Татьяна Светлова - Голая королева
Катя подняла свое грузное тело из кресла и отправилась за письмами Али.
Глава 14
… Пять минут протекли с убийственной медлительностью, напрягая их тяжелое молчание каждым содроганием стрелки. Аля судорожно искала какую-нибудь разрядку, понимая, что пребывание с Филиппом наедине было опасным.
— Я есть хочу, — сказала она небрежно. — Давай поедим, а?
Филипп подумал.
— Вообще-то я тоже хочу есть… Посмотрим, что тут у них можно найти.
Они мирно подкрепились найденными консервами, словно ничего особенного не происходило, словно они были добрые друзья, которые делят не первую и не последнюю трапезу. Аля не была голодна, она так нервничала, что ее даже подташнивало, — но сделала вид, что голодна, и ела с наигранно-беспечным, здоровым аппетитом, лишь бы как-то заполнить опасное время наедине с Филиппом.
Ее актерские усилия имели неожиданный положительный результат: холодящий спазм в животе начал понемногу рассасываться, отпускать. Аля даже повеселела.
Она вымыла тарелки и чашки, чувствуя на своей спине взгляд Филиппа.
Закончив, она повернула к нему честно-сонное лицо со слипающимися глазами.
— Я хочу спать, Филипп, я умираю, как хочу спать!
Он колебался. Ему не хотелось ее отпускать.
— Скоро уже звонить, — неуверенно сказал он.
— Еще не скоро, Филипп, еще почти полтора часа есть. — У Али язык с трудом поворачивался. — Я этой ночью почти не спала… — сонно лепетала она.
Филипп глянул на нее и согласился.
— Ладно, иди спи. Около трех я тебя разбужу.
Да, у меня несомненно талант, — подумала Аля и произнесла вслух: «Ты милый», — и пошла, покачиваясь, наверх. — А ты что будешь делать? — спросила она с лестницы.
— Тоже спать.
Поднявшись на чердак, Аля некоторое время прислушивалась — никаких признаков, что Фил намерен войти к ней, не было. Судя по всему, он действительно хотел спать и растянулся на диване в гостиной.
Вот так, все запросто удалось. Аля забралась на тюфяк и села, прислонившись спиной к стенке и подобрав под себя ноги, накрыв их краем широкой юбки. — Сначала поесть, потом поспать — что может быть естественней? А время идет себе, идет, опасное время наедине с бывшим любовником… Главное, не сфальшивить — она и не сфальшивила. И вот, пожалуйста, ее оставили в покое…
Надолго ли? Алина была уверена, что Филипп не простил ее побега. Он был абсолютным собственником — совсем не такой, как Алекс, который всегда предоставлял ей свободу (ненужную ей, впрочем). Алина должна была принадлежать Филиппу целиком — каждая клеточка ее тела и каждая минута ее жизни, каждый ее взгляд и каждая ее мысль.
Поначалу она блаженно окунулась в его всепоглощающую любовь. У нее ее никогда не было — не то что всепоглощающей, а просто никакой любви. Филипп, казалось, встретился на ее пути для того, чтобы спасти ее, чтобы вернуть ей веру в любовь. В то, что близость между мужчиной и женщиной может быть полна наслаждения. Филипп был необыкновенно заботлив и нежен в постели, он был с ней — для нее, он ей служил… Причем так искусно и умело, что ей действительно удалось забыть прошлое.
Впрочем, это чересчур сильно сказано — «забыть»… Скорее, спасая свою психику, она просто старалась ничего не вспоминать, оставив в своей памяти наглухо задраенный сундук, в котором была чернота.
Только спустя месяцы она поняла, что попала в западню. Филипп не выпускал ее. Он контролировал каждый ее вздох. Чуть ему казалось, что она мыслями или взглядом отвлеклась от него — начинался скандал. Это происходило всегда внезапно и всегда жестоко. На него накатывали приступы неуправляемой ярости — как на некоторых женщин накатывают приступы истерики — и тогда он бывал страшен…
Алина помнила, как он в первый раз ее ударил. Это случилось через пару месяцев после начала их совместной жизни. Квартира, которую они снимали с Марго, была двухкомнатная…
… Это было ужасно. В соседней комнате громыхала кровать («сексодром» — называла ее Марго) под любовными баталиями Марго с Антоном. Ее стоны и его рычание долетали до них. Алина не могла отделаться от чувства, что она подслушивает.
И не могла заниматься любовью с Филиппом. Она тянула время. Он смотрел недоверчиво, когда она попыталась объяснить Филиппу, в чем дело и что ее смущает. Он ей не верил. Он считал, что она ищет предлог, чтобы не быть с ним.
Алина не сумела убедить его, не смогла выразить запредельные для Филиппа ощущения некоей моральной нечистоплотности, которые она испытывала от этого параллельного секса. Он смотрел на нее тяжелым взглядом. «Ты все усложняешь, — сказал он. — Не строй из себя принцессу».
Как позже, несколько лет спустя, Георгий ей посоветовал «быть проще»…
Алина не понимала, что значит «быть проще» и «не строить из себя принцессу». Ей не нравилось так, и все! Но если она, изо всех сил барахтаясь и выныривая из мутных вод прошлого, окрашенных в тона насилия и нелюбви, сумела поверить в любовь, — то она так и не научилась протестовать. Это оказалось труднее, чем любить.
Она молча пошла в ванную. И в коридоре столкнулась с Антоном. Антон был совершенно голым.
Алина остановилась, остолбенев. Антон окинул ее двусмысленным, понимающим взглядом и, по своей привычке, ухмыльнулся. И оттого, что ей стало неимоверно противно и стыдно от этих запараллеленных половых актов, она растерялась окончательно. Вжавшись в стенку, давая пройти Антону, она смотрела на него, заливаясь краской и не зная, куда девать глаза, всю себя…
По лицу Антона, вдруг разом потерявшему ухмылку, она поняла, что сзади стоит Филипп. Алина обернулась. Филипп молча взял ее за руку, отвел в их комнату и, прикрыв за собой дверь, ударил.
Рука его была тяжелой. Он разбил ей губы.
Он посмотрел на нее несколько мгновений, заметно борясь с искушением ударить ее еще раз. Затем круто развернулся и отошел к дивану. Уселся, закинул ногу на ногу и с деланной небрежностью спросил: «Ну, и как тебе он?»
Ах, почему она тогда, сразу же, не повернулась и не ушла? Почему не выгнала его, не сказала, что ничего больше между ними не будет и не может быть?! Почему вместо этого она пыталась прилежно понять, чем заслужила такое обращение и стала вникать: кто «он» и что значит «как тебе?»
Оказалось, что Филипп, наблюдавший за ее столкновением с Антоном со стороны, решил, что она с любопытством рассматривает его голое тело…
Алина принялась оправдываться (Зачем, Бог мой, зачем? Не надо было!)…
Филипп слушал ее лепет недоверчиво; потом лицо его смягчилось, он притянул ее к себе, стал просить прощения, ласкать… Потом было упоительно хорошо в его объятиях, и наутро все забылось — ну, не забылось, а отошло, как плохой сон.
Но только спустя какое-то время повторилось, — уже по другому поводу, но он снова ее ударил; потом это стало происходить регулярно…
И однажды Алина сбежала. Она знала, что Филипп ни за что на свете не отпустил бы ее добровольно. А она больше не могла так жить — ни с Марго, ни с Филиппом, ни вообще такой жизнью, в которой безделье перемежалось планами разбогатеть, алкоголь с наркотиками, секс — с побоями…
Ей хотелось нормально, здорово организованной жизни, в которой есть дом, есть постоянная зарплата, есть семья… И если семья пока не была в ее власти, то остальное можно было устроить: это зависело только от нее, от ее дисциплины (которой Алине было не занимать), — и ее работоспособности. И она начала жизнь заново.
Когда она встретила Алекса, она решила, что Бог внял ее мольбам и в награду за ее старания послал ей этого человека.
В нем было все, чтобы осуществить ее мечту о семье.
Нет, тогда она еще не понимала, что Бог вовсе не раздает подарки прилежным девочкам за хорошее поведение. Алекс оказался просто человеком, которому она попалась на дороге ровно в тот момент, когда ему надо было жениться. И о любви тут не могло быть и речи…
Аля вспомнила, как частенько, особенно после их свадьбы, она бросала взгляды на сосредоточенного за работой мужа, и ей безумно хотелось встать, приблизиться к нему, запустить свои пальцы в его каштановые вьющиеся волосы, развернуть это красивое, породистое лицо к себе, сесть к нему на колени, заставив отложить работу, впечатать поцелуй в его полные чувственные губы… Но она никогда не посмела бы этого сделать. Он работал; он был занят серьезными делами; он, в конечном итоге, если бы хотел, сам подошел бы к Але или позвал бы ее… Но он ее не звал — значит, не хотел отвлекаться. Не хотел Алю.
Что ж, она не станет навязываться. Она будет смотреть никому не нужный телевизор, пить свой холодный лимонный чай, отламывая тонкими пальцами кусочки шоколадного печенья… И будет играть роль примерной жены, будет заботиться о нем, появляться с ним в свете, ни на что большее не претендуя.
Образец тактичности и ненавязчивости. Именно то, что Алексу нужно.
Он и сам такой: тактичный и ненавязчивый.
