Анатолий Афанасьев - Грешная женщина
Таня вернулась с подносом — коньяк, яблоки, — и я решил, что наступил момент истины.
— Твои дружки, — сказал я, — забрали не только деньги. Они надругались над остатками моей веры в человечество.
— Тебя били?
— Это как раз ерунда.
Она сидела на краешке кровати, чуть ссутулясь, но все равно была прекрасна. Я ее не торопил: из женщины насильно правды не вытянешь. Увертливее ее только блоха в шерсти.
— Думаешь, я их навела? Ошибаешься.
— Чего мне думать? Ложись, поспим. Утро скоро.
— Откуда ты свалился на мою голову? Жила спокойно, никому не мешала, а тут ты. Что тебе от меня надо, вот скажи, что тебе надо?
— Что мне надо было, я уже получил, — благодушно буркнул я. Коньяк приятно согрел желудок.
— Ты гад, как и все вы гады, — Таня холодно подытожила как бы давнюю, заветную мысль. — Но мне тебя жалко. Ты не понимаешь, с кем связался и куда меня за собой втягиваешь.
— Никуда не втягиваю. Давай адрес этого Серго, или кто там у вас за пахана? А я уж сам разберусь.
Она склонилась ко мне и поцеловала в лоб.
— Нашему бы теляти, да волка поймати… Они нас раздавят, как двух букашек.
— У меня выхода нет. Это не мои деньги.
— А чьи же?
Я рассказал ей все, но в лирических тонах. Скромный, заботливый сын продает дачу, чтобы ублажить, смягчить старость больного отца. У меня ведь действительно не было подлых соображений, скорее, это был поступок никчемного человечка, сломавшегося под непосильной ношей жизни. Жест отчаяния одуревшего слабака. Попытка утопающего ухватиться за соломинку. Результат получился плачевный, но все же с комическим оттенком, потому что я был тем утопающим, который и под водой, наглотавшись тины, воображает себя ловким ныряльщиком.
Таня сняла пепельницу с моего живота и острым ноготком чертила на нем какие-то таинственные письмена. Мне показалось, что глаза у нее мокрые. Мне тоже хотелось плакать. С самого начала странная между нами затеялась связь — со слезами на глазах.
Таня сказала:
— Еще вечером все было по-другому. А теперь, чувствую, нам обоим каюк. Ты же не успокоишься?
— Забудь обо всем. Тебя это не касается.
— Есть один человек, который может помочь. Алеша Михайлов. Не слышал о таком?
Вместо ответа я обнял ее, и она охотно поддалась, приспосабливаясь к совместному плаванию. Не прошло и минуты, как наши голоса сплелись в утробный вой. Ее бедра двигались туго, безжалостно, беспощадно, и я целиком превратился в устремленный к победной точке сперматозоид.
— Тебе больно? — спросила она немного погодя. Я пропищал что-то нечленораздельное, но она поняла: помчалась на кухню за очередной порцией коньяка. После доброго глотка, с сигаретой во рту, я почувствовал себя новорожденным. Только в левый висок долбил серебряный молоточек.
— Ты вряд ли простишь, — сказала Таня, — но если сможешь поверить, поверь. Я не участвовала в их грязных делишках, хотя кое о чем, конечно, догадывалась. Я просила не трогать тебя, на коленях умоляла, да они не послушались. Проклятые твари, когда-нибудь они за все заплатят.
— Это произойдет быстрее, чем ты думаешь. Кто такой Алеша Михайлов?
— Неужели ты впрямь надеешься вернуть свои деньги?
— Не только деньги. Но и тебя. Я не хочу тебя терять.
Наконец-то она разревелась, но плакала недолго и как-то без удовольствия. Я вытер ее щеки краешком простынки. Она цеплялась за мои руки, как маленькая девочка, как моя Елочка в пору неутешных детских обид.
— Ну, ну, расскажи про Алешу. Это что, ваш самый главный босс?
— Это дьявол. Его много раз убивали, а он все жив. Ворочает большими капиталами, но с кем и на кого работает — никому не известно. Вообще-то у меня есть к нему маленький ход.
— Сколько ему лет?
— Это не то, о чем ты подумал. Он молодой, красивый, но я ему не нужна. Он не бабник. У него необыкновенная жена, и он ей верен. Вот с ней-то я однажды познакомилась.
— Почему ты считаешь, что он нам поможет?
— Я не говорила, поможет. Я сказала, может помочь.
— Почему?
— Если с ним поговоришь, сам поймешь, — в ее голосе было что-то такое, что удержало меня от дальнейших расспросов. Да и бороться со сном больше не было сил…
Когда я проснулся, в квартире было тихо, как в склепе. На кухонном столе лежала записка: «Ночь была прекрасна, дорогой мой! Я поехала на работу. Ешь, что найдешь в холодильнике».
Закурив, я позвонил родителям. У меня не было никакого предчувствия, но услыша мамин голос, я сразу все понял.
— Когда? — спросил я.
— Около полуночи. Где же ты был, сынок?
— Он что-нибудь сказал?
В ответ невнятное лепетание, слезы и безмолвие. Значит, отмучился папа. Отбыл восвояси. Как же я буду жить без него?
7Домой я вернулся в седьмом часу и, не заходя к себе, поднялся к гаишнику Сереже. Сережа дал мне адрес человека, на имя которого был зарегистрирован «БМВ»: Ванько Эдуард Петрович, ул. Беговая, дом 27, кв. 46.
— Кто такой, не знаешь?
Сережа после суточного дежурства уже опростал стаканчик, был, как всегда, растелешен и благодушен.
— Кто он может быть, раз такую тачку купил? Мафиозе, тут и к бабке не ходи. Примешь чуток?
Я поблагодарил и откланялся. Из дома позвонил Деме Токареву. Минут пять он не давал мне рта раскрыть. У него случилась беда. Девица Клара забеременела, но у него не было уверенности, что от него. Сомнения у него были потому, что он с ней ни разу не переспал, хотя Клара утверждала, что они были любовниками уже четыре месяца.
— Врать она не станет, — угрюмо процедил он, — не такой человек. С другой стороны, и правды от нее я никогда не слышал. Да и потом, Жень, что же я, совсем, что ли? Как я мог про такое забыть? Тем более с любимой женщиной.
— Она хочет, чтобы ты на ней женился?
— В том-то и фокус, что нет. Я думаю, она вообще не беременная, а просто проверяет, как я к этому отнесусь. Мне кажется, она очень коварная. Даже живот не дает потрогать.
— А где она сейчас?
— Да вот сидит передо мной, изображает оскорбленную невинность. Жень, давай ей сделаем аборт?
В голове у меня помутилось, но я мужественно преодолел приступ слабости.
— Дема, ты не мог бы подскочить на Моховую через часик?
— Чего я там забыл?
— Там живет ублюдок, который меня ограбил.
Это я был слюнтяем, а Дема был воином, моряком. Он замешкался всего на две секунды.
— У выхода к ипподрому встретимся. Тебе подходит?
Мне подходило. Повесив трубку, я закрыл глаза и расслабился. И сразу воображение услужливо вытолкнуло на поверхность ужасную картину: ледяные стены, длинный мраморный стол — и на нем окоченевшее, сизое тело отца. Его недвижное лицо с замкнутыми, каменными губами. Его сердце в волосатом кулаке прозектора. Чуть подвывая, я побежал на кухню и приник к водопроводному крану. Потом рысью вернулся в комнату к телефонному звонку. Это была Таня. Она волновалась за меня и попросила приехать. Правда, она не сказала: приезжай! Она сказала: «Хорошо бы нам поговорить не по телефону!»
Я объяснил, что у меня важное, деловое свидание, но попозже я дам знать о себе.
— Только не наделай глупостей. Я тебя умоляю.
— У меня отец вчера умер.
— Ой!
— Да, вот так, живет человек — и нет его.
Не хотел говорить об этом, а как-то вырвалось. Ни с кем не хотел говорить о смерти отца. Мистическое чувство подсказывало: пока я молчу, он жив. Горя не было. За весь этот хлопотный день я ни разу не утратил хладнокровия и скорбную мамину истерику наблюдал как бы со стороны. Ее мне было жалко, но не потому, что умер отец, а потому, что и она скоро умрет. Я жалел ее за то, что скоро и она будет лежать в гробу, маленькая, сухонькая, и не сможет обменяться со мной улыбкой. Следом наступит и моя очередь утянуться в ту страну, где ничего не будет. В ту страну, где нас и до рождения не было.
— Мамочка, — успокаивал я ее, — ну зачем горевать? Вот уж глупости, горевать из-за смерти. Главное, что папа не мучился. Что он сказал на прощание?
— Поберегись, сынок, — в ужасе прошептала она, — у тебя сердце надулось, как бы не лопнуло.
— Я всем приношу несчастье, — сказала Таня в трубку. — Не надо было тебе со мной связываться.
— Ты ни при чем. Он давно, еще с весны, помирал.
— Хочешь, я мигом приеду?
— Нет, не хочу.
Дема ждал на автобусной остановке, на том месте, где мы обыкновенно встречались в пору увлечения бегами. Дема был в старых линялых джинсах и темной рубашке с короткими рукавами, с холщовой сумкой. Я показал ему бумажку с адресом.
— Ага, это вон в той стороне. Вон те дома, у гастронома. А где твоя машина?
— На стоянке у завода. Пошли?
По дороге я поподробнее рассказал ему об ограблении.
— Понятно, — заметил он. — Таких надо сразу душить, а потом с ними разговаривать.
Дом нашли быстро, сорок шестая квартира была на третьем этаже. Дверь с толстой, зеленого цвета обивкой, прошитой золотыми гвоздиками. Дема позвонил и зачем-то пригладил свои жесткие пряди. Нас разглядели в глазок, потом осторожный голос спросил:
