Татьяна Полякова - Жестокий мир мужчин
– Выставку готовлю, – словно извиняясь, заметил Гаврилов.
– Я была в Доме искусств, услышала по радио и посетила…
– А мне говорили, что ты живешь затворницей, – усмехнулся он.
– Людям свойственно все преувеличивать.
Около часа мы беседовали только о его картинах, некоторые я видела впервые и очень заинтересовалась ими.
– А ты изменился, – констатировала я с некоторой растерянностью.
– Наверное, только дураки не меняются, мне скоро сорок, на многое начинаешь смотреть иначе, другими глазами, так сказать…
В этот момент я остановилась в удивлении, потому что обнаружила свой портрет. Без рамки, небольшой по размеру, он стоял возле стены, и в первое мгновение я даже не узнала себя, так странно выглядело лицо на полотне.
– Не помню, чтобы я тебе позировала, – улыбнулась я.
Гаврилов поставил портрет на стол, посмотрел на него и усмехнулся:
– Года три назад мне пришло в голову… Ты не желала ни с кем общаться, и я написал по памяти…
– По-моему, я здорово смахиваю на колдунью. И почему здесь у меня темные волосы? Это видение художника?
– Прихоть, – улыбнулся Гаврилов. – Я был влюблен в тебя, ты догадывалась?
– Нет.
– Ну и хорошо. Ты никого не замечала вокруг, у тебя был твой Илья, а остальные вроде бы вовсе не существовали. Сначала подобное кажется обидным, потом привыкаешь, а через некоторое время даже начинаешь считать вполне естественным. Когда мы перестали видеться, я вдруг понял, как мне недостает тебя. И вроде бы злился, а еще написал твой портрет. Теперь это выглядит мальчишеской выходкой. Но портрет мне нравится, хотя, конечно, это не портрет вовсе, а жалоба на жизнь бедного провинциального художника.
– Насчет бедности ты переборщил, – засмеялась я.
– Я имею в виду духовное оскудение. Сейчас все кому не лень считают своим долгом швырнуть в мой огород увесистый булыжник.
– Это потому, что ты деньги зарабатываешь, – утешила я.
– Конечно. Какой-то идиот выдумал, что талант и бедность друг без друга не существуют и быть богатым вроде бы стыдно. Чепуха. Талант либо есть, либо его нет, а все остальное – вторично.
– Меня радует, что ты богатый талант, – засмеялась я и устроилась в кресле возле огромного окна.
– Ты ведь не просто так пришла. Что случилось? – спросил Гаврилов, подходя ближе.
– Скоро возвращается Илья.
– Я помню. – Он кивнул и стал смотреть в окно. – Но есть что-то еще…
– Есть, – согласилась я. – Наверное, это звучит довольно глупо, но я решила выступить в роли частного сыщика.
– То есть? – удивился Гаврилов.
– Я пытаюсь выяснить, что в действительности произошло той ночью.
– И что, удалось посрамить милицию?
– Я нашла человека, который видел убийцу Андрея, – уверенно заявила я.
Гаврилов нахмурился, потом отошел к столу, налил в две рюмки коньяка и направился ко мне.
– Это ведь не шутка? – тихо спросил он.
– Нет.
– Господи. – Он покачал головой. – Разумеется, это не Илья… не хотел бы я пережить такое…
– Я и тогда знала, что это не Илья, но… в общем, ты прав. Я не могу не думать о том, что, если бы этот свидетель сказал тогда правду…
– Давай-ка выпьем, – усмехнулся Гаврилов, мы выпили и некоторое время сидели молча. – Этот человек, я имею в виду убийцу, кто-то из наших? – спросил Гаврилов минут через пять.
– Я не знаю, кто он. Свидетель утверждает, что в ту ночь видел его впервые.
– И что ты думаешь?
– Что я могу думать? Я хочу найти этого человека.
– А зачем? – несказанно удивил он меня своим вопросом.
– Немного странно, не так ли? – спросила я.
– Что странно: мой вопрос или то, что ты так стремишься узнать правду? Илья возвращается, может быть, не стоит ворошить прошлое? А ну как то, что ты узнаешь, окажется тяжелым ударом…
– Тебе что-нибудь известно? – насторожилась я.
– Конечно, нет, – вздохнул он. – Для всех нас происшедшее было совершенно неожиданным, каждый в отдельности и все вместе пытались докопаться до сути. И ничего…
– Убийца кто-то из наших, – повертев рюмку в руке, заметила я. – Я имею в виду, кто-то, кто хорошо знал всех участников событий. Андрея застрелили, а пистолет оказался в машине Ильи.
– Я что, в списке подозреваемых?
– Ты? – удивилась я. – Если честно, тебя в роли убийцы я не могла бы представить.
– А кого? Кого из общих знакомых ты могла бы увидеть в этой роли?
Я задумалась, а потом проронила:
– Но ведь кто-то его убил?
– Это единственный непреложный факт, – согласился Гаврилов. – У тебя есть описание предполагаемого убийцы?
– Самое общее: высокий, красивый, волосы темные.
– Слава богу, не похож на меня, – хмыкнул он. – Но два десятка людей, которым такое описание подходит, я берусь перечислить прямо сейчас.
– И у всех был повод убить Андрея? – усмехнулась я.
– С поводом дело хуже, – кивнул Гаврилов. – Лично я его просто не вижу, ни тогда, ни сегодня.
– Ты говорил, наши общие знакомые пробовали докопаться до сути. И какой повод называли они?
– В основном тот, что прозвучал в суде. – Гаврилов отвел глаза и добавил: – Ревность.
– То есть был кто-то…
– Был, – перебил он. – Например, твой Илья…
– Илья никогда не ревновал меня! – Я вроде бы повысила голос, стало стыдно, я закусила губу и, помедлив, добавила: – Извини.
– Это ты извини, если я ненароком скажу неприятные вещи. Видишь ли, мы все тогда были влюблены в тебя… странно, что тебя это удивляет. – Гаврилов засмеялся. – Очень красивая девушка, доброжелательная, веселая, к тому же умница. Ты терпеливо слушала весь тот бред, что мы изрекали, и тебе вроде даже было интересно. Будь ты свободна, возникло бы неизбежное соперничество, но ты была совершенно поглощена своей любовью, поэтому все мы оказались в равном положении и в конце концов смирились. Однако с Андреем ты проводила больше времени, и, когда все случилось, мудрые головы вспомнили пословицу «Дуракам везет» и решили: а почему бы и нет? В конце концов, Андрей симпатичный парень, краснобай, а ты юное, неопытное создание и т. д. и т. п.
– Ты это серьезно? – удивилась я.
– Абсолютно. Каюсь, даже я склонялся к подобной мысли. У Ильи свои представления о гордости и все такое… Ты меня понимаешь. Его поведение на суде подтвердило наши догадки, а потом и твое затворничество. Искупление грехов. Когда один из соперников сходит в могилу, а другой отправляется по этапу, женщины ищут утешения в монастыре.
– Интересная мысль, – хмыкнула я.
– Скорее банальная. Но ведь это неправда, так? А выглядит правдоподобно. Это я к тому, что все наши предположения гроша ломаного не стоят. Выглядят логично, но за ними ничего.
– И все-таки Андрей погиб, но Илья не убивал его…
– Да… – Гаврилов смотрел на одну из своих картин и криво усмехался. – Ты пришла ко мне, чтобы узнать, у кого был повод это сделать?
– Скажем так, я надеялась, что мы вдвоем можем додуматься до чего-то интересного.
– Ясно. И тогда, и сейчас я не вижу никакого повода. Андрей не нуждался в деньгах, ни у кого не занимал, если деньги у него появлялись, жил на широкую ногу, если исчезали, садился на хлеб и воду и не переживал по этому поводу. У него было полно знакомых, и на тарелку супа он мог твердо рассчитывать. Я, наверное, не удивлю тебя, заявив, что Андрей был совершенно бездарен, завидовать ему просто никому бы не пришло в голову. Он не был игроком, так что карточный долг или что-то в этом роде отпадает. В его квартире не было ничего ценного, версия об ограблении даже не возникла. Единственное, что могло прийти в голову: убийство на почве ревности. Если это не Илья, тогда я просто не знаю кто. То есть у меня нет подходящей кандидатуры. Хотя, конечно, можно предположить, что его убила Зайчиха. Но твой свидетель говорит о мужчине, а Зайчиха не похожа на симпатичного парня, хотя следует признать, что и на женщину она походит мало.
– Зайчиха? – не поняла я.
– Ну как же: Татьяна Зайцева. Ты должна ее помнить. Преподает на худграфе, «синий чулок» и баба-яга в одном лице. Жутко злобная стерва.
– Серьезно? Я как будто не замечала в ней особой злости.
– Тогда она была на пять лет моложе и еще надеялась выйти замуж. Теперь это злобная фурия и совершенно сумасшедшая старая дева. Впрочем, я, возможно, сгущаю краски, у нас с нею личные счеты. По поводу моей выставки она разразилась разгромной статьей в губернских «Ведомостях». Впрочем, ее пристрастия всем известны: она единственный человек, который искренне считал Андрея гением.
– Да, я помню. Автопортрет с филином неизменно вызывал у нее слезы. Я всегда терялась, когда она обрушивала на окружающих поток хвалебных од в адрес Андрея… У нее мог быть повод его убить?
– Ревность. Она была влюблена, а он не отличался постоянством, отношения у них сложились довольно странные, она считала себя его женой, а он вроде бы вовсе не замечал этого. Забавно, да?
