Виктор Пронин - Зомби идет по городу
– Возможно, – ответил Зомби.
– Если я не ошибаюсь, то мы с вами провели как-то месяц в Крыму, в Коктебеле... Года два назад. Помните?
– Мы с вами в Коктебеле? – удивился Зомби. – Не помню... Но чего не бывает, возможно, мы там и встречались. Видите ли, в чем дело... У меня последнее время с памятью не все в порядке, Павел Николаевич, вас, очевидно, предупредил...
– Да, он сказал.
– И чем же мы с вами занимались в Коктебеле?
– Купались, загорали, собирали камни... Бегали по каким-то столовкам... Чем можно еще заниматься в Коктебеле? В горы ходили, к могиле Волошина поднимались... Вино пили.
– Наверно, и любовь у нас с вами была?
– Была, – произнесла Женя, и только Пафнутьев знал, как далось ей это коротенькое слово.
– Простите, Женя... В таком случае я, наверно, должен разговаривать с вами несколько иначе... Но я в самом деле ничего не помню. Тут со мной кое-что случилось полгода назад, и вот я до сих пор никак не выкарабкаюсь... Так что уж простите великодушно.
– Да-да, я понимаю. Всего доброго! – и Женя положила трубку на рычаги. Теперь она смотрела на Пафнутьева ясными сухими глазами и была бледнее пеленок, которые сохли за ее спиной. Пафнутьев сбегал на кухню, набрал из-под крана воды в подвернувшуюся чашку без ручки, принес, заставил Женю выпить.
– Ну что? – спросил он. – Почему вы положили трубку? Разговор, кажется, у вас пошел...
– Это он, – сказал Женя чуть слышно и потеряла сознание.
Пафнутьев еле успел подхватить ее. Подняв женщину на руки, он, подивившись ее легкости, отнес в другую комнату на диван, положил под голову валик. Обернувшись в дверях, он еще раз окинул женщину взглядом, убедился, что все в порядке, и вышел, осторожно прикрыв дверь. На подвернувшемся клочке бумаги он написал: «Женя! Никуда не ходить, никому не звонить, обращаться по всем вопросам только ко мне, Пафнутьеву Павлу Николаевичу». И приписал ниже свой телефонный номер.
После этого Пафнутьев прошел на кухню, выключил газ под вываркой и покинул квартиру.
* * *Невродов позвонил в конце рабочего дня. Посопел в трубку, спросил о здоровье и, как бы между прочим, обронил:
– Что-то давно тебя не видно... Заглянул бы как-нибудь, рассказал бы о своих похождениях.
– Загляну... Хоть сегодня.
– А что сегодня... Тоже не самый плохой день, – ответил Невродов и положил трубку.
«Неужели клюнул?! – заволновался Пафнутьев. – Неужели дрогнуло влюбчивое сердце областного прокурора?» Сложные, неоднозначные чувства охватывали его последние дни. Что говорить, было и чувство охотника, почуявшего запах дичи, было простое желание довести дело до конца – ведь еще год назад он пообещал Андрею разобраться с остальными участниками банды. Жажда мести? Было и это, но сказать, что Пафнутьев думал об этом всерьез... Нет. Наоборот, пришли и сомнения, и колебания. Не привык Пафнутьев вот так легко и просто предавать соратников, а Анцыферов, как ни крути, был соратник. Вместе работали, вместе отвечали за дело... Пафнутьев мог как угодно называть свои действия на юридическом языке, на прокурорском, следственном, но для себя, при разговоре с самим собой не отказывался и от простого, житейского понимания – закладывал мужика, под статью подводил. Но когда эти мысли и раскаяния слишком уж одолевали его, он вызывал в памяти целлофановый мешок с головой вора и стукача Ковеленова, представлял, что и его голова должна была оказаться точно в таком же мешке. И он снова становился тверд, снова готов был довести дело до конца.
Невродов ждал его. Приемная была пуста, в кабинете, кроме самого Невродова, тоже никого не было. Значит, подготовился к разговору, позаботился о том, чтобы не было лишних свидетелей его встречи с начальником следственного отдела городской прокуратуры.
– Входи, – бросил Невродов, увидев заглянувшего в дверь Пафнутьева. Прокурор сидел за своим столом массивно и неприступно, на подходившего Пафнутьева смотрел с подозрительностью.
– Привет, – сказал он, приподнявшись с кресла. – Садись, – проговорил Невродов сипловатым голосом, словно звукам было тяжело протискиваться сквозь узкую, сдавленную голосовую щель.
Пафнутьев охотно в полупоклоне пожал тяжелую, мясистую руку Невродова, сел, придвинул стул ближе к столу, этим движением показывал, что готов говорить плотно, к делу приступить немедленно.
– Похолодало, – сказал Пафнутьев. – Зима идет.
– Придет, – значительно кивнул Невродов, продолжая неотрывно смотреть на Пафнутьева. Все-таки опасался он провокации, все-таки не исключал мысли об обмане, допускал, что хотят выманить его из окопа и подставить под снайперский выстрел его такую заметную, такую большую и беззащитную фигуру.
– Иду сейчас по улице – батюшки-светы! Весь тротуар листьями усыпан. Всю зиму я ждал этого лета... А как пришло, как пронеслось – не заметил. И защемило, застонало что-то во мне...
– Молодость вспомнил? – улыбнулся наконец Невродов.
– Ага... За какой девушкой я убивался вот в такую же осень, за какой девушкой! – Пафнутьев обхватил лицо ладонями и горестно покачался из стороны в сторону.
– Плохих девушек не бывает, – серьезно сказал Невродов.
– А та была краше всех прочих! – не желал Пафнутьев расставаться со своими воспоминаниями.
– Увели?
– Нет. Сама ушла.
– Ну и дурак. Сам виноват.
– Конечно, Валерий Александрович, конечно.
– Жалеет?
– Она? Еще как!
– Вернуть не хочешь?
– Нет. Проехали. Видите ли, Валерий Александрович, как обстоят дела... Да, мне нравилась девушка в белом... Но теперь я люблю в голубом.
– Есенин, – кивнул Невродов.
– Может быть, – легкомысленно ответил Пафнутьев, не восторгаясь начитанностью прокурора, хотя и мог бы восхититься для пользы дела. Оба произносили пустые, незначащие слова, пытаясь по интонации, по взгляду, по выражению лица хоть что-то узнать о главном.
– Каждый может рассказать о себе нечто подобное. И всегда есть основания назвать потерпевшего дураком, – просипел Невродов, глядя в мокрое, покрытое ручейками дождя окно. – У меня к тебе, Павел Николаевич, один вопрос...
– Готов ответить немедленно.
– Не торопись... Я могу и подождать. Но ответить нужно обстоятельно. Или, скажем, доказательно.
– Слушаю!
– Сысцов, – проговорил Невродов, неотрывно глядя на Пафнутьева. – Вопрос ясен?
– Вполне. Больше вопросов не будет?
– Нет.
– Это мне напоминает анекдот... Когда ваш всенародно избранный президент уделался везде, где только мог, вызвал он из-под Кремлевской стены Иосифа Виссарионыча. Отряхнули с вождя земельные комья, причесали, трубку дали выкурить и повели к президенту. «Что делать?» – спрашивает тот. «Все очень просто, – отвечает вождь всех народов. – Прежде всего надо расстрелять депутатов, до единого. Партии разогнать, а их лидеров – на Колыму. И третье – выкрасить мавзолей в розовый цвет».
– Ха! – сказал Невродов. – А почему в розовый?
– Тот же вопрос задал и наш президент. А вождь всех народов усмехнулся в усы и отвечает... «Я так и знал, – говорит, – что возражений по первым двум вопросам не будет».
– Надо же... Чего только люди не придумают...
– Все это – правда святая, – заверил Пафнутьев.
– Сысцов, – напомнил Невродов.
– Если скажу, что беру его на себя... Этого недостаточно?
– Разумеется. Я сам должен быть уверен.
– Есть документы, которые наверняка убедят первого.
– Нет, – покачал головой Невродов. – Не пойдет. Его убеждать не надо, он и сам знает, кто такой Анцыферов. За что его и ценит. Понимаешь? Анцыферов в его команде. Все остальное просто не имеет значения. И он его не отдаст.
– Отдаст.
– Павел Николаевич... Это не разговор. Я сто раз скажу, что не отдаст, а ты мне в ответ двести раз скажешь, что отдаст... Ну и что? С места мы не сдвинемся.
Пафнутьев вынужден был признать правоту Невродова. Прокурор области безошибочно нащупал самое слабое звено во всех его построениях. Старый волк Невродов прекрасно знал систему взаимоотношений в верхних слоях городской власти, и склонить его к отчаянным авантюрам, зыбким, ненадежным ходам было невозможно. Вся продуманная до мелочей операция Пафнутьева повисла на волоске. Осуществить ее один он не сможет, это невозможно. Сгорит при первых же шагах.
– Вот так, Павел Николаевич, – подвел итог Невродов. – Я рад, что мы с тобой поговорили, познакомились поближе... Возможно, в будущем нам еще представится возможность поговорить на эти щекотливые темы, но сейчас... Рановато.
– Такой возможности больше не будет.
– Почему?
– В вашем кресле будет сидеть другой человек.
– Ну что ж... Чему быть, того не миновать.
– Или сейчас, или никогда.
– Не вижу реальной возможности.
– Не надо, – Пафнутьев выставил вперед ладонь, как бы не подпуская к себе опасливость прокурора, но тут же смутился, поняв, что этот жест он перенял у Инякиной. Та тоже в трудные минуты разговора выставляла вперед узкую ладошку и твердо говорила: «Не надо!» – Хорошо, – сказал Пафнутьев. – Тогда я перехожу на открытый текст.
