Джим Томпсон - Побег
Едва переехав границу Калифорнии, они остановились для ленча-пикника в придорожном парке для туристов. Потом, пока Руди дремал в машине, а Фрэн Клинтон листала журнал для любителей кино, ее муж отправился побродить между деревьями. И с этой прогулки не вернулся. Когда они обнаружили его, он лежал лицом вниз в луже крови, все еще сжимая в маленькой руке бритвенное лезвие, которым перерезал себе горло.
Руди упал на землю возле него. Обхватив себя руками, он стал раскачиваться взад-вперед, со стонами и охами, которые миссис Клинтон ошибочно приняла сначала за приступ смеха. Едва ли ее можно было винить в этой ошибке: она еще никогда не видела Руди, охваченного скорбью. Да кроме того, Голова Пирогом в приступе скорби или смеха выглядел почти одинаково.
И она начала смеяться вместе с ним, думая, что поддерживает его. А Руди внезапно оправился от припадка отчаяния и ударил ее в живот. Он избил ее до синяков, не оставил ни одного живого места, кроме лица. Если бы она не была ему нужна, он бы забил ее насмерть. Потом заставил ее отнести тело в кусты и завалить камнями.
Никогда больше она не давала ему повода бить себя. Напротив, никто не мог боготворить его сильнее или быть внимательнее к его причудам. И все-таки после их прибытия в этот штат не проходило и дня без того, чтобы он не отлупил ее, по крайней мере хоть один раз, — потому, что она раздражала его своим раболепием. Потому, что он места себе не находил. Потому, что он очень беспокоился относительно Дока.
— Ну давай, парень, — яростно бормотал он, сидя, сгорбившись, перед радио. — У тебя получится, Док! У тебя получалось раньше и опять получится!
Он редко упоминал Кэрол в этих бормотаниях, редко думал о ней. Она будет с Доком, и до тех пор, пока он в безопасности, она — тоже. Руди не представлял, как они могут расстаться, приесться друг другу настолько, чтобы им захотелось расстаться. Нравятся они ему или нет, но это двое просто с ума сходили друг от друга. И Руди был уверен: ничто, кроме тюрьмы или смерти, не способно их разлучить. Впрочем, если только...
Руди дьявольски ухмыльнулся, размышляя о возможности невозможного — размолвки между Кэрол и Доком. Этого не могло случиться, но, если бы случилось, это все равно ничего бы не изменило.
Кэрол нуждалась в Доке: она никогда прежде не была в бегах и ни за что не справится без него. А поскольку не справится, Док не может расстаться с ней или допустить, чтобы она рассталась с ним: слишком велика вероятность того, что она наведет на него, откупится за его счет.
Они были связаны узами, которые невозможно было разорвать. И Руди зашелся в сумасшедшем смехе, когда подумал, что произойдет, если кто-то из них попытается отвязаться. Вот это будет зрелище, когда один из них попытается получить преимущество над другим! Черт возьми, это будет все равно что пытаться сделать что-то с правой рукой без ведома левой.
О них по-прежнему много говорили. О самом Руди упоминали часто, но в основном внимание было сосредоточено на Кэрол и Доке.
Их видели в Нью-Йорке, Флориде и Новом Орлеане. Они садились на поезд, идущий в Канаду, самолет, летящий в Южную Америку, корабль, плывущий к поселениям в проливе. По большей части эти слухи были чушью собачьей, как догадывался Руди, из разряда тех небылиц, которыми всегда обрастает громкое имя или громкое убийство. Но не все.
У Дока везде находились друзья. И по-настоящему хитроумные байки, те, над которыми полицейским пришлось как следует поломать голову, должно быть, их работа, выполненная в счет оказанных им прежде услуг или просто ради того, чтобы протянуть руку товарищу по несчастью. Даже Руди на какое-то время поддался на эти выдумки.
Два трупа были найдены в сгоревшем дотла доме в Вашингтоне. Они обуглились до неузнаваемости, но были таких же размеров, что Кэрол и Док, а на почти расплавившемся кольце женщины было выгравировано: «К. от Д.». В качестве решающей улики был обнаружен почерневший от огня холодильник, в котором лежало несколько пачек с мелкими купюрами, все — перехваченные лентами банка Бикон-Сити.
Полиция была уверена, что нашла останки Кэрол и Дока. В этом же был почти уверен и Руди. Потом какой-то неугомонный трудяга из криминалистической лаборатории умудрился отыскать непроявленный отпечаток пальца на трупе мужчины, неоспоримо свидетельствующий о том, что это временный работник преступного мира, который для достоверности приобрел дурную репутацию. И, располагая такими исходными данными, полиция вышла на типографию, из которой были взяты банковские ленты. Владелец отрицал, что ему известно о них что-либо, помимо того, что они были изготовлены из его сырья и при помощи его литер. Он, однако, придерживался того мнения, что ленты были произведены во время кражи со взломом в его типографии — о вышеупомянутой краже было надлежащим образом заявлено в полицию за несколько дней до этого.
Так что мошенничество открылось, пусть и не с помощью самих мошенников. Похоже было, что никто не заинтересован в том, чтобы установить личности сгоревших. Похоже было, никому нет дела до того, кем была несчастная женщина. Руди заинтересовался ею в своей причудливой, патологической манере и, сам того не желая, позавидовал Доку. Временный работник был бродяга, никудышная личность, не обладающий ни физической привлекательностью, ни наличными, чтобы приглянуться какой-то женщине. Так что, очевидно, друзья Дока просто-напросто подсунули ее ему. Просто подсунули некую даму, отвечавшую определенным требованиям. И в отличие от мужчины они не таили на нее никакой злобы. Можно было ставить сто к одному, что они даже не были с ней знакомы, просто воспользовались ею и убрали ее просто для того, чтобы помочь Доку.
Руди был вынужден признаться, что у него не было таких хороших друзей. Даже маленький Макс Вондершейд никогда никого не убил бы, чтобы ему помочь. И не то чтобы его это как-то задевало, — если у такого пройдохи, как Док, есть друзья, то он, Руди, может вполне без них обойтись. И все-таки...
— Ну давай же, Док! — молил он. — Иди к Руди, Док! Что тебе мешает это сделать, черт возьми?
Глава 11
Бегство включает в себя многие элементы. Нечто чистое и стремительное, вроде скольжения птицы по небу. Или что-нибудь грязное и связанное с ползанием; серия крабьих движений в слякоти, в переносном и буквальном смысле, процесс ползания вперед, прыжков в сторону, отбегания назад...
Это ночевки в полях и руслах рек. Это ползание на брюхе на протяжении целых миль вдоль водосточных канав. Это проселочные дороги, железнодорожные тупики, задний откидной борт «левого» грузовика, ворованная машина и имитация влюбленной парочки в каком-нибудь укромном местечке. Это еда, ворованная из товарных вагонов, одежда, снятая с бельевых веревок; грабеж и убийство, пот и кровь. Сложное, которое превращается в простое через алхимию необходимости.
Ты не можешь делать то, что должен делать, без помощника. Так что, пока ты борешься, ползаешь и бежишь, воруешь и убиваешь, ты ищешь помощи. И если ты жив, ты ее рано или поздно находишь. Руди Торренто обрел ее раньше, в лице Клинтонов. Док нашел ее позже в лице семьи сезонных сельскохозяйственных рабочих, издольщиков, превратившихся в бродяг и живущих попрошайничеством.
Их было девять человек, муж с женой и семеро детей-погодков: самый младший — едва научившийся ходить карапуз, самый старший — худенький мальчишка, который был маленькой тенью своего отца. Они расположились лагерем у мутного, сочившегося тонкой струйкой ручейка. На их допотопном грузовичке спустили два колеса, а его аккумулятор стоял на земле. Одежда на них была истрепанной, но чистой. Когда Док появился из зарослей и приблизился к ним с Кэрол, нервно семенящей за ним, они сомкнулись в некоторое подобие фаланги, и на загорелом лице каждого из них застыло одно и то же настороженно-флегматичное выражение.
У Кэрол не было никаких оснований нервничать. Док знал людей и, будучи рожден среди них, очень хорошо знал эту их разновидность. Их существование было сосредоточено на самом существовании. У них не было никакой надежды на что-то большее, даже никакого понимания того, что в жизни может быть вообще нечто большее. В некотором смысле, они были анатомическим организмом, функционирующим внутри общества, которое было организовано так, чтобы раздавить их. Закон не защищал их; для него они являлись всего лишь инструментом для придирок, средством согнать с места, когда переселение было не в их интересах, или задержать, когда им было невыгодно оставаться.
Однако Док хорошо их знал. И знал, как нужно разговаривать с ними.
Не считая небрежного кивка, он проигнорировал жену этого человека и его выводок. У них отсутствовал какой бы то ни было авторитет, и предполагать наличие такового у них было бы крайне невежливо.
Отведя мужчину в сторонку, Док заговорил с ним непринужденно, опустившись на корточки, заговорил с той же апатичной настороженностью, какая была присуща и этому мужчине. Иногда целые минуты проходили в полном молчании, а заговорив, они, казалось, обсуждают чуть ли не все на свете, но только не ту проблему, которая напрашивалась сама собой.
