Ярослав Зуев - Расплата. Цена дружбы
Помимо проблем с продуктами город будоражили слухи о поразительно дешевых бытовых ценностях, добытых мародерами в Припяти для перепродажи на черном рынке. Поговаривали о кем-то купленном шикарном паласе, после повешения которого на стену у жильцов квартиры махом вылезли волосы. Милицейские патрули стреляли мародеров на месте, но репрессии не меняли картину. Смертоносная контрабанда шла. Личный шофер Нины Григорьевны поведал историю о пригнанной в гараж новой «шестерке», по приближении к которой счетчики Гейгера затрещали, будто сучья в костре. Машину погнали дальше. В места, где дозиметр не стал непременным атрибутом туалета.
В первых числах сентября Ростик, Ольга и Богдасик вернулись домой. Страсти вокруг трагедии на атомной станции понемногу улеглись. Не потому, что она стала безопаснее, или вырвавшаяся на свободу радиация растеряла смертоносную силу. Просто миллионы людей не в состоянии долгие месяцы жить в непрерывном напряжении, словно узники камеры смертников. Народ мало-помалу успокоился, и каждый надеялся, что его пронесет. Не в каждый же окоп попадает по снаряду. Тем более, что облажавшаяся в тысячу первый раз власть сделала все возможное, чтобы засекретить последствия катастрофы. Люди мрут, как мухи, а отчего, пойди разберись.
Осенью 86-го среди полесских болот выросла уродливая громада саркофага, и лучшего памятника семидесятилетнему произволу при всем желании невозможно придумать. Плохо, что доступ ограничен, саркофаг в самом центре закрытой зоны.
* * *В 88-м году Ростик окончил институт. Диплом о высшем экономическом образовании открывал путь на финансовое поприще. Беда заключалась в том, что на финансы ему было плевать. Ему по-прежнему нравилась история, обреченная быть домашним хобби. До Ростика в полной мере дошло, что значит расплачиваться за неправильный выбор, который к тому же делал не он. Если в институте о буднях бухгалтера он старался вообще не думать (институт – это учеба, то есть, в конце концов, явление временное), то с работой дело обстояло по-другому. Благодаря протекции матери он распределился в планово-финансовый отдел столичного строительно-монтажного треста, и зашагал туда ежедневно с энтузиазмом каторжника, отбывающего наказание в каменоломнях.
– Ох, не могу я! Тошнит меня! – жаловался он жене.
– Ну, зайчик, потерпи. – Уговаривала Ольга.
– Сколько терпеть?! Сорок лет до пенсии?!
– Я тебе нарукавники пошила, – не в лучший момент ляпнула Ольга, не хотевшая ничего плохого.
– Что пошила? – зловещим голосом уточнил Ростик.
– Нарукавники… – промямлила она. – А то… понимаешь, рукава… лоснятся. Я их отстирать не могу.
– Да чтоб они сгорели вместе с тобой, эти проклятые нарукавники! – завопил Ростик. Ольга в ужасе отшатнулась.
У Нины Григорьевны в тот вечер раскалывалась голова, а «пятирчатка» не приносила облегчения.
– Ты что вопишь? – возмутилась Нина. Она морщилась и держалась за виски. Ростик ее состояние проигнорировал.
– Заткни уши ватой!
Разразился чудовищный скандал, в ходе которого стороны не скупились на эпитеты. Ольга пыталась умиротворить ссорящихся, и ей перепало и от Ростика, и от Нины.
– Это я на шее сижу и пальцем о палец не ударяю?! А готовит вам дядя?! Желудки моим борщом набиты, и вы еще смеете куском хлеба попрекать?! И намного я вас объела?!
Конец сваре положил Богдасик. Перепуганный истошными воплями взрослых, он разразился громким плачем. После ссоры участники чувствовали себя опустошенными, и не подымали друг на друга глаз. На следующий день Ольга занялась сбором документов для яслей.
– Куда ты, интересно, собралась? – хмурясь, спросила Нина Григорьевна. Осадок вчерашнего скандала отравил весь день, и она готовилась идти на попятную. Ольга ничего не ответила. Обида по-прежнему клокотала в ней, тем более сильная, что Ольга остро ощущала беспомощность, делавшую ее позицию непримиримой.
– Давай забудем, – предложила Нина.
– Извините, Нина Григорьевна, – дрожащим голосом отвечала невестка. – Вы для нас с Богдасиком много сделали, и я вам искренне благодарна за все. Но, терпеть ваши упреки в куске хлеба… простите, если что не так. – Ольга ушла в комнату. Ростик тенью шмыгнул за ней.
«Пошел вымаливать прощение. Понимаете ли? Слова сказать нельзя! И этот хорош, кашу заварил, а я теперь во всем виновата».
В рекордные сроки пристроив Богдасика в ясли, Ольга пошла в спортклуб «Буревестник». Деньги тренерам платили не ахти какие, но, все же лучше, чем ничего, и Ольга почувствовала себя увереннее. Она засиделась дома. Богдасика из яслей забирали по очереди, но Ольга чаще Ростислава, потому что освобождалась раньше. Нина Григорьевна в очереди не участвовала, обязанности управляющей держали ее на работе допоздна. Потом Ростик потихоньку перевесил ясли на жену. Она какое-то время терпела, пока ее терпение не лопнуло.
– Интересно ты устроился?! Других деток то папы, то мамы забирают, а про нас с Богдасиком можно подумать, что, мол, сирота и мать одиночка!
– Ты же раньше заканчиваешь! – парировал Ростик, у которого завелась неприятная привычка поздно заявляться домой. Он, в последнее время вообще казался загадочным, и был рассеян, что случается с ушедшими в себя людьми. Ольгу это бесило.
– Правильно! – вспыхнула она. – Я раньше всех освобождаюсь, мотаюсь по магазинам с высунутым языком, вожусь с Богдашей, готовлю жрать, а еще вылизываю эту чертову квартиру. Так, может, я и есть одиночка?
– Интересная мысль, – согласился Ростик.
– Бабушки у нас нет, а теперь и папа исчез?! У всех бабушки, как бабушки, с внуками сидят, а у Богдана особый случай, ответственная банкирша, Синий Чулок!
Нина Григорьевна, к несчастью, как раз объявившаяся в дверях, ухватилась за последнюю фразу:
– Что?! Это ты про меня?!
– Вам на внука наплевать.
– Ах, ты… – Нина колебалась с определением, но, в конце концов пошла по минимуму. – Бессовестная. На скамеечке мне вязать?! Устала по магазинам бегать?! По каким, спрашивается?! – По социальному статусу Нина Григорьевна стояла несравненно ниже покойного тестя Ростислава Капонира. Сдербанк, в конце концов, не ЦК. Но, ее положение было достаточно высоким, чтобы пользоваться закрытым распределителем, без которого и про молоко, и про финских кур, и про апельсины можно было смело забыть. Перестройка близилась к завершению, злые языки шутили, что за ней последует Перестрелка, а потом Перепись оставшегося населения. Как бы там ни было, прилавки магазинов были пусты. Богдасик, ставший по милости безмолочной Ольги искусственником, был вскормлен на югославских смесях для малюток, которые в магазинах для простых смертных и искать не имело смысла. К концу десятилетия товарный дефицит стал таким же атрибутом действительности, как красные знамена и портреты Ильича. Чтобы купить обыкновенное молоко, надо было здорово расстараться. На работе у Ростика дефицитные товары распределялись посредством лотереи, предполагавшей шляпу и бумажки с крестиками. В целях торжества справедливости везунчики исключались из следующего розыгрыша, так что счастливый обладатель банки кофе «Пеле» утрачивал шансы полакомиться конфетами. Как-то раз Ростику подфартило ухватить при жеребьевке вошедшие в моду дамские ботфорты, но сотрудницы планово-экономического устроили бунт, исключив мужчин из общего списка. «При чем тут жены сотрудников?!» – вопили бухгалтерши с экономистками, разыгрывая лотерею заново. При втором розыгрыше ботфорты достались Циле Михайловне, ведущему инженеру ПЭО, рост которой не превышал полутора метров. Местные остряки на следующий же день присовокупили к сапогам подтяжки, исключительно для удобства ношения. С Цилей Михайловной приключилась истерика.
В «Буревестнике» у Ольги тоже изредка случались пайки, индюшачьими крылышками и сигаретами «Ватра», курить которые следовало вертикально, чтобы не высыпался вонючий табак. Все это напоминало блокаду Ленинграда, перенесенную на одну шестую часть суши, а такое было не под силу даже Гитлеру, в лучшие его денечки.
Так что возмущение Нины Григорьевны основывалось не на пустом месте. Кормящей дланью семьи по-прежнему выступала она. Быстро осознав этот непреложный факт, Ольга решительно переключилась на Ростика:
– Совсем совесть потерял. Можно подумать, Богдасик тебе чужой.
– Тебе виднее. – Огрызнулся Ростик.
В конце концов Ольга заподозрила, что у Ростислава другая женщина. Однако это было не так. Как уже известно Читателю, Ростик обрел новую веру. Каким образом он приобщился к кришнаитам, Ольга так толком и не узнала. Впрочем, это не имело значения. Инфицирование было на лицо, болезнь протекала тяжело, чем лечить, оставалось гадать.
– Имя мое Брахмавайвата, – заявил Ростислав, после чего Ольга так и села. Нина Григорьевна пришла на помощь, но она давненько утратила былое влияние. Наличные лекарства оказались дерьмом. Ростик стоял на своем, непоколебимо, как Александрийский столб.
