Марк Фишер - Психиатр
Интуитивно он связал в единое целое: бокалы на столе, опорожненная бутылка водки, упаковка мнемониума… Должно быть, он принял таблетку и лекарство заблокировало его память. Так вот что произошло! Никакого другого объяснения его отключке не было.
В это время молодой Вильямс продолжал вырезать из кожаной обивки дивана десятимиллиметровый квадрат!
— Кто дал вам на это право? — спросил его психиатр.
И снова Тамплтон пришел на помощь своему ассистенту:
— У меня есть ордер на обыск, этого достаточно, чтобы перевернуть ваш дом вверх дном. — И он предъявил документ, на который Томас даже не взглянул. Выдержав паузу, словно для того, чтобы усилить эффект разыгрывающейся драмы, инспектор с усмешкой добавил, держа в руке вторую бумагу: — Я также располагаю ордером на ваш арест по подозрению в нападении и изнасиловании вашей пациентки Катрин Шилд, которая этим утром была найдена в вашем «мерседесе» на пляже рядом с вашим же домом. Вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас.
Новость явно шокировала доктора. Но так как Гибсон был почти уверен, что принял таблетку мнемониума и в результате ничего не помнил, он не возразил ни единым словом, к радостному удивлению инспектора, который, без сомнения, принял эту пассивность за признание вины. Это было слишком хорошо, слишком просто! В конце концов, он может засадить его в тюрьму и тут же добиться полного признания в том, что связано со смертью жены.
— Не хочу усугублять ваше отчаяние, доктор, но у меня такое впечатление, что последующие годы жизни вы проведете в тюрьме.
Томас не поддался на провокацию, он тут же задал вопрос:
— Как она?
— Кто?
— Катрин, конечно!
— Она вне опасности. — Инспектор настолько растерялся, что не сразу понял, о чем его спросил доктор.
Томас явно почувствовал облегчение. Не так важно, что он мог или не мог сделать со своей пациенткой за время долгих часов своей отключки, главное, что он ее не убил!
Во взгляде инспектора появилось новое выражение. Решительно, этот врач знает свое дело! Какое сострадание к пациентам! По меньшей мере он умело играет свою роль. Да, именно так, он делает все, чтобы усыпить бдительность полиции, как было при расследовании смерти его жены. Но на этот раз у него ничего не выйдет: слишком много против него улик.
Инспектор сделал знак полицейским. Дюжий верзила подошел с наручниками.
— Вы собираетесь надеть на меня наручники? — спросил Гибсон, указывая на полицейского.
В это время инспектор обратил внимание, что руки врача покрыты ссадинами и порезами. Он взял его за правую руку, попросил показать левую и спросил:
— Вы поранились, доктор?
— Я… по всей видимости, да, — пробормотал Томас.
— Что значит «по всей видимости»?
— Я не могу вспомнить.
— Вы не помните?
— Нет.
— Мы обнаружили следы крови на сиденье вашей машины рядом с пострадавшей. А на ней были мужские перчатки. Перчатки из черной кожи, «порше». Это вам о чем-нибудь говорит, доктор? К тому же кровь запеклась и на перчатках.
Томасу стало дурно. Кожаные перчатки были той же марки, что и его собственные перчатки для вождения! Что и те, которые были на руках жены во время роковой аварии! Что за странное совпадение! Какой жестокий поворот судьбы!
Инспектор подвел итог:
— Если тест на ДНК покажет, что на сиденье и на перчатках ваша кровь, вам, доктор, понадобится очень хороший адвокат.
Глава 17
К тому времени когда наконец приехал адвокат, Томас уже почти час томился в узкой камере полицейского участка. Свое новое унижение он переживал меньше часа, а первым было то, что пришлось выдержать взгляды соседей, когда его вывели из собственного дома в наручниках, в сопровождении двух полицейских, как обыкновенного преступника — кем он, возможно, и являлся. Как знать?
Он встретил доктора Джеймса Робертсона с явным облегчением. Они знали друг друга уже на протяжении двадцати лет, вместе кутили, учились в одном университете и, даже если они виделись нечасто, им всегда было приятно снова встретиться. За исключением, конечно, встреч при обстоятельствах, подобным нынешним.
Доктор Робертсон сразу же отозвался на зов друга о помощи, улизнув с крайне важного заседания в своей адвокатской конторе.
Очень энергичный, всегда загорелый, с густой, аккуратно подстриженной бородой и веселым взглядом, этот мужчина излучал сияние. И только почти лысая голова выдавала, что ему уже сорок пять.
— Спасибо, что приехал так быстро, — сказал Томас, облегченно вздохнув.
— Пустяки, старина!
Полицейский проводил Томаса и адвоката в маленькую комнату, чью скудную меблировку составляли деревянный стол и два стула без спинки. Ну по крайней мере они могли поговорить без свидетелей. Мужчины сели.
Помолчав минуту, в течение которой они смотрели друг на друга улыбаясь, с явной теплотой, Томас сказал:
— Ты хорошо выглядишь.
— Да я защищаюсь! Я пока еще не встретил женщину, на которой захотел бы жениться. Не тороплюсь. Сначала долго присматриваюсь, изучаю… — ответил Робертсон шутливым тоном.
— Да, так надежнее, так надежнее, — повторился Томас, зная о том, какой успех у женщин имеет его друг, потрепанный недавним разводом, который оказался для него разорительным, хоть он и являлся адвокатом: сапожник всегда без сапог? В его оправдание следовало сказать, что он допустил ошибку — по крайней мере в этом смысле, — женившись на коллеге.
— А ты как, уже не переживаешь так из-за Луизы?
— Да, я думаю о ней теперь не больше ста раз в день.
— Это прогресс, — сказал с нотой симпатии его друг. — Время лечит.
На мгновение оба замолчали.
— Мы можем спокойно поговорить, не опасаясь, что нас потревожат? — спросил Томас своего адвоката. — Есть вероятность, что они подслушивают?
— Нет, тем не менее я никогда не полагаюсь на честность полиции, — объявил адвокат, с этими словами он достал из своего портфеля желтый плеер марки SONY и две маленькие колонки. Он поставил все это на стол между собой и Томасом и нажал на пуск. Тут же зазвучал дьявольский рок в исполнении одного из кумиров их молодости, причем с такой силой, какую нельзя было и предположить, судя по размерам проигрывателя.
— Это должно уладить проблему, — сказал доктор Робертсон, в то время как Джимми Хендрикс чувственным голосом пел: «'Scuse me, while I kiss the sky!»[1]
— Allright! — сказал Томас, в который раз пораженный оригинальностью и изобретательностью своего старого школьного друга.
— Ты помнишь Вудсток? — спросил Томас. — У меня тогда были волосы до самых плеч!
— А у меня вовсе не было волос! — сказал адвокат, коснувшись рукой своей гладкой лысины.
Мужчины разразились смехом. Затем, успокоившись, доктор Робертсон достал блокнот. Время для забав истекло. Ситуация была серьезной. Адвокат достал из внутреннего кармана шикарную позолоченную ручку «Монблан», подаренную богатым клиентом.
— Ну рассказывай, что же произошло на самом деле?
Томас широко раскрыл глаза и сжал губы.
— Я ничего не помню! Я только знаю, что меня обвиняют в изнасиловании одной из моих пациенток. Этим утром ее нашли в моей машине в конце пляжа, прямо перед моим домом. Изнасилованную и избитую…
— О! Какая прелесть… Но что могло произойти? Как так получилось, что ты ничего не помнишь?
— Та же самая проблема, что и с Джимми Хендриксом…
— Нар…
Адвокат не осмеливался полностью озвучить свою мысль. К тому же он был удивлен, так как даже в университете, во времена когда практически все принимали или по крайней мере пробовали наркотики и травку, Томас даже слышать о них не хотел. Он был слишком добропорядочным, слишком дисциплинированным и почти не поддавался модным веяниям.
— Наркотики? Ты? — закончил вопрос адвокат, нервно проводя рукой по лысому черепу, будто по воображаемым волосам.
— Да…
— Я не знал, что ты начал… Это из-за Луизы, ты страдал?
Томас догадался, что неправильно понят.
— Да нет же, я принял экспериментальный препарат, мнемониум. Он… как бы попроще объяснить… он действует на главный центр памяти. Иными словами, это лекарство заставляет тебя забыть о том, что ты пережил в течение предыдущих двенадцати часов и, по всей вероятности, нескольких часов, которые следуют за его приемом. Если дело обстоит именно так, то, возможно, вчера вечером я принял этот препарат. Но я ничего не помню. Ни когда, ни зачем — ничего. Я только заметил вскрытую упаковку у себя дома сегодня утром и сделал вывод, что именно так и было.
Доктор Робертсон нахмурил брови:
— Это глупо, очень глупо! Не представляю, как мы обеспечим тебе алиби, если ты ничего не помнишь!
— Я тоже не представляю, поэтому и позвал тебя.
