Илья Рясной - Табельный выстрел
Начальник областного уголовного розыска заверил:
— Все необходимое будет.
Вечером в кабинете собралась вся группа Поливанова. Оценивали добытую за день информацию по фигуранту.
— Ильясов Салех Эльдарович, — Поливанов вслух читал справку. — Сорока девяти годков от роду. Родился и всю жизнь прожил в Свердловске. С 1938 по 1945 год в Советской армии. Старшина запаса. Вся война за плечами. Имеются государственные награды — два ордена Красной Звезды, медаль «За отвагу», множество других.
— Однако, — покачал головой Маслов. — Путь героический. Пехтурой через весь Союз и Европу протопать.
— Ни о чем не говорит, — возразил Ганичев. — Сколько ветеранов яростно били фрицев, а после войны не менее яростно банды сколачивали. Сколько в зону загремело. С них сучьи войны и начались в колониях.
— Тоже верно, — согласился Поливанов, отлично знавший, что биография человека и сам человек — это вещи порой совершенно не совпадающие. И герой вполне может оказаться предателем и гадом.
— А чего после войны делал? — осведомился Маслов.
— После войны все годы работал на Уральском заводе химического машиностроения, — продолжил Поливанов. — Сначала в должности рабочего. Заочно закончил в 1956 году институт, в настоящее время инженер.
— Как характеризуется? — спросил Абдулов.
— Тихий, собранный. На хорошем счету. Пользуется уважением в коллективе. Компрматериалов на него нет.
— Хоть картинку с него пиши для заводской стенгазеты, — Ганичев встал напротив фотографии фигуранта, пришпиленной кнопкой к школьной доске, стоявшей на тумбочке и прислоненной к стене. — Прямо слезы умиления наворачиваются. Только это все вода. Факты где, Семеныч?
— А факты такие, — сказал Поливанов. — У него пятеро детей. В прошлом году жена утратила трудоспособность и теперь получает крохотную пенсию по инвалидности. Зарплата у инженера-конструктора копеечная. И хватает денег впритык. Если хватает вообще.
— А вот это уже ближе, — хищно улыбнулся Ганичев. — Представьте, человек прошел войну. Учился, работал. И тут — нищета. Неспособность досыта кормить пятерых детей. И вот видит перед собой богатого мироеда, который жирует и пирует. За его, фронтовика, счет. Возникают мысли — за что воевали. И воспоминания приходят о рукопашных, когда черепа немцам дробили прикладами и не испытывали ни малейших угрызений совести.
— Вот умеете, товарищ подполковник, излагать емко и убедительно, — с уважением произнес Маслов.
— Я много чего умею, Вова, — заметил Ганичев.
Поливанов взял из папки еще одну справку и объявил:
— А еще товарищ Ильясов был донором, за что получал соответствующие отгулы. И дружинником, активным и принципиальным, за что тоже получает отгулы и бесплатный проезд.
— То есть времени у него свободного завались, — кивнул Абдулов.
— Хватило, чтобы настрогать шесть человек, — усмехнулся Маслов.
— Дружинник, — протянул Поливанов, в сознании будто что-то щелкнуло. — А ведь это хороший способ проникнуть в дом.
— Какой способ? — подался вперед Ганичев.
— Удостоверение дружинника. Якобы проверка проживания. И двери перед тобой открыты.
— Ну да. Сейчас столько прав им дали. Попробуй не пусти в дом. Тут же с милицией придут, да еще потом по общественной линии прокатят, — согласился Абдулов.
— И становится понятно, как к милиционеру на мосту убийца подобрался, — добавил Ганичев. — Дружинник же, почти свой.
— Так и бывает — потри тряпкой своего, а он оказывается чужой… Складывается головоломочкато, — потер руки Маслов. — Чувствую, наш клиент…
С кем только работал, интересно. Один бы такое не потянул.
— А это нам мышка-наружка на хвосте принесет, — сказал Поливанов…
Глава 22
Милицейская разведка — это одна из тех сторон деятельности государства, о которой большинству населения ничего не известно. Как, впрочем, и о других методах работы уголовного розыска, надежно скрывающихся под грифом: «Секретно». Простые советские люди наверняка испытали бы шок, узнав, что рядом действуют какие-то агенты, резидентуры, проводятся разработки и внедрения. О таком обыватель читал только в книгах про разведчиков, а тут оно вон, под боком, и нити сходятся в такое привычное и неброское здание с вывеской: «Отделение милиции».
— То, чем мы занимаемся, для обычного гражданина полная дичь, — всегда говорил Поливанов. — А мы этим живем.
Наружное наблюдение относится к тем же скрытым от взгляда обывателя сторонам жизни. И издревле считалось одним из самых эффективных методов сыска. Появляется возможность стать тенью злоумышленника, узнать, чем и как он живет, с кем связан. И как вершина мастерства — задержание с поличным. Правда, именно задерживать службе наружного наблюдения категорически запрещено. Разведка — искусство невидимости и незаметности.
В царской империи сотрудников этой службы называли филерами. В фильмах про Октябрьскую революцию можно встретить немало эпизодов об их коварных злочинствах, когда они вцеплялись клещами в большевиков, вскрывали места тайных собраний, в общем, доставляли серьезные неприятности. Естественно, революционеры, поднаторевшие в искусстве конспирации, выработали целый комплекс контрмер против филеров разной степени эффективности. А когда пришли к власти и настала пора организовывать свои органы контрразведки и уголовного сыска, перво-наперво воссоздали этот эффективный инструмент.
В контрразведке НКВД СССР до Великой Отечественной войны первый этап служебной лестницы любого оперативного сотрудника был в службе наружного наблюдения. Наблюдателей называли «топтунами». Это была низшая ступень оперативной работы, тем не менее требующая высокой квалификации, пронырливости, знания города, умения притворяться и быть невидимым.
В органах милиции долгое время наружное наблюдение осуществлялось не штатными сотрудниками, а агентурой, в большинстве своем состоящей из матерых уголовников. Вот уж ребята были ушлые, способные на многое, но и доставлявшие массу проблем — сами могли такое устроить, что и бандитов не надо. К шестидесятым годам милицейская разведка обособилась в засекреченное подразделение. Его задача проследить за фигурантом, провести установку на адресе — то есть негласными методами узнать, кто и как там живет.
Редкое крупное дело раскрывается без использования службы наружного наблюдения, которую сотрудники ласково прозвали «мышкой-наружкой», Николаем Николаевичем, норой. Хотя навыками наблюдения, оперативных установок и личного сыска владеет любой сыщик, занимающийся конкретной работой по раскрытию преступлений, но только наруж-ка делает это филигранно. Благо материальная база у них хорошая, включая автотранспорт и современные средства радиосвязи, которых порой так не хватает в других милицейских подразделениях. Ну и школа знатная, уходящая в глубь веков.
С милицейской разведкой из-за режима секретности может работать сотрудник в должности не ниже старшего оперуполномоченного областного управления. Москвичи, естественно, тоже обладали соответствующим допуском. На конспиративной квартире они проинструктировали разведчиков. И теперь за инженером ходил «хвост».
Ходил уже второй день. Притом так аккуратно — объект и представить не мог, что подробные сводки о его времяпровождении и контактах аккуратно кладутся на стол в уголовном розыске.
Пока никаких интересных результатов получено не было. Объект вел на удивление скучную жизнь. Передвигался ограниченными маршрутами. Никаких тебе посиделок в ресторанах, загулов с друзьями. Даже в кино не ходил. Дом — работа — магазин. Заколдованный круг, по которому он крутился изо дня в день.
Был уже девятый час, когда Поливанов дочитал новые поступившие материалы по Свердловской области и получил сообщение от разведчиков — объект в адресе и, похоже, никуда не собирается.
— Пора заканчивать на сегодня с работой, — сказал он коллегам. — Куда сейчас? Какие предложения?
— Как какие? — удивился Ганичев. — А поужинать? Только пельменная поднадоела.
— Вы в номер, а я в магазин. И будет стол, как в лучших домах Лондона, — заверил Маслов. — И не бойтесь так — вы не на Привозе, вас не обманут.
Как в лучших домах Лондона не получилось, тем более поговаривают, что английские аристократы больше приударяют по овсянке и омлетам. Маслов же притащил в номер авоську с незатейливым, но качественным набором продуктов — российский сыр, свежая, аж просящаяся на язык любительская колбаса, пара банок крабов и граммов сто копченой осетрины, килограмм которой стоил аж 12 рублей. Хотя в последние годы после денежной реформы ассортимент продовольственных магазинов сильно просел, но, если не боишься очереди, там пока еще можно было найти немало продуктов, прямо-таки просящихся в рот.
