Леонид Влодавец - Бей в кость
Баринов громко расхохотался и сказал:
— Приятно, Олег Сергеевич, что вам не изменяет чувство юмора. Хотя могу догадываться, что вам сейчас очень и очень не сладко. Закрытые переломы четырех ребер, ключицы, ушибы позвоночника, множественные травмы головы, сотрясение мозг средней тяжести — все это, конечно, к веселью не располагает! Вместе с тем, как утверждают специалисты, повреждений, не совместимых с жизнью, вы не получили. Конечно, организм у вас и в прошлом многое перенес, травмы, ожоги были, но умирать вам еще рановато. Постараемся поставить вас на ноги!
— Извините, вы не подскажете, как к вам обращаться? Неудобно все-таки, вы меня по имени-отчеству зовете, а я даже фамилии вашей не знаю.
— С фамилией можно не торопиться, а имя-отчество могу сообщить. Меня зовут Сергей Сергеевич.
— Вы врач?
— До некоторой степени. Правда, не хирург и не травматолог, но в медицине смыслю достаточно, чтоб носить звание профессора.
— Вы бы, профессор, все-таки объяснили мне популярно, где я? А то ваши сестры ужас какие молчаливые…
— Конечно, им за это деньги платят, — улыбнулся Баринов. — Вы же профессионал, товарищ капитан, наверно, уже догадались, что вас не в ЦКБ привезли.
— Да, но, что такое «ЦТМО», еще не знаю. «Центр технико-медицинского обслуживания»? «СБ» — это более понятно…
— Может, с этими пояснениями и расшифровками аббревиатур, Олег Сергеевич, все же следует подождать? — прищурился профессор. — Удовлетворитесь пока тем, что вам тут несколько лучше, чем у господина Воронкова.
— Он тоже в таких комфортных условиях содержится? — Чугаев попытался улыбнуться.
— Думаю, что у вас нет оснований ему завидовать, — дипломатично ответил Баринов. — А вообще, насчет Воронкова, пожалуйста, не переживайте. Он из тех, которых в дни моей юности именовали «шкурниками». То есть тех, кто пуще всего заботится о своей шкуре и ее благополучии. Все, что необходимо, он будет сообщать с превеликой охотой, если будет иметь хоть малейший шанс выжить. В частности, он сообщил мне, что охотился за вами, желая получить доступ к материалам, которые вы собирали в период с 1991 года, после того как для управления кадров КГБ стали числиться без вести пропавшим.
— А вас они, конечно, тоже интересуют? — криво усмехнулся Чугаев.
— Не буду этого скрывать — интересуют. И я надеюсь, что мы с вами найдем общий язык по этой теме.
— Вы знаете, Сергей Сергеевич, я, конечно, догадываюсь, что мы с вами коллеги, но и Воронков тоже по этому ведомству числился. А сотрудничать по схеме «враг моего врага — мой друг» не очень серьезно. Тем более что я еще не уверен, насколько серьезно все то, что я там, в подвале, увидел…
— По-моему, ваши травмы доказывают обратное, — заметил Баринов с легкой усмешкой.
— Да, лупили меня, конечно, вполне серьезно, — хмыкнул Чугаев. — Но то, что ваши ребята повязали Воронкова и завалили двух его костоломов, еще не доказывает, что вы с ним не из одной конторы. Старый прием, известный даже раньше, чем с тридцать седьмого года — контраст доброго и злого следователя.
— Это хорошо, Олег Сергеевич, что вы такой недоверчивый, — похвалил профессор. — Действительно, возможность такой разработки стоило учитывать.
Значит, вам нужны какие-то доказательства того, что мы с Воронковым — реальные враги?
— В общем, да, — согласился Чугаев, — но даже если вы мне сюда его голову на блюде принесете — не поверю. И если пристрелите тут, в палате, у меня на глазах — тоже.
— А когда сможете поверить?
— Сложный вопрос, Сергей Сергеевич. Пока я не готов на него ответить.
Уж очень башка плохо соображает.
— Что ж, время пока терпит, — сказал Баринов, — мне не хотелось бы негативно влиять на процесс вашего выздоровления. Но рекомендую все же подумать вот над каким нюансом. Вы, товарищ Чугаев, на данный момент — герой-одиночка.
Своего рода Дон Кихот, в меру своих личных сил и возможностей сражающийся против зла. Но, к несчастью, не против безобидных ветряных мельниц, которые только кажутся злыми духами, а против вполне конкретных и могучих людей, которые ничего на этом свете не прощают. Ценность человеческой жизни они определяют по ее кошельку, а также по числу активных стволов, которые этот кошелек охраняют. Основная масса людей на этой планете для них — скоты и быдло, которых надо доить и стричь с максимальной выгодой и с минимальными затратами на кормежку. Уважают они только себе подобных: со связями, с деньгами и стволами. А одиночек-идеалистов они давят, как вшей, — одним ногтем. Впрочем, что я вам это объясняю? Вы все лучше меня знаете…
— Это надо так понимать, наверно: не упирайся рогом, Чугаев, не мучайся в одиночку. Иди ко мне под крышу, будем большие дела делать… Примерно так, как нашу разведгруппу в Афгане агитировали: «Эй, шурави! Ходи на наш сторона — в каждом кишлаке жениться будем!»
— Ну, я пока еще не делал подобных заявлений, — усмехнулся профессор. — Однако течение моих мыслей вы уловили верно. В том смысле, что вам, Олег Сергеевич, пора осознать полную бесперспективность вашей самостоятельной деятельности. Тем более что у вас больше не осталось соратников. Во всяком случае, у вас их нет в том количестве, которое помогло бы вам хоть как-то реализовать накопленные вами материалы. Ну, продержались бы вы у Воронкова неделю, может быть, месяц. Потом загнулись бы смертью героя — и что дальше?
Ваши компроматы пролежали бы без пользы годы и даже десятилетия. Возможно, к тому моменту, когда они угодили бы в хорошие руки, все основные фигуранты уже почили бы в бозе и документы стали бы представлять лишь историческую, а отнюдь не юридическую ценность.
— Ну, насчет того, чтоб они просто так пролежали бы, я не уверен… — сердито сказал Чугаев.
— Но и в том, что вашим гипотетическим коллегам удастся привести компроматы в действие, вы, по-моему, сильно сомневаетесь… Если они, эти самые коллеги, все же имеются. Должен заметить, я лично имею основания думать, что их просто нет.
— Они есть, господин профессор, — упрямо произнес Чугаев.
— Не буду спорить — вам виднее. Но смею вас заверить, куда бы они ни сунулись с вашим, так сказать, «наследством», дать делу ход им вряд ли удастся.
Даже при том, что сейчас практикуется нечто похожее на свободу прессы и существует масса изданий, не говоря уже о «независимых» журналистах, именуемых в народе «сливными бачками», готовых публиковать любые скандальные материалы ради повышения тиражей своих газеток или рейтинга телепередач. Однако пик интереса к разоблачительст-зу, мягко говоря, уже прошел. Народ перекормили, понимаете ли?! Тем более что никаких серьезных последствий все эти горы компромата для тех, на кого он собран, увы, не влекут. Может, каких-нибудь мелких «шестерок» или «валетов» где-то и посадили, пару-тройку «тузов» и «королей» заставили смыться за кордон, где они живут припеваючи и не опасаются, что их экстрадируют в Россию.
— И все-таки Воронков готов был из меня жилы тянуть, лишь бы добраться до этих документов, — заметил капитан. — Значит, не такие уж они и безобидные…
— Естественно, — кивнул Сергей Сергеевич, — потому что среди того, что вы накопали, было достаточно много пакостей про самого Владимира Евгеньевича. А заодно — про губернатора одной из областей господина Пантюхова, которого он доблестно охранял несколько лет назад. Пантюхов, правда, уже не губернатор, но зато возглавляет солидную коммерческую структуру. С выходами на мировой рынок, между прочим. Воронкова Пантюхов числит в погибших и вряд ли сильно обрадуется, если узнает, что человек, организовавший убийство его сестры, живет и здравствует.
— Тем более что заказчиком убийства был сам Пантюхов… — заметил Чугаев.
— Это не меняет сути дела, — невозмутимо заявил Баринов. — Воронкова, вне всякого сомнения, достанут и уберут. Он лишний на этом празднике жизни.
— А вы, конкретно вы, его уберете? — неожиданно спросил Чугаев.
— Я не занимаюсь подобными мерзостями, — осклабился Сергей Сергеевич, — к тому же лично для меня Воронков более полезен в живом виде. То, что он поведал нам за истекшие сутки — это целая «Сага о Форсайтах». Конечно, на суде это только «слова, слова, слова», выражаясь языком Шекспира, но если бы это подкрепилось бумагами, аудио-и видеозаписями, которые у вас имеются, — можно было хорошую игру организовать.
— Вы же только что говорили, будто этим никого не удивишь.
— И еще раз повторю. Но одно дело, если вся эта компра исходит от героя-одиночки, за которым не стоят никакие реальные силы и деньги — тогда все загаснет, даже не разгоревшись. А вот если масс-медиа вместе с компроматом получат некоторую подпитку — в баксах с шестью-семью нулями! — тогда все завертится. По крайней мере, на тот период, за который уплачено.
— Значит, вы хотите как бы «спонсором справедливости» выступить? — ехидно произнес Чугаев.
