включено
– Тут я задаю вопросы, ментяра!
Вардюк собрал в кулак все мужество, какое было, набрал в легкие побольше воздуху, словно собирался нырнуть в глубину (в определенном смысле, именно так дело и обстояло), и выпалил на одном дыхании:
– Пошел к матери, сука.
Кто-то из бандитов хохотнул. Смех, впрочем, вышел неискренним, с явными истерическими нотками. Склонившаяся к капитану фигура резко выпрямилась, выбросив вперед ногу. Ступня в кроссовке угодила Вардюку в челюсть. Он отшатнулся, врезавшись затылком в стену. Из глаз брызнули искры. Кто-то ударил его в живот, кто-то каблуком в бровь. Бандиты кинулись на него, как свора бешеных собак. Вардюк, извиваясь, словно гигантский червяк, пытался отползти в угол, но его достали и там.
Когда подонки просто выдохлись, и отступили, тяжело переводя дыхание, Вардюк остался лежать на полу. Вид у него был ужасен, но сознания он не потерял.
Витряков снова наклонился к нему и сгреб за грудки:
– Ну, что, ментяра, понял, кто в доме хозяин?!
Вардюк поднял изуродованное лицо к палачу, и, делая невероятные усилия, прошептал громко и внятно, старательно выговаривая каждое слово:
– Пошел на хуй, тварь!
Комната окунулась в молчание. Потом Витряков молча схватил окровавленную голову Вардюка в ключ и провернул от себя и вверх. Что-то громко хрустнуло. Витряков разжал руки, и тело Вардюка тяжко осело на пол.
Наблюдавший за экзекуцией Боник не проронил ни слова. Убийство не входило в его планы, но он и так крепко поругался с Леней каких-нибудь десять минут назад, и не жаждал продолжения. Когда Леня срывался по-крупному, то мог покусать кого угодно. Началось с того, что Бонифацкий высказал сомнения по поводу нападения на милиционеров. Винтарь сразу завелся с пол оборота:
– А что ты б-дь на х… предлагаешь?! – они стояли лицом к лицу, слюни летели Бонику в лицо, он отступил на шаг. – Может, это я ментяр приплел?! Может, они, б-дь, меня завалить хотят?!
Бонифацкий пошел на попятную. Витряков, не найдя выхода охватившему его гневу, шагнул к Миле, которая стояла не жива, ни мертва. И, залепил оплеуху. Госпожа Кларчук упала в кресло.
– Ты чего сука, лыбишься?!
Падая, Мила Сергеевна не издала ни звука. Только закрыла лицо.
– Леня, – попытка Боника заступиться выглядела жалкой, это осознавали все. – Леонид, зря ты это…
– Убить тебя, суку, мало, – процедил Витряков, и, возможно, Мила Сергеевна не отделалась бы так легко, если бы не крымские гаишники, как раз подкатившие на своей снабженной мигалками «шестерке».
– Менты! – зашипел Филимонов.
– Все, б-дь, тихо, ни звука!
Через мгновение Любчик заколотил в дверь.
* * *Перешагнув через застывшего в неестественной позе Вардюка, Витряков направился к двери.
– Шрам, – обронил он на ходу, – тачку легавых – за дом.
– Он так ничего и не сказал… – с долей уважения пробормотал Дима Кашкет. Витряков резко остановился и смерил Забинтованного взглядом. – Я имею в виду, что мы ни хрена не узнали… – добавил Дима.
– А второй тебе на х…? – Леонид пнул ногой Любчика. Тот глухо застонал. – Давай, притащи пару ведер. Выкатишь на него, живее очухается.
Глава 6
ЛЕЙТЕНАНТ ЛЮБЧИК
«Я это вынесу», – решил Андрей, в первый раз очутившись на борту авиалайнера. Перелет из Хабаровска в Москву, совершенный с родителями в 78-м году, он решил сбросить со счетов. Тогда он и в школу-то не ходил. То давнишнее путешествие теперь вспоминалось, как сказка. Оно хранилось в памяти в виде почти не потускневших от времени картинок – выруливающего к терминалу белоснежного ТУ-134, накрахмаленной блузы стюардессы, крылатой эмблемы «Аэрофлота» и потрясающего заката, раскрасившего ковер из облаков теплой оранжевой пастелью. Облака казались Андрею уютными и безопасными, как пуховое бабушкино одеяло в Дубечках, а опасения звездануться с многокилометровой высоты не донимали.
«То ли дело сейчас, – подумал Андрей, наблюдая далеко внизу облака, напоминающие мокрый снег на поверхности темного пруда, – то ли дело сейчас!»
Пока он ехал в аэропорт, почти осязаемый страх перед тем, что его ожидает на полуострове, давил кадык скользкими ледяными пальцами. Андрей с легкостью мог представить себя летчиком-самураем, отправляющимся в последний полет. В голове звучали отрывки песни, которую он когда-то услышал:
Шесть пятнадцать, взревели моторы,Заглушив грозный крик «Банзай»,Впереди ожидает море,А земля наших предков прощай.
Позади, остались пляжи,Зелень пальм поглотила даль,Лишь внизу океана чаша,Только неба чужого сталь.
Так хлебнем же саке на дорогу,А товарищи рявкнут «Банзай»,Мы теперь не люди, а боги,Нам уже уготован рай…»
И припев:
«А горючего только до цели,а горючего только до рая,Так Банзай, кодекс Бусидо,Так Банзай, честь самурая…»[29]
«Товарищи твои неизвестно где, – отметил тошнотворный внутренний голос, – ты трезв, и потому вибрируешь, а на рай можешь не рассчитывать, не светит ни при каких раскладах».
Потом самолет взлетел, и совершенно новые ощущения прогнали страх, как ветер туман. Временно, по-крайней мере.
* * *– Через десять минут наш самолет совершит посадку в Аэропорту города Симферополь, – бодро сообщила стюардесса.
«Ну, конечно, тебе-то что? Ты всю жизнь между небом и землей болтаешься. – Девушка повернулась спиной. Андрей сконцентрировался на разглядывании ее попки, на которой фирменная юбка сидела плотно, будто перчатка на руке. Попка была симпатичная, и, каким-то образом подарила Бандуре уверенность, что полет закончится благополучно. – А, все равно, скорей бы уж сели».
Как только стюардесса исчезла за дверью, Андрей, вздохнув, скользнул взглядом по салону и с удовлетворением убедился, что значительная часть пассажиров разделяет его тревогу. Стоило лайнеру пойти на снижение, пассажиры оживились. Вопреки неумолимой статистике, утверждающей, будто наибольшие опасности подстерегают воздушные суда как раз при взлетах и посадках, пассажиры, очевидно, считали себя почти на земле. Снова появившаяся в дверях стюардесса попросила пристегнуть ремни безопасности. Бандура безропотно подчинился. Зажегся плафон с надписью «не курить», зачем-то дублированный по-английски. Как будто в отечественных самолетах летают иностранцы. И, курят. Невидимый в кабине пилот подал штурвал от себя и самолет, покачнувшись, заскользил вниз, как санки с горы. Обитый ковриком пол ушел из-под ног Андрея, а желудок устремился вверх. Андрей крепче вцепился в подлокотники, подумав, что коридор между креслами стал похож на прогулочную палубу парохода, проваливающегося носом в пучину. Затем снижение прекратилось. По всей видимости, экипаж занял указанную авиадиспетчером высоту.
«Вот при таких выходах из пикирования возникают опасные перегрузки, и самолет очень даже легко может переломиться надвое. Как подмокшая сигарета», – пробурчал внутренний голос Андрея.
«Типун тебе на язык, кретин! – шикнул на него Андрей. – Еще накаркаешь». Вскоре ему показалось, что тембр работы двигателей поменял тональность. Скорее всего, так оно и было на самом деле. Скорость самолета упала. Атмосфера вокруг стала более плотной. Земля в иллюминаторе уже не напоминала гигантскую топографическую карту, развернутую на столе великана. Ан-24 продолжал снижаться и за ревом моторов сквозь обшивку прорвался свист рассекаемого плоскостями воздуха.
«Ничего, ничего, – успокаивал себя Андрей. – К этому, наверное, можно привыкнуть, если летать чаще. Почти как с горки на санях, с той разницей, что вокруг не сугробы, а пустота, а ты сидишь в тяжеленной железяке, несущейся по воздуху вопреки закону всемирного тяготения, благодаря чуду, именуемому аэродинамикой».
Пилот совершил очередной маневр, самолет начало трясти. «А еще это смахивает на скоростной монорельс, готовящийся сорваться под откос, с той разницей, что никаких гребаных рельс под нами нет в помине».
* * *Съежившись и обливаясь холодным потом, Андрей неожиданно для себя вспомнил Атасова, обожавшего поразглагольствовать о техногенном прессинге на мир, в особенности, когда бывал пьян.
– Черт возьми, – сказал тогда Атасов, отодвигая стакан в строну, – вся наша беда заключается в том, что мы – чрезвычайно сообразительные животные. Вот ты, типа, хотя бы понимаешь, что все, на чем мы ездим, плаваем, летаем, готовим жратву или трахаемся – искусственного происхождения?
– Это если на травке не трахаться, – глубокомысленно вставил Протасов.
– Посмотри на улицу, – предложил Бандуре Атасов. – Что ты видишь?
– Дома, – Андрей пожал плечами, – дорогу… машины разные…
