Андреа Камиллери - Форма воды
Ингрид внимательно рассматривала трассу, ту ее часть, которую была в состоянии разглядеть, вернее, вообразить.
– Не знаю, что тебе сказать. Днем – другое дело. Во всяком случае, могу попробовать, если хочешь.
И посмотрела на комиссара с улыбкой, прищурив глаза.
– Вижу, что ты хорошо обо мне осведомлен, а? Ну, что мне нужно делать?
– Пробуй, – сказал Монтальбано.
– Ладно. Ты подожди здесь.
Села в машину и уехала. Достаточно было нескольких секунд, чтоб Монтальбано потерял из виду огни фар.
– Нда, привет. Наколола меня, – смирился комиссар.
И пока он собирался с духом для долгого пути на своих двоих до самой Вигаты, услышал ревущий мотор – она возвращалась.
– Может, получится. У тебя есть фонарик?
– В бардачке.
Она опустилась на колени, осветила днище автомобиля, поднялась.
– Есть носовой платок?
Монтальбано дал ей носовой платок, Ингрид завязала им больную щиколотку.
– Садись.
Задним ходом она доехала до грунтовой дороги, которая вела прямо под мост.
– Я попытаюсь, комиссар. Но имей в виду, что у меня нога выведена из строя. Пристегни ремень. Нужно как можно быстрей?
– Да, но главное, чтоб мы доехали до берега в целости и сохранности.
Ингрид выжала сцепление и понеслась. Это были десять минут тряски, беспрерывной и безжалостной, у Монтальбано в какой-то момент возникло впечатление, что голова всеми силами стремится оторваться от тела и вылететь вон из окошка. Ингрид, напротив, была спокойна, решительна, вела машину, высунув кончик языка, так что комиссара все время подмывало сказать, чтоб она его убрала, а то, неровен час, откусит. Когда, они добрались до берега, Ингрид спросила:
– Я выдержала экзамен? – В темноте глаза ее сияли. Она была возбуждена и довольна.
– Да.
– Давай еще раз, в гору.
– Ты спятила! Хватит.
Она выразилась точно, назвав это экзаменом.
Только результатов он не дал никаких. Ингрид справилась с задачей прекраснейшим образом, и это свидетельствовало против нее, однако на предложение комиссара она реагировала безо всякого замешательства, только удивилась, и это свидетельствовало в ее пользу. А как расценивать тот факт, что у машины ничего не поломалось? Положительно или отрицательно?
– Ну как? Поедем еще? Давай! Первый раз за весь вечер я получила удовольствие.
– Нет, я же сказал.
– Тогда садись за руль, а то мне очень больно.
Комиссар поехал вдоль берега. Он убедился, что машина в полном порядке.
– Ты просто молодец.
– Смотри, – сказала Ингрид, становясь серьезной профессионалкой. – Кто хочешь может пройти по этой трассе. Класс состоит в том, чтобы довести машину до конца в таком же точно состоянии, в каком она стартовала. Потому что после вдруг может оказаться, что впереди тебя ждет асфальтированная дорога, а не песчаный берег, как здесь, и ты должен нагнать потерянное время, прибавив скорость. Нет, я говорю непонятно.
– Ты говоришь очень понятно. Тот, кто после спуска оказывается на берегу, к примеру, с поломанным карданом, – не умеет ездить.
Они добрались до выпаса, Монтальбано повернул налево.
– Видишь эти большие кусты? Там нашли Лупарелло.
Ингрид ничего не ответила, не обнаружила даже особенного любопытства. Ехали по тропинке, этим вечером народу было мало, затем вдоль стены старого завода.
– Здесь женщина, которая была с Лупарелло, потеряла цепочку и перебросила через забор сумку.
– Мою сумку?
– Да.
– Но это была не я, – пробормотала Ингрид, – и клянусь тебе, что во всей этой истории не понимаю ничего.
Когда они оказались у дома Монтальбано, Ингрид не могла выйти из машины. Комиссару пришлось поддерживать ее за талию, а она висела на его плече. Войдя, рухнула на первый же попавшийся стул.
– Бог ты мой! Теперь мне взаправду больно.
– Иди туда и снимай штаны, тогда я смогу тебя перевязать.
Ингрид поднялась со стоном, заковыляла, хватаясь за мебель и стены.
Монтальбано позвонил в коммисариат. Фацио доложил ему, что заправщик вспомнил все и идентифицировал человека, которого пытались убить. Тури Гамбарделла, один из Куффаро, что и следовало доказать.
– Галлуццо, – продолжал Фацио, – был в доме Гамбарделлы, жена говорит, что не видела его уже два дня.
– Я бы у тебя выиграл спор, – сказал комиссар.
– Почему? Я, по-вашему, мог попасться на такую удочку?
Монтальбано услышал, как в ванной зашумела вода. Ингрид, видимо, принадлежала к тому разряду женщин, которые не могут устоять при виде душа. Он набрал телефон Джедже, номер мобильника.
– Ты один? Можешь говорить?
– Один-то один. А насчет говорить, зависит, о чем говорить.
– Я должен спросить у тебя только имя. Тебе это никак не повредит, ясно? Но я хочу получить точный ответ.
– Имя кого?
Монтальбано объяснил, и Джедже не затруднился назвать его, это имя, и в придачу добавил даже и прозвище.
Ингрид растянулась на кровати, на ней было только большое полотенце, которое прикрывало ее весьма мало.
– Извини меня, я не в состоянии держаться на ногах.
Монтальбано с полочки в ванной взял тюбик с мазью и бинт.
– Ногу дай.
Она шевельнулась, выглянули ее почти символические трусики и одна грудь, словно нарисованная художником, не слишком разбирающимся в женщинах, открылся сосок, как будто озираясь с любопытством в незнакомом месте. И тут Монтальбано снова почувствовал, что у Ингрид нет намерения его соблазнить, и был ей за это благодарен.
– Вот увидишь, скоро тебе полегчает, – сказал он, натерев щиколотку мазью и туго ее забинтовав. Все это время Ингрид не сводила с него взгляда.
– У тебя есть виски? Принеси мне полстакана, льда не надо.
Как будто они были знакомы тыщу лет. Монтальбано, дав ей стакан, взял стул и сел у кровати.
– Знаешь, комиссар? – сказала Ингрид, глядя на него. У нее были зеленые глаза, теперь они горели. – Ты первый настоящий мужчина, которого я встречаю в этих местах.
– Лучше Лупарелло?
– Да.
– Спасибо. Теперь слушай вопросы.
Монтальбано уже открыл рот, когда услышал звонок в дверь. Он никого не ждал и, озадаченный, пошел открывать. На пороге стояла улыбающаяся Анна, в гражданском:
– Сюрприз!
И, отстранив его, она вошла в дом.
– Спасибо за теплый прием. Где ты был весь вечер? В комиссариате мне сказали, что дома, я пришла, все было темно, звонила минимум пять раз – глухо, потом наконец увидела свет.
Анна посмотрела на Монтальбано, который не издал ни звука.
– Что с тобой? Язык проглотил? Тогда слушай…
Она запнулась: в дверь спальни, оставшейся открытой, она увидела Ингрид, полуголую, со стаканом в руке. Сначала она побледнела, потом залилась краской.
– Извините, – промямлила она и бросилась вон сломя голову.
– Беги за ней! – крикнула ему Ингрид. – Объясни ей все! Я ухожу.
Со злостью Монтальбано дал пинка входной двери, так что задрожали стены. Он слышал, как в это время отъезжала машина Анны, завизжавшая шинами по асфальту с той же яростью, с какой он захлопнул дверь.
– Я не обязан вообще ничего ей объяснять, дьявол ее побери!
– Я пошла? – Ингрид полусидела на кровати, ее грудь победно возвышалась над полотенцем.
– Нет. Но все же прикройся.
– Извини.
Монтальбано снял пиджак и рубашку, подержал немного голову под струей воды в ванной, вернулся и сел рядом с кроватью.
– Хочу как следует узнать историю с цепочкой.
– В прошлый понедельник Джакомо, моего мужа, поднял телефонный звонок, какой, я плохо поняла, слишком хотелось спать. Он быстро оделся и ушел. Вернулся через два часа и спросил, куда запропастилась цепочка, он ее уже давно не видит. Я не могла ему сказать, что она в сумке в доме Сильвио. Тогда я соврала, что потеряла ее уже по крайней мере с год и что раньше ему об этом не говорила, боясь, что он рассердится, потому что цепочка стоила кучу денег, и к тому же это был его подарок – он мне ее подарил еще в Швеции. Тогда Джакомо дал мне подписать чистый лист, сказал, что это нужно для страховой компании.
– А байка о выпасе откуда взялась?
– А, это было после, когда он вернулся обедать. Мне он объяснил, что его адвокат, Риццо, посоветовал ему выдумать для страховой компании какую-нибудь убедительную историю о том, как потерялась цепочка, и подсказал идею с выпасом.
– Выпасом, – терпеливо поправил Монтальбано, это неверное ударение его раздражало.
– Выпасом, выпасом, – повторила Ингрид. – Мне, по правде говоря, эта история не показалась убедительной, наоборот, неудачной, слишком надуманной. Тогда Джакомо вежливенько мне напомнил, что у меня репутация шлюхи и потому нет ничего невероятного в том, что меня занесло на выпас.
– Понятно.
– Но мне непонятно!
– Думали тебя подставить.
– Не понимаю этого слова.
– Слушай: Лупарелло кончается на выпасе в компании какой-то женщины, которая уговорила его туда поехать, так?
