Валерий Фурса - Десятая заповедь
За два дня было проверено все охотничье оружие, зарегистрированное в райотделе милиции. Найденная на месте преступления гильза свидетельствовала о том, что неизвестный злоумышленник стрелял из охотничьего ружья шестнадцатого калибра. Или, вполне возможно, из обреза такого ружья. Городские охотники все, без приглашения, в тот же день сами пришли в отделение. Оружие сельских охотников проверяли участковые милиционеры. Но ни одним из осмотренных ружей последние два месяца никто не пользовался. Не сезон. А уважающий себя охотник в «несезон» не охотится. Да и просто так, от нечего делать, по котам и воронам не стреляет.
Оставалось оружие браконьеров. Во время проверок было выявлено и конфисковано более двух десятков незарегистрированных ружей. Но их исследование тоже не позволило сдвинуть дело с мертвой точки. Как говорится, не при деле были все эти ружья.
Проверялись и все люди, которых Василий за последние три года уволил с работы за различные провинности. Таковых тоже десятка три набралось. У некоторых из них и могло появиться желание отомстить бывшему работодателю. Но у всех их было прочное алиби.
А один из этих неудачников даже посмеялся над таким подозрением. Когда до него, наконец, дошло, по поводу чего его допрашивают, то он просто ответил следователю:
— Если мне, к примеру, сегодня кто-то даст в морду, то я обязательно попытаюсь дать сдачи. Но только сегодня! Уже завтра такая вероятность уменьшится наполовину. А через неделю от нее может и следа не остаться. Потому что такие дела только по свежему делаются. Это же столько желчи надо в крови иметь, чтобы два году обиду таить, да еще и отмстить вот таким подлым способом?
Мне же, по большому счету, и обижаться на Василия Васильевича не за что. Он меня, дурака, трижды, я повторюсь — трижды! о возможном увольнении за пьянство предупреждал. И только на четвертый раз уволил. Так на кого же мне обижаться за то увольнение, если не на себя самого? Какая мне выгода от его смерти? Человек, если не мне, дураку, то другим людям и работу предоставляет, и заработать дает. Если бы таких руководителей, как он, больше было, то, может, и другие в стакан не заглядывали бы. Васильевич — человек порядочный. А в порядочных людей не стреляют.
— Но, тем не менее, кто-то в него таки выстрелил.
— Разве что придурок какой-то конченый. Вот придурка и ищите. Я, хоть и выпиваю иногда, но с ума еще не сошел.
Областное телевидение несколько раз передавало просьбу милиции к водителям сообщить обо всех, кого подвозили в город или из него в то воскресное утро. О том же писалось в районной и областных газетах. Но никто на те сообщения так и не откликнулся.
Проверялись и все рекетиры, которые время от времени крутились в среде городских бизнесменов. Но это направление поисков тоже ни к чему не привело. Мало того, трое из них сами зашли к следователю и добровольно рассказали ему о своей давней попытке навести «крышу» над фирмой Василия.
— Вполне возможно, что где-то в другом месте такое ему с рук не сошло бы, — поделился своими размышлениями шеф троицы. — Но, как бы это странно для вас ни звучало, мы считаем себя людьми чести. Сами его на драку подбили. Сами пообещали не трогать ни его, ни его бизнес, если он нас победит. А он нас и побил, как паршивых псов палкой. Вы поймите нас правильно. Мы ведь не просто силу его уважаем. Хотя и ее тоже. В первую очередь, мы слово свое держим. А о том, что мы его от других бродяг защищаем, он даже и не догадывается. Вы только спросите у его компаньона и у его жены, сколько раз на них наезды были. Чужих, не наших. Но ведь давно уже прекратились. Они уже почти год спокойно живут. Потому что мы за тем следим. Понравился нам этот Василий. Крутой мужик! Мы ему даже немножко завидуем. Вот только зависть наша совсем не черная. Вряд ли вы нам поверите, но среди нашего брата вы действительно виновного не найдете.
Конечно, и эту версию, как и многие другие, следователь не выпускал из внимания. Но каких-то конкретных перспектив ее развития не видел. Ну, не поступают рекетиры вот таким образом! Им легкие деньги нужны. А за смерть терпилы и ответственность совсем иная. Не та, что за поломанные ребра…
Дело явно уходило в глухой угол. «Висяк», как такое обычно называют. Молодой следователь не находил выхода из этого угла неопределенности. Более опытные работники прокуратуры и милиции ничего конкретного подсказать ему не могли. Оставалось надеяться только на счастливый случай.
Николай был далеким от того, чтобы хоть что-то понимать в следственных действиях. Конечно, в передвижениях его теперь никто не ограничивал. Он целыми днями гонял по смежным предприятиям, наведывался к руководителям разных рангов, разговаривал со многими людьми, пытаясь хоть как-то понять, кому же Василий мог настолько помешать. Но для него куда легче было организовать какое-то предприятие и наладить его успешную работу, чем найти ответ на этот вопрос. Ведь, как ни крути, никто не мог пойти на такой крайний шаг, не сделав хотя бы два-три шага предварительных. А их уже целый год никто не трогал. Даже рекет посему-то отцепился.
А ведь было… Было! Трижды к ним с Верой приезжали неизвестные. И каждый раз требовали за бесценок продать свою часть в бизнесе. Вера тогда и плакала, и уговаривала его уступить. Однажды даже угрожала забрать дочку и вернуться к родителям. Ведь и ребенку угрожали. Обещали, что выкрадут. Николай тогда, зная о стычке Василия с рекетирами, наотрез отказал непрошенным визитерам. Но в последний раз он и сам чуть было не согласился. Хорошо, что хоть Василий об этом ничего не знал.
В последний раз, уже больше года прошло, приезжали их областного центра. И сказали, что больше предупреждать не будут. Дали три дня на размышления, пообещав только десять процентов от реальной стоимости доли Николая в общем с Василием бизнесе. Он даже тогда подумал, что уж лучше самому Василию свою часть бизнеса уступить и остаться у него на окладе. Но, слава Богу, все как-то само собой утряслось. То ли грозные бандюганы не выдержали конкуренции в своей собственной среде, то ли их предприятия для них стали не такими привлекательными. Но, как бы там ни было, улеглось все.
Не взирая на свою чрезмерную загруженность на работе, Николай не забывал не только наведываться в мальчишечью бригаду, но и задания на работу давал им чуть ли не каждый день. Пришел к ним и в тот вечер.
— А что это вы, хлопцы, такие расстроенные ходите? Вроде и задания по работе хорошо выполняете, а радости в вас я что-то не вижу. Может, уже и не рады, что на работу пошли?
— Вы, Николай Федорович, тоже в последнее время не улыбаетесь, — шмыгнув носов, тихо ответил ему Петька. — Или вы думаете, что нам Василия Васильевича не жалко? Нам вот как хочется самим его убийцу найти! А как — не знаем. Еще не придумали.
— Ну, слава Богу, не убийцу, а преступника, который пытался это сделать. Вот как вы его найдете, если ни милиция, ни прокуратура ничего поделать не могут? Да и не детское это дело — преступников ловить.
— Нам бы только в областной центр попасть, — нахмурившись, ответил Петька. — Только бы до него добраться…
— До кого это, до него? — не понял Николай.
— А до Козлоборода!..
— Что же это за Козлобород такой? Вы, вроде бы, уже вышли из возраста, когда сказками увлекаются.
— При чем здесь сказки? — снова не сдержался Петька. — Ведь Козлобород — это сын бабки Скребковой. Тот, что в областном центре живет. Николаем его, как и вас, зовут.
После тех слов Николай чуть насторожился. Какая-то подсознательная мысль мелькнула у него в голове. Но, неуловимая, как возникла нежданно-негаданно, так и угасла.
Помнил он того слизняка. Да и хата его матери недалеко от Васиной стоит. Вот только сын к матери очень редко наведывается. Раз-два на год, не больше. Да и то — всего-то на час-два, не больше. Будто повинность какую-то отбывает. А сама мать, если когда к нему и поедет, то в тот же день и домой возвращается. Будто и не к сыну в гости ездила, а на базар, чтобы распродаться. После тех проведываний она даже с ближайшими соседями несколько дней не общается. Не ладится что-то у нее с сыном.
— Помню я того Николая. Хотя ничего хорошего о нем сказать не могу. Но зачем он вам? Что-то давненько его у нас не видели.
— А как же, давненько! В субботу вечером как раз и был. Будто вор, в дом зашел. Огородами. Все оглядывался. Может, потому и боялся, чтобы никто не увидел, что зло какое-то затеял.
— Стоп, стоп! Это о какой субботе вы говорите?
— Так именно о той же! О той, после которой в дядю Васю стреляли.
— А вы не ошибаетесь?
— Да как же тут ошибешься? Еще довольно светло было. Хорошо видели. А его козлиную бородку мы бы и в темноте приметили. Да еще и воняет от него, как от настоящего козла. В нашем городке ни одна женщина так парфюмерией не обливается, как этот Козлобород.
