Горячая свадьба - Владимир Григорьевич Колычев
— Меня интересуют только наркотики.
— Слышь, начальник, ты что, не въезжаешь? Братва вышла на этого чувака. Ты не понимаешь, полковник! Двадцать лет прошло. У Поляны дочь! Его нашли! Его мочить будут! Вместе с дочерью! Когда она замуж будет выходить, замочат!
— Ты должен сказать, что передал Фомину наркотики, — поморщился Варшавин.
Он не понимал, о чем говорил Абакумов, и совершенно не хотел вникать в его бредовые отговорки.
— Да какие наркотики, начальник?
— Те самые.
Варшавин наконец-то открыл папку с документами, положил на стол пару листов бумаги, скрепленных степлером.
— Что это? — косо глянул на него уголовник.
— Постановление о повторном возбуждении уголовного дела в связи с возникновением дополнительных оснований.
— И что это за основания такие?
— Пятнадцать лет строгого режима.
— Да ладно!
Варшавин удивленно повел бровью, вернул документы на место, поднялся из-за стола, собираясь уходить.
— Эй, начальник, ты куда?
— Вашим делом занимается мой подчиненный. Следователь главного следственного управления. Не уполномоченный… — усмехнувшись свысока, сказал Варшавин. — Не уполномоченный идти с вами на компромисс.
— А ты уполномочен?
Варшавин вернулся к столу, сел и пристально посмотрел Абакумову в глаза.
— Ко мне обращаться на «вы»! — тихо, но с нажимом сказал он.
— Ну, можно…
— Вы передавали капитану Фомину наркотики? — спросил Варшавин.
Абакумов усмехнулся, шумно выдохнув, но промолчал.
— Что такое?
— Что-то у тебя с крышей… у вас, полковник… Это же ты… вы Фомина понизили…
— И тебя опущу, — кивнул Варшавин.
— Страшный ты-вы человек, полковник… Наркоты у меня не было, но я обещал Фомину подогнать партию.
— И раньше подгоняли?
— Да, Фомин заставлял меня доставать и передавать ему наркотики.
— Шантажировал? — оживился Варшавин.
— А то как же! — хмыкнул Абакумов.
Глеб нахмурился, глядя на него. Уж не валяет ли он дурака?
Но нет, Абакумов согласился дать показания под протокол. Однако сначала выторговал для себя щадящие условия, и подпись под протоколом ставил как свидетель, а не обвиняемый.
Банкетный зал, столы, шампанское, гости, отец ведет невесту на танец, народ рукоплещет. А Байбак жмет на спусковой крючок. Платье невесты покрывается красными пятнами, верзила в черном костюме хватает ее отца, укладывает на пол. Невеста падает сама по себе…
Туманов проснулся в холодном поту. За окнами рассвет, петухи голосят, разгоняя нечистую силу. В спальне тишина. Но в ушах звон автоматной очереди. Не был он никогда киллером, не хотел идти на гиблое дело, но Канарей уговорил, и бабла отвесил немерено. Только вот стрелять Алексей не стал. Не смог. И Байбак замешкался, не сразу открыл огонь. Должны были завалить Коваля, но уложили его дочку.
Зато Байбак не растерялся, когда за ними приехали Шлёма и Пащук. Они должны были к надежному схрону свезти, но приехали убивать. Байбак их раскусил, он завалил одного, Алексей — другого. А потом предложил Канарея на бабки опустить, возможность, сказал, для этого есть. И снова Алексей повелся — и предложение принял, и схрон с деньгами обчистил. Лихо они тогда дело провернули, полтора лимона зеленью взяли. Только вот деньги делить не стали, Байбак решил взять себе все. А напарника в расход. Но на этот раз он просчитался, Алексей первым нажал на спусковой крючок. Мало того, сделал так, что погибшим оказался он сам.
Везло ему тогда. Очень везло. Он в Подольск заехал, забрал Элеонору и с ней уехал на Дон. Там и осел, а затем и корни пустил. От прежней своей жизни он отказался напрочь, можно сказать, отрекся от своего прошлого. Начал жизнь заново — в праведных трудах и семейных заботах. Да, деньги у него имелись, было на что развернуться, но ведь и самому приходилось в ярмо впрягаться, и на тракторе с утра до темна пахать, и на комбайне, это уже потом у него наемная рабсила появилась.
Дом у него справный, хозяйство всем на зависть, жену он любит, а главное, всегда хочет, детей трое, дочь сегодня замуж выдает. Кто скажет, что жизнь не удалась?… Но вдруг эта жизнь скоро оборвется? Не зря убили Берту, кто-то ходит вокруг него, кто-то рыщет. Что, если его прошлое стучится в дверь?
— Чего не спишь? — переворачиваясь с боку на бок, сонно спросила Нора. — День сегодня тяжелый.
— Уезжать нам надо.
— Опять двадцать пять! — Нора даже не оторвала голову от подушки.
— Собираться надо.
— Ну ты же видишь, спокойно все, никто не ходит, не бродит.
— Спокойно… Фомин в Москве был, нарыл он там что-то, и не только на меня. Вдруг все-таки ищут меня.
— Да сдох твой Канарей уже сто лет как!
— Канарей…
О Ковале Элеонора не знала. Алексей хоть и не стрелял тогда на свадьбе, но все равно кровь расстрелянной невесты на нем. Элеоноре совсем не нужно знать, на какое скотство он тогда согласился.
— Он-то сдох.
— Хорошо, завтра уедем. На пару месяцев… Давай в Крым, — отрывая голову от подушки, зевнула Нора.
— В Крым и навсегда можно, — пожал плечами Туманов.
Он ведь не очень-то тянул из своего бандитского тайника, почти половина от всей наличности осталась. А купюры хоть и старые, но в отличном состоянии, никаких проблем с обменом не возникает. Есть еще и накопления на личном счету, можно купить отличный дом на берегу моря. Будут жить, пацанов на ноги поднимать. А хозяйством пусть Гуляевы занимаются — в пользу Майи.
— На заслуженный отдых? — и в шутку, и всерьез спросила Нора.
— Как говорил, пацанов заберем, а Майка пусть на хозяйстве остается.
— Завтра и уедем.
— Да нет, сегодня. Замуж выдадим, а вечером тю-тю…
— А то ты Майку не знаешь. Она ж Семена к себе не подпустит. Будет кувырком по лестнице лететь, — улыбнулась Нора.
— А это уже их проблемы, — усмехнулся Туманов, поворачиваясь к супруге. — Главное, чтобы я с тебя кувырком не летел.
— Эй, ты чего? — Нора оттолкнула Алексея. Она еще не готова была принять его игру, но взгляд уже высек искру.
— Если ты не в курсе, у нас сегодня свадьба.
— Ну, можно сказать, у нас, — кивнула она, ослабляя руки.
— Разве мы не молодые?
Он запустил руку под ночную рубашку, и Нора кивнула, соглашаясь принять горячий утренний привет. Жизнь продолжалась. И только страшная несправедливость могла ее оборвать.
Лера уже сказала «да» перед «алтарем» загса, осталось только обменяться кольцами, Родион повернулся к ней и вздрогнул. На месте Леры стоял и ухмылялся Варшавин. В черном гестаповском
