Навязанная игра - Алексей Иванович Гришин
Действительно, мужчина и женщина. Европеец и невысокая, раскосая… китаянка? Оба в голубых медицинских костюмах. Вокруг… попытался повернуться…
– Лежите, больной. – Мужчина аккуратно, но уверенно положил руку на левое плечо пациента. – Пока еще действует анестезия, но поверьте, скоро у вас самого пропадет желание вертеться.
Вероятно, этот эскулап прав – последнее, что хранит память, это жуткая боль в правом боку.
– Что со мной?
– Довольно распространенная история, больной, прямая внутримышечная инъекция пули сорокового калибра. Обычно после таких процедур долго не живут, но, к счастью, это не ваш случай.
– То есть, я еще и счастливчик? – Щербатов попробовал улыбнуться, но врач эту попытку проигнорировал. Или вовсе не заметил.
– Еще какой! – это было сказано уверенным тоном профессионального оптимиста. Таким обычно с безнадежными разговаривают. – Подумайте сами: десять миллиметров. На теле мало мест, куда можно получить этот булыжник без особых последствий, а вы отделались лишь дыркой в мясе да парой сломанных ребер. У вас ловкий ангел-хранитель.
– Это точно, он в хорошей форме. Узнать бы еще, какой бес его тренирует.
На этой фразе врач продемонстрировал великолепный белозубый смайл и поспешил закончить разговор:
– Ну, я пошел. Оставляю вас на попечение сестры Сюин, – сказал и вышел, предварительно погладив девушку пониже спины.
Проводив взглядом мужчину, пациент заинтересованно посмотрел на женщину. Вновь попытался улыбнуться. И вновь неудачно.
– Лежать, не двигаться. На вас памперс. Терпеть нельзя. Пить нельзя. Говорить нельзя. Если потребуюсь – нажать тут. – Она положила средний палец больного на кнопку на ручке кровати. – Тихо лежать. Ровно лежать.
И тоже ушла.
Однако, – подумал Щербатов, – если у них медсестры такие, какие ж тогда тюремщики?
Лежать было тоскливо и… да, стыдно. Вначале сестра Сюин, потом сестра Клэр выполняли свои обязанности безукоризненно четко. Меняли подгузники, мыли привычно, не выказывая и тени брезгливости. И все равно было стыдно. От беспомощности, от осознания себя не мужчиной, а неким телом, на которое всем плевать, с которым посторонние люди равнодушно работают согласно должностной инструкции.
Приходили врачи, брали анализы, о чем-то спрашивали, что-то меряли, что-то кололи. И вновь наступали часы одиночества. Помаленьку разрешили поворачиваться, но вставать – лишь на третий день. Чтобы до туалета дойти.
И только после этого к пациенту были допущены посетители.
– Привет, дружище! Прекрасно выглядишь!
От бурной радости пышущего здоровьем собеседника Щербатов только скривился.
– Надеюсь, обойдемся без объятий? В зеркало я уже посмотрелся, так что придержи энтузиазм. Я рад тебя видеть, но не в этой обстановке. Вот объясни, как так получается – я второй раз приезжаю с самую богатую страну мира и второй раз влипаю в переделку. Леша, это судьба?
Лисицын сел на стоящий у кровати жесткий белый табурет, положив на колени белый пакет.
– Хрен его знает, товарищ майор. Может и так. Там, за дверью, стоит Кончак и мучается той же мыслью. А еще безуспешно пытается понять, в какое дерьмо ты умудрился вляпаться в этот раз?
– Гордон? А он откуда? И почему не заходит?
– Сказал, чтобы я шел первым. Во избежание шока у пострадавшего. Объясни лучше, какого лешего ты въехал сюда по чужим документам?
Лежа на кровати, когда любое движение отдается лютой болью в простреленном боку, очень трудно жестикулировать. Поэтому Щербатова хватило лишь на демонстративное закатывание глаз.
– А как еще я мог сюда приехать? Как ты себе представляешь мента, секретоносителя по второй форме, кстати, шествующего в их посольство за визой? Я ж к гостайне допущен, страшной и суровой. Не приведи господи, если эти вероятные друзья узнают, сколько алкашей у меня на связи состоит. Лучше скажи, в пакете апельсины?
– Друг мой, я поражен силой твоей дедукции, – Лисицын улыбнулся и достал сетку с оранжевыми плодами. – А вообще, если способен шутить, то способен и думать. Ну что, запускаем человека из ФБР?
Щербатов лишь вздохнул и прикрыл глаза.
– А куда деваться?
Вновь открылась дверь в палату и вновь до отвращения бодрый голос произнес, только уже по-английски:
– Привет, мой друг! Прекрасно выглядишь!
– Здравствуй, Гордон. – На языке вертелись другие слова и выражения, но в этот раз представителю местной власти он предпочел не язвить. – Что в пакете? Апельсины?
Американец достал их, открыл дверцу прикроватной тумбочки…
– Однако, отмечаю сходство наших решений. Алекс, это ты принес?
– Он, он. В России традиция закармливать ими больных. Я надеялся, хоть американцы придумают что-то оригинальное. Увы. Ну что же, начнем производственное совещание?
И оно состоялось. Была проанализирована информация, имевшаяся у каждого. Поправка – информация была лишь у Щербатова и Кончака. Лисицыну же по умолчанию был предоставлен статус наблюдателя. Пока, во всяком случае.
В результате выяснили, что личность злодея, прострелившего мента, установить не представляется возможным. Документы поддельные, машина – угнанная и перекрашенная, отпечатки пальцев ни в одной картотеке не числятся.
Цель нападения? Скорее всего – похищение мальчишки. У злодея было с собой постановление о доставлении его для допроса в нью-йоркскую полицию. Вообще все документы подделаны грамотно, на глаз от настоящих не отличить.
Зачем? Пока версия одна – Фрэнк Кассиди мог делать пометки в блокноте о том, что видел в России. И кто-то очень захотел их получить. Любой ценой. Впрочем, это дело ФБР, к которому ни московский мент, ни российский вице-консул (тут Кончак не удержался от язвительной улыбки) отношения не имеют.
Итог подвел Щербатов.
– Дело ясное, что дело темное. В России убили американца, интересовавшегося закупками американских лекарств. Здесь пытались то ли убить, то ли похитить его сына. Я, само собой, просто под руку подвернулся. А заварила эту кашу американская журналистка, вместе с нами не понимающая, в какое болота залезла. Кстати, как она?
– Сидит в коридоре, как хорошая девочка. Ждет, когда взрослые дяди пригласят.
– Ну так…
Ну да. Как это? Дорогие гости, а не надоели ли вам хозяева. Мужчины вдруг, вот прямо немедленно вспомнили, что сегодня рабочий день, на который у них запланированы очень важные, совершенно неотложные дела. Не слишком ловко вскочили, сумбурно начали прощаться, желая, разумеется, скорейшего выздоровления. Лишь Лисицын добавил, что уже договорился с врачами и на правах соотечественника заберет больного, как только медицина даст добро.
Дверь за ними не успела закрыться, как в палату вошла Джудит. Села на ту же табуретку, на которой только что сидел Кончак. Он, она и выкрашенная в слепящий белый цвет пустая палата. Не на что отвлечься, некуда отвести взгляд.
Надо было о чем-то говорить, что-то обсуждать. Но что? И, главное, как? Все это уже тысячу раз обдумано и в тысячный раз не принято никакого решения.
– Надолго приехал?
Этот вопрос она уже задавала. Но это было когда-то, безумно давно, еще до того, как в него стреляли.
– Врачи сказали, что здесь надо сделать еще одну перевязку. Это через десять дней. Я вас стесняю? Могу
