Ярослав Зуев - Месть. Все включено
– Теперь порядок. Поехали.
Мила украдкой покосилась на Боника, но его лицо осталось непроницаемым. Как хорошая ширма в раздевалке.
«Кто здесь парадом командует?» – спросила у себя Мила. От ответов веяло холодком. Она закусила губу.
Как только они выехали на улицу, стоявший у ворот «Опель Фронтера» пристроился сзади. Сначала Мила предположила, что они спускаются в центр Ялты, но, чуть позже сообразила, что ошиблась.
– Мы едем за город?
– Много чирикаешь, пташка, – предупредил Шрам. Боник пропустил это замечание мимо ушей.
Вскоре они очутились на трассе, соединяющей Ялту с Алуштой. Когда мимо промелькнул белый дорожный щит с надписью Ялта, перечеркнутой жирной красной чертой, Мила Сергеевна, скосив глаза, посмотрела на указатель километража и запомнила эту цифру. Солнце стояло в зените и припекало, день обещал быть не по-мартовски жарким. Слева над автострадой, защищенной от оползней и камнепадов высоким бетонным бордюром, нависала каменистая Ялтинская Яйла. Отвесные бело-серые стены горного кряжа уходили в самое небо, но сегодня явно не дотягивались до него. Бирюзовый купол поднимался на неизмеримо большую высоту. Такую, в сравнении с которой нагромождения величественных скал казались не более чем ступенькой лестницы у подножия телебашни. Справа автостраду окаймляли верхушки вечнозеленых крымских растений. Сами деревья росли значительно ниже уровнем. Местность круто спускалась к морю.
– Мы что, в Никитский ботанический сад едем? – отважилась спросить госпожа Кларчук. Боник даже не повернул головы. Зато среагировал Филимонов:
– Я же предупреждал, ты дохрена варнякаешь…
– Извини, – пролепетала Мила. Вацлав Збигневович притворился глухим. Вскоре кавалькада снизила скорость. Бонифацкий включил правый «поворотник». Машины свернули в узкую асфальтированную дорогу, идущую под большим уклоном. Мила снова исподтишка посмотрела на спидометр. Теперь она знала, на каком километре трассы находится поворот. Немного, но, в ее теперешнем положении не следовало пренебрегать ни одной соломинкой.
Еще Мила заметила запрещающий проезд знак, обожаемый отечественными гаишниками. Немного дальше торчал прямоугольный фанерный плакат, жирными печатными буквами сообщавший:
Внимание! Запретная зона! Въезд и проход запрещены! Остановка, разбивка палаток, разведение костров не допускаются!!! За нарушение штраф!
Поверх плаката какой-то шутник дорисовал фаллос с мошонкой. Мила подумала, что при переложении с языка иероглифов изображение стилизованного фаллоса очень удачно символизирует то, что получили трудящиеся вместо «общенародной здравницы» у моря в результате так называемых демократических реформ. Пока госпожа Кларчук размышляла над этим, Бонифацкий спокойно въехал под «кирпич», и они очутились в можжевеловой роще.
За первым же поворотом наступила расплата. Мила подобралась, заметив впереди патрульную милицейскую «шестерку» с красно-синими проблесковыми маячками на крыше и эмблемами ГАИ на багажнике и передних дверцах. Два хмурых гаишника в белых портупеях обернулись на звук моторов. Один из них, розовощекий верзила, поднял черно-белую палку, а потом махнул по направлению к обочине. Филя клацнул предохранителем, с лязгом передернул затвор:
– Менты поганые…
– Спрячь автомат, Шрам, – приказал Бонифацкий. – Ты в своем уме?!
Резко подавшись вперед, к Миле, Филимонов задышал ей в ухо мятой жевательной резинки, с которой не расставался всю поездку.
– Кишки выпущу, сука! Только пикни!
– Я не сумасшедшая, – сдавленным голосом сказала Мила.
– Смотри, коза, не оступись.
Патрульный поравнялся с «БМВ», демонстрируя такой живот, против которого пасует и офицерская портупея. Дождавшись, чтобы Филя накрыл автомат курткой, Боник опустил стекло.
– Здравия желаю. Знак видели? – долетело через окно. Патрульный говорил раскатистым басом. Он даже не сделал попытки нагнуться, отчего Мила Сергеевна легко представила, что голос доносится с небес. Чтобы унять нервную дрожь, она сцепила пальчики замком. Искушение позвать на помощь, истошно завопив что-нибудь, вроде: «Спасите! Меня похитили!», было велико, но она знала: Филимонов не испугается, и не сплохует.
«И это точно будет конец. По мне-то он наверняка не промажет».
Боник протянул через окно документы. Едва скользнув по ним взглядом, милиционер попросил Бонифацкого выйти из машины.
– Я сейчас, – бодро сказал Боник. Они вдвоем зашагали к милицейской машине, со спины напоминая папу и сына.
– Ну, б-дь и амбал, – протянул Филимонов, снова вооружившись автоматом. Тем временем Бонифацкого, очевидно, пригласили в машину. Он влез на заднее сидение. Патрульный еле втиснулся на переднее. Его напарник, со скучающим видом, остался снаружи, поглядывая по сторонам. Все происходило в соответствии с ритуалом, установленным автоинспекцией, вероятно, для того, чтобы придать мздоимству некое абстрактное подобие правосудия. Ох, уж эти задние сидения милицейских машин, продуктивные, как наковальни монетного двора.
– Одной, б-дь, очередью всех положу, – пробормотал Филимонов. Мила взвешивала в уме, есть ли шанс добежать до зарослей, прежде чем Шрам спустит курок. Шансы были минимальными. Значит, оставалось просто ждать.
Боник вернулся через пять минут. По его губам блуждала улыбка.
– Вот засранцы! – выжимая сцепление, он заговорщически подмигнул Миле. – На нашем знаке кормятся. Представляешь нахальство?
Мила ответила недоумевающим взглядом.
– Этот «кирпич» мои ребята повесили. Чтобы туристы на голову не лезли. А эти паршивцы, – он показал за спину большим пальцем, – пронюхали, и наладились капусту косить! Каково, а?! Трахнули меня под моим же знаком…
– Депутатские ксивы надо сделать, – буркнул с заднего сидения Шрам.
– Надо, – согласился Бонифацкий.
* * *Местность сгодилась бы, чтобы устроить американские горки. Сначала машины скатились в лощину, где было сумрачно, и журчала вода, хоть родники и редкость на Южном берегу, потом снова начался подъем. Дорога перевалила заросший можжевельником гребень и совершенно неожиданно оборвалась таким крутым спуском к морю, что у Милы перехватило дыхание, а желудок стал невесомым. За капотом было видно одно небо, словно земля закончилась, и машина готова провалиться в пропасть.
– Бесплатный аттракцион, – добродушно сказал Бонифацкий. – Надо будет кассира поставить и билеты продавать. А то, знаешь, от альтруизма до геноцида… полшага.
Постепенно уклон стал поменьше, потом начался практически горизонтальный отрезок, и дорога уперлась в массивные стальные ворота. В обе стороны, сколько хватало глаз, тянулся бетонный забор, увитый сверху колючкой. Прикрученная к воротам табличка гласила:
База отдыха «Камень Шаляпина» Второй Механизированной колонны Треста Крымоблэнергомонтаж.
Справа от ворот высился плакат, брат близнец установленного в начале дороги:
Внимание… зона… Запрещены… Штраф…
Только уже без фаллоса.
Бонифацкий посигналил. Из-за ворот появился охранник. Узнал «БМВ» Бонифацкого, толкнул тяжелые створки. Машины въехали на территорию базы.
* * *Услышав из динамика:
– Вардюк слушает… – Мила облегченно вздохнула. Номер телефона был старым, полученным от Украинского еще прошлым летом. Вардюк вполне мог поменять номер или просто потерять телефон. Но, он этого не сделал, и теперь шумно дышал в трубку:
– Алло? Кто это говорит?
Звонить Поришайло было глупо. Украинский почти наверняка уже хватился Милы и поставил хозяина в известность. Провести старого аппаратного лиса вроде Артема Павловича, нечего было и думать. Поришайло нутром чуял подвох. Мила об этом знала.
С Сергеем Михайловичем было не легче. Он, был, безусловно, гораздо проще шефа, но тоже не лыком шит. «Для них в отношении меня, теперь будет действовать только одно правило: хороший индеец – мертвый индеец». То ли дело двое недотеп из Крыма, дегенераты Вардюк и Любчик, еще летом продемонстрировавшие, на что способны.
О том, что полковник привлек к операции обоих недоумков, она знала от Поришайло. Артем Павлович, когда они, буквально накануне обсуждали эту проблему, обмолвился, что, мол, Украинский подобрал надежных людей, местных милиционеров.
«Уж не Вардюка ли с Любчиком»? – не удержалась Мила, не позабывшая истории, в которую влипла по милости обоих кретинов. Поришайло тогда покосился на нее с подозрением:
«А откуда вы знаете?»
Мила не успела открыть рот, как он вспомнил:
«Ну, да, гм, – нехотя признал Артем Павлович. На что, на что, а на память он не жаловался, вопреки большому объему информации, который ему приходилось пропускать через себя ежедневно, словно финвалу воду. А, может, благодаря ему. – К сожалению, гм, – тут он брезгливо поморщился, – нам приходится работать с тем материалом, который есть под рукой. Материал – говно, гм. Правда, гм, многого от них не потребуется. Сделают дело, а потом…»
