Наталья Александрова - Снежная Королева
— Ты ведь с ним в здешней больнице познакомился? Когда ноги потерял? Как это случилось?
Лера решила проверить нянькину память.
— Дорога скользкая была… — неохотно проговорил Василий. — А тут из-за поворота Сашка выехал на тракторе, я свернул, а машину занесло… ну и прямо в столб!
— Небось, еще и выпивши был?
— Самую малость, — признался Василий, разливая кипяток по чашкам. — Оклемался в палате, а ног-то и не чувствую… Все, подумал, отбегался Вася! Думал уж, лучше удавиться! К полотенцу уже приглядывался, как его скрутить да к спинке кровати пристроить. А Затвор на соседней койке лежал, он к тому времени уже на поправку шел. Понял по глазам, что худо мне, ну и налил… ему нянька приносила. Хороший он был мужик, понимающий. А достать и в больнице все можно, если деньги есть.
Я разом целую бутылку оприходовал, только тогда малость полегчало. Доктор, Илья Соломонович, как унюхал, очень разорялся. Ногами даже топал. Доктора-то, они разве что понимают? Сдохнешь, кричал! А мне в ту минуту, может, только и хотелось сдохнуть. На хрена, думаю, такая жизнь? Считай, полмужика от меня осталось!
— А с самим-то Затвором что было? Тоже, что ли, в аварию попал?
— А он тебе что — ничего не рассказывал? — подозрительно осведомился инвалид.
— А тебе самому что — очень приятно про ту аварию вспоминать?
— Твоя правда… он и мне не очень-то много говорил. Разборка у них была. Напоролся на узкой дорожке на старых дружков, с которыми чего-то за несколько лет до того не поделил. То ли он их кинул, то ли они его. Ну они и отделали Затвора по полной программе. Он, конечно, тоже не сидел да не ждал, монтировкой отмахался, а может, и еще чем посерьезнее. Однако в больницу попал.
— А третий в палате кто был? — спросила Лера и сделала глоток. Чай оказался на редкость вкусным, настоянным на каких-то травах. — Кто вам эту бумагу дал?
— Третий? — переспросил Василий. — Третий-то очень серьезный человек был, авторитетный. Ломовой Алексей Прохорович. Кличка его была Лом…
«Ну и память у той няньки! — поразилась Лера. — Свой гонорар она честно отработала!»
— С огнестрельным ранением он в ту больницу попал, — продолжил инвалид. — Поступил он, когда я уж на поправку пошел, на костылях ходить приноровился. Подстрелили его на дороге, неподалеку от Оредежа. Как привезли в палату, стонал очень страшно, да какие-то слова все выкрикивал. Кого-то убить грозился. Милиция приехала, говорит — перестрелка на шоссе, трое насмерть, их тоже, кстати, в больницу привезли, только прямо в морг. Лом этот, конечно, без сознания, так менты и уехали ни с чем, до утра, говорят, подождем. Старший их говорил — в Питер его надо, в специальную больницу, где охрана и все прочее, а доктор наш Илья Соломонович — только под вашу, говорит, ответственность, потому как не переживет он этой… как ее… транспортировки. Ну, наше какое дело, лишь бы они скорей ушли да угомонились. Уколола сестричка Лома чем-то, он вроде поуспокоился, в забытье впал. И я заснул, только под утро Затвор меня стал трясти. Сосед наш, говорит, помирает, и с нами напоследок говорить хочет, причем непременно с двумя. Ну, я очухался, к его койке перебрался. Гляжу — в сознании он, глаза блестят. Говорит только с трудом и видно, что не жилец, последние силы на исходе. И тут он нам такое рассказал… что спрятано у него в укромном месте на страшные деньги дури… наркотиков этих. И никто, кроме него, про тот тайник не знает, — Василий с размаху опустил чашку на блюдце, глаза его блестели. — То есть знали еще двое, так они уже ничего никому не расскажут, на том свете чертям уголек подбрасывают. Они этот груз втроем перевозили, да только чуть не попали в засаду, сдал их кто-то. Ну и спрятали они тогда его в укромном месте. И теперь из тех троих только он в живых остался. И, в общем, не хочет он, чтобы тот тайник достался его дружкам. Потому что они-то его и подстрелили. И ментам отдавать тоже не хочет, потому что знает — через ментов все равно тем же дружкам груз достанется. Потому как все менты давно купленные. А теперь он чувствует, что смерть совсем подступила, времени не осталось, самое большее — до утра доживет, и чтобы, значит, тайник не пропал, отдает он его нам с Затвором. А чтобы, говорит, все по-честному было, чтобы мы друг друга не кинули, он план нарисовал и пополам его порвал. Половина мне, а половина — Затвору. И дал нам эти бумажки…
— На анализе крови нарисованные! — вставила Лера.
— Точно, на анализе… И только вот что я думаю. Он прямо-то не сказал, а мне подумалось — не иначе, как сам он и замочил тех двоих, подельников своих, с кем груз прятал. И той ночью не случайно нам двоим с Затвором тайну открыл. Надеялся, что поубиваем мы друг друга из-за той бумаги. Такой это был человек… даже перед смертью хотел нас стравить! Только Затвор на эту приманку не купился, сказал — пополам, так пополам!
Василий помолчал немного и закончил:
— В общем, и правда к утру Лом умер. А Затвора на другой день выписали. Он, когда уходил, шепнул мне, что непременно вернется. Когда шум утихнет. Да вот, видишь, не получилось у него вернуться. Ты вместо него пришла.
***Лера подъехала к воротам, посигналила. Калитка справа от ворот отворилась, вышел высокий бородатый цыган в рыжей кожаной куртке и низко надвинутой на глаза черной шляпе. В углу перекошенного рта торчала незажженная сигарета. Заглянув в машину, цыган ухмыльнулся, выдохнул смесь чеснока и перегара, оскалился, сверкнув золотым зубом, процедил, по блатному растягивая слова:
— Ну, с прие-ездом, беленькая! Ласло тебя ждет! И чем ты только его приворожила?
— Зубы по утрам чищу! — ответила Лера, отстранившись. — Ты никогда не пробовал? Очень интересное ощущение!
Цыган беззлобно расхохотался, распахнул ворота. Лера въехала во двор, поставила машину под навес.
Посреди двора пылал огромный костер, вокруг него сидели на скамьях и простых ящиках цыгане с кружками и гранеными стаканами. По кругу ходили бутылки водки и свежие караваи хлеба. Над костром жарилась целая свинья. Невысокий цыган лет сорока с золотой серьгой в ухе перебирал струны гитары, толстая тетка в цветастой шали, с густой щеточкой усов над верхней губой, низким глубоким голосом выводила:
… запрягу лоша-адку в сани, бурую, мохнатую…
Остальные подтягивали ей на разные голоса.
Лера поднялась на крыльцо.
В сенях ее встретил старый знакомый, Шандор — толстяк с блестящими выпуклыми глазами.
— Привет, беленькая! — проговорил он, шагнув навстречу. — У Ласло сейчас гость… подожди немножко! Это особенный гость, такой гость, с которым тебе лучше не встречаться!
— Ну ты ему скажи, Шандор, что я приехала, новости важные привезла…
Цыган кивнул, поправил шелковую рубашку и скрылся за дверью.
Лера огляделась.
Все здесь казалось ей таким провинциальным, допотопным, безнадежно устаревшим. Эта деревенская изба, отделанная внутри с дешевым цыганским шиком, золотые зубы и шелковые рубашки лаварей вызывали невольное раздражение.
«Мне не приходится выбирать, — подумала она, — но ничего, все это до поры до времени… Я перерасту их, подомну, они будут у меня на побегушках. .. Я начинаю входить во вкус, — вдруг заметила она про себя, — то ли еще будет?»
Вдруг распахнулась дверь — другая, не та, за которой скрылся Шандор, и в прихожую выскочила Жужа. Сверкая глазами, маленькая цыганка подскочила к Лере, зашипела, как раздраженная гадюка:
— Я тебе говорила, поганка бледная, чтобы ты на моей дороге не вставала? Чтобы ты к моему мужчине близко не подходила? Чтобы на глаза ему не показывалась?
— Да уймешься ты наконец? — огрызнулась Лера, отступив к двери. — Как ты меня достала!
— Я тебе все это говорила! — выпалила цыганка. — А ты меня не хотела слушать! Так умри же, рыба мороженая! — она выхватила нож и бросилась на мнимую соперницу. Лера отскочила, огляделась в поисках подручного орудия самообороны и, не найдя ничего подходящего, бросилась за дверь, куда перед тем скрылся Шандор. Цыганка, размахивая ножом, устремилась за ней.
Они оказались в знакомой, пышно обставленной комнате. В глубине ее, в двух низких кожаных креслах сидели Ласло-Клоун и толстый неопрятный мужчина с плоским нездоровым лицом, напоминающим коровье вымя. На низком столике между ними расположились керамические плошки с зеленью и закусками, блюда с горячими шашлыками, тарелки с копченой осетриной и нежной пармской ветчиной, бутылки с грузинскими винами и выдержанным армянским коньяком. На самом почетном месте стояли хрустальный графин и два тяжелых стакана, наполненных янтарной жидкостью. Шандор стоял посреди комнаты и что-то увлеченно говорил. Увидев вбежавших в комнату женщин, он обернулся и недовольно перекосился:
. — Ну куда вы лезете? Видите — мужчины разговаривают!
— Я ее убью! — выпалила Жужа и бросилась на Леру, угрожающе размахивая ножом. — Я ей сказала, чтобы держалась от тебя подальше!
