Рене Бурдье - Четвертая пуля

— Напротив?.. — повторил Клид.

Она проявила нетерпение.

— Я, может быть, скажу глупость, но тем хуже! Вы мне нравитесь, месье Клид, и вы не можете быть злопамятным.

— Маловероятно, — ответил Клид, не задумываясь.

Масселон громко рассмеялся.

— Не особенно верьте, Доминик. Ничто не доставляет ему такого удовольствия, как вершить зло. Когда он был мальчишкой, его любимым занятием было выкалывать глаза акулам, приближавшимся к Пон-Неф.

Она бросила:

— Идиот.

Затем продолжила:

— Тем хуже, но я уже решилась. Мне сказали, что особенно опекал малышку Бертье.

Клид повернулся к Масселону, весь сияя.

— Кто вам сказал? Это не сплетни, нет?

Она покраснела.

— Напротив, это очень серьезно. Позвольте все же мне не разглашать источники.

Клид дерзко ухмыльнулся.

— Я понимаю. Тайны укромного будуара… Я не настаиваю.

Она вскочила, лицо от гнева пошло пятнами. Покидая комнату, она хлопнула дверью, оставив замечание без ответа.

— Что на тебя нашло? — спросил Масселон. — Ты ее ужасно завел.

— Она мне действует на нервы, — ответил Клид, словно извиняясь. — Если бы мне довелось работать с подобной девицей, я задушил бы ее через десять минут.

II

Горничная, маленькая смуглая толстушка, упрямо повторяла заученную фразу:

— Мадам сожалеет… Мадам не может принять месье… Если месье желает оставить мадам записку…

Клид мягко отстранил ее, в три шага проскочил прихожую и ворвался в маленькую комнату, превращенную в будуар. Мари-Жур Аньель стояла у окна, спиной к двери. На ней было дорожное манто серовато-жемчужного цвета, доходившее до колен.

Девушка живо обернулась. Она была очень молода и потрясающе красива. Клид просветленно улыбнулся ей, закрыл дверь и бесцеремонно устроился в комфортабельном кресле.

Она следила за его действиями скорее с удивлением, чем с гневом. Светлая меховая шапочка, из-под которой выбивалась масса тепло-золотистых волос, гармонировала с бледностью ее кожи. Она казалась нервной и необъяснимо взволнованной. Широкие синие круги обрамляли ее глаза цвета озерной глубины. Она напоминала девчонку, которая часами оплакивает свою первую любовную неудачу и не перестает повторять, что все кончено, что жизнь — мерзость, что не будет больше счастья.

Правда ли это? Клид сомневался.

— Сожалею, что нарушаю ваши планы, мадемуазель, — сказал он с подчеркнутой бесцеремонностью, смерив ее взглядом. — Нам нужно поговорить, наедине.

Легкий смех всколыхнул озерную гладь. Девушка, тем не менее, хранила молчание. Со деланным смущением Клид поклонился.

— Извините меня. Не сомневаюсь, что вы даже не посмотрели на карточку, переданную вашим маленьким Цербером, поэтому позвольте сообщить имя джентльмена, позволившего силой войти к вам. Меня зовут Роберт Клид.

— Я знаю, — ответила она.

Весьма уверенная в себе, она выбрала кресло и устроилась напротив Клида. Она явно ощущала себя в прекрасной позиции, позволяющей видеть подачу противника и отбить ее, чтобы атаковать самой. Это позволяло ей чувствовать себя очень спокойно.

— Я немного слышала о вас, месье Клид, и знаю вас по фотографиям, что который день печатают газеты. Я люблю порою их полистать. Знаю по последним публикациям «Паризьен либере», что вы — лучший детектив в мире.

Она пожала плечами.

— Это так, не правда ли?.. Лучший, — протянула она, едва приоткрытые губы обозначили тщательно скрываемую улыбку. — Журналисты любят классифицировать людей… как скаковых лошадей.

Клид стерпел. Девушка оказалась довольно язвительной. Но это оказалось не все.

— Нехотя начав читать, я увлеклась их запалом, — выдала она, любезно улыбаясь. — Теперь я могу сказать, что вы величайший хам, какого носит Земля. Еще одна интересная классификация, месье Клид.

Клид закурил сигарету и выпустил дым ей в лицо.

— И вполне заслуженно, как видите, — заметил он саркастически. — Впрочем, я думаю, вы еще больше походите на нарисованный образ. Действительно, это безумие — коллекционировать качества и недостатки, — добавил он со смешком. — Вам будет чем позабавиться, если вы хотите их все отметить.

Она поднялась рассчитанным движением.

— Я не желаю больше ничего о вас знать. Так что, если вы позволите…

Кивком она указала ему на дверь. Это был отличный смэш[1] красавицы, считавшей себя чемпионкой среди артистов. Клид раздумывал, спустить ей это или нет. Но потом вспомнил, что говорила ему Доминик Бланшетт часом ранее:

«Простая девчонка, наивная, немного робкая, не верящая еще в то, что это произошло».

Он пустил пробный шар.

— Я ничего не хочу! — внезапно бросил он. — Я просто пришел задать вам кое-какие вопросы. Может быть, вам не составит труда ответить на них? Это ваше дело. Только, — продолжал он угрожающим тоном, — я советовал бы вам выслушать меня и подумать, прежде чем принимать решение. Я думаю, что нет надобности ничего уточнять?

Он стряхнул пепел сигареты на ковер.

— Для начала я хотел бы знать, где вы провели утро в четверг.

Клид принял и сам послал смэш. Мари-Жур Аньель, казалось, согласилась на предложенную ей партию. Она вновь села.

— За городом, месье Клид, — ответила она, по всей видимости, искренне. — Работа в студии утомила меня, я решила, что могу себе позволить несколько часов отдыха, прежде чем отравиться на натурные съемки в Солонь.

Клид поправил складки на брюках. Он не поднимал головы.

— Можно узнать, что вы именуете загородом, мадемуазель?

Она чуть вздрогнула, но он все еще на нее не смотрел. Сочтя себя достаточно сильной, чтобы пойти в наступление, она твердо заявила:

— Я не собираюсь ничего уточнять.

Клид поднял на нее тяжелый взгляд.

— Я хотел бы вам помочь. Ваш загород не расположен ли невдалеке от Орлеана, а?

Она нежно улыбнулась. Этот вопрос не мог сбить ее с ног. Она знала, что рано или поздно он его задаст. За этим он и пришел.

— Если вам так нравится, — пожала она плечами, — пусть будет под Орлеаном. Вы знаете, это небольшой городок, но прелестный. И потом, вас это устраивает больше, чем Бове, Тур или Нант.

Клид в свою очередь улыбнулся.

— Скажем скорее, что это ближе к истине.

— Конечно. — Она решила казаться ироничной, отражая его удары. — Речь идет о «правде по месье Клиду», естественно?

Это был хитрый «теннис», острый и интеллектуальный. Клид имел дело с «хорошей ракеткой», которая, зная ограниченность средств, отказывалась вступить в игру с ним.

— Неужели вам трудно признать, что «правда по Клиду» достаточно близка к истине?

Она рассмеялась.

— Почему же мне трудно признать? Я, действительно, в четверг была в Орлеане. Могу ли я теперь узнать, что интересного я там совершила?

Клид пожал плечами.

— Вы мне предлагаете партию в покер?

Она стала гораздо серьезнее, прежде чем ответила.

— Нет. Эта игра вызывает во мне ужас. Я никогда не увлекалась ею. Тем более играть с вами. Говорят, — и я искренне верю, — что ваше знамя — блеф, месье Клид.

Клид спрашивал себя, может быть, он недооценил эту девчонку. У нее потрясающая способность уклоняться.

— Может быть, это часть моих достоинств, — заметил он.

Готовый уже задать новый вопрос, он вдруг смутно почувствовал, что она «сорвалась с крючка» и не слушает его больше. Она упорно смотрела на него, но только для того, чтобы скрыть свое напряжение. Он напряг слух и услышал скрип одной паркетины, затем другой. В квартире кто-то осторожно передвигался.

Клид не мог ошибиться: одна нога слегка волочилась, заставляя скрипеть дерево, когда на него опирались всей тяжестью тела. Шаг, два… пять… Почти бесшумно открылась дверь. Клид пытался понять, что происходит. Об опасности речь не шла, потому что шаги не приближались, а удалялись. Это было похоже на тайное бегство… Но кто? Служанка? Конечно, нет.

Шаги достигли прихожей. У Клида появилось желание выяснить, что происходит. Как бы читая его мысли, Мари-Жур Аньель поднялась и направилась в противоположный угол. Стук ее высоких каблучков по паркету перекрывал все остальные звуки. Она взяла сигарету в шкатулке и, все так же избегая ковра, вернулась назад. Входная дверь захлопнулась в тот момент, когда она садилась. И с лица ее тотчас стерлось напряжение. Было видно, что она очень боялась.

«Но почему? — спрашивал себя Клид. — Или из-за кого? Здесь был некто, боявшийся встречи со мной. Кто-то, кто так же боялся, как и она, с кем она готова была уйти в тот момент, когда явился я».

Мари-Жур закурила сигарету, она еще не полностью овладела собой — серебряная зажигалка дрожала в руке.