Иосиф Гольман - Не стреляйте в рекламиста
Следующая девица не церемонилась:
— Мужчина, не желаете хорошо провести вечерок? — И, неверно оценив заминку, добавила: — Совсем недорого.
Ефим бросил трубку на рычаг. Потом было еще два звонка с аналогичными предложениями. Береславский был в бешенстве: больше всего на свете он не любил, когда его отвлекали от работы, которую все равно необходимо выполнить. Поэтому, когда постучались прямо в дверь номера, он встал и пошел убивать. Распахнув вандаммовским жестом дверь, Ефим, как и ожидал, обнаружил за ней даму. Единственно, что поломало заложенную программу, — вид девушки. Она, конечно, неплохо выглядела для своих пятидесяти пяти, но все же необычно для работниц этого направления. Кроме того, секс-ветеранша держала в обеих руках по авоське с продуктами.
Женщина не поняла, чем навлекла гнев столичного гостя, однако на всякий случай выпалила заранее заготовленную фразу:
— Я из оргкомитета.
Береславский расхохотался, не объясняя и без того напуганной даме причину своего веселья. Кстати, до того как он заснул, нимфы звонили еще трижды, но накал ситуации был уже пережит.
Еще раз посмеялся Ефим на следующий день. Корреспондентка местного радио вознамерилась взять у него интервью. Ан не тут-то было! Суровые стражи прохода не пустили девушку к Береславскому. Ефим возмущенно поведал им о ночных атаках проституток. Охранники оскорбленно закатывали глаза: в обкомовской гостинице это невозможно! В воздухе ощутимо запахло Кафкой. Наконец более умная (по сравнению с Ефимом) корреспондентка отослала его в номер, а через пять минут пришла туда и сама. Береславский понял, что есть области, в которых он безмерно усложняет проблемы, вместо того чтобы их односекундно закрывать.
Но речь не о девушках легкого поведения, а об Иване, человеке новой формации. Он прошел все этапы рекламной профессии: агент, социолог-интервьюер, менеджер, полиграфист. И еще чертову уйму. Все это — за пять лет. А самое главное — профессия радовала его чрезвычайно.
Ефима поражало не только то, что, казалось, Иван раздваивался и растраивался одновременно. Самое главное, он все время улыбался. Конечно, и потому, что это — вежливо. Но прежде всего — потому, что рабочая кутерьма ему была в кайф. Береславский был абсолютно уверен, что именно с таких людей — умеющих работать, любящих работать, и, что не менее важно, веселых! — начнется то самое возрождение страны, о котором так долго говорят все без исключения российские политики. Поэтому Ефим относился к Ивану не только как к человеку, но и как к явлению.
Каждый вечер после занятий, благодаря хлебосольству устроителей, гости изрядно «набирались». Ефим, не большой любитель алкоголя, тем не менее в предпоследний день тоже прилично выпил. И на заключительную сессию дошел с трудом.
Там и случился веселый казус. Местный начальник, желая сделать гостю приятное, с трибуны назвал Береславского «живым классиком». На что какой-то ехидный и озорной нижне-никольский рекламист откликнулся немедленной поправкой: «чуть живой классик». Этот веселый шепот услышали все, и, сопоставив с бледным (в прямом смысле слова) видом Ефима, долго и радостно смеялись.
В общем, веселый выдался семинар. Уже в аэропорту, запивая предстоящую разлуку пивом с водкой, Береславский предрек Ивану:
— Быть тебе в больших людях. Масштабы Мухосранска не для тебя.
— Легко, — секунду подумав, согласился Иван. — Я еще дам жару.
«Ну, что ж. Чем больше таких будет наверху, тем приятнее будет жить нашим детям», — думал Ефим, заедая последнюю стопку вкуснейшим маринованным огурчиком.
А Иван, как и обещал, дал жару многим, став за два года заместителем директора огромного предприятия, названного по имени одной из крупнейших центральных газет, но владеющего далеко не только ею.
Приятно, что при этом он не разлюбил улыбаться.
После Ивана Ефим побеспокоил еще четырнадцать человек: радийщики, газетчики, три телеканала (два центральных, один — кабельный), свободные журналисты. За исключением троих, все согласились помочь в его просьбе. Большинство — бесплатно. Общие расходы Ефима на первый медиа*-удар составили… 800 долларов — мизерную по пиаровским** понятиям сумму. «Не имей сто рублей, а имей сто друзей…» — говорит пословица, довольно точно выражающая суть российского пиара. Хотя сто рублей в медийной пропаганде тоже еще никому не мешали.
По привычке Ефим прикинул охват***. По мониторинговым**** данным получалось, что его реципиентами (рекламополучателями) станут более четырех миллионов человек, из которых более двух с половиной миллионов приходится на московский регион.
Реклама давно перестала быть уделом людей свободных профессий. Здесь навсегда обосновались социологи, психологи и математики.
Теперь, имея рейтинги* предыдущих периодов (различными методами устанавливаются количество и «качество» читателей тех или иных газет и журналов, зрителей и слушателей конкретных теле— и радиопередач (или временных интервалов вещания), «созерцателей» объектов наружной рекламы), можно с высокой степенью точности предсказывать эффективность рекламы будущей. Точнее, все-таки не прямую эффективность, а вероятность попадания рекламных обращений в поле зрения реципиентов из целевой группы**. Потому что эффективность связана и с творческой составляющей рекламы, которая пока, к счастью, математикой не определяется.
Для полноты ощущений Ефим оценил стоимость своего общения с массами. Получилось менее 0,02 цента на контакт, или 0,2 доллара за тысячу контактов (рекламисты используют термин CPT, Cost per thousand, — стоимость тысячи контактов). Очень довольный собой, он всласть потянулся и пошел в столовку обедать.
ГЛАВА 13
Петруччо уже около двух часов крутился у дома Бухгалтера. Он внимательно вглядывался в окна «заказанной» квартиры. Детей там явно не было, иначе кто-нибудь да выглянул бы. А вот жена точно была. Ее силуэт пару раз мелькнул в окне кухни. Фотографии детей и жены, полученные от заказчика, лежали в кармане.
Дело было, без сомнения, плевым и выгодным. Петруччо с ним и один бы справился, но если «бабок» будет мало, придется брать вещи. Да и надежнее втроем. Два его подельника терпеливо ждали команды в старом «Форде-Мондео» с тонированными по позапрошлогодней моде стеклами.
На улице становилось прохладно. Петруччо запахнул куртку, потер нос. Бабье лето прошло слишком быстро.
Можно было бы уже и идти. Но он решил не торопиться. И так дело началось без предварительной проработки. А «зону» Петруччо уже знал. И хотя там тоже можно жить, но лучше туда не проситься. Время придет — отвезут.
Что касается отсутствия детей, то Петруччо сам не знал, радоваться ему или огорчаться. С ними мамаша быстрее бы сдала лавэ. Это точно. Но кончать их, как неприятных свидетелей, совсем не хотелось. Все под Богом ходим, мало ли как фишка ляжет. Отвечать за разбой или за тройное убийство — очень разные ответы получаются. Петруччо слышал про остров Огненный, где сидели те, кому смертную казнь заменили пожизненным. Говорят, многие после пары лет сидения просили отменить помилование.
Петруччо, конечно, не был чистоплюем. И двоих он уже отправил на тот свет. Первого — в драке: тот с дубинкой, Петруччо — с ножом. Нож аккуратненько так вошел в живот. Жалости — никакой. Голова после дубинки болела месяц. Второго удара он просто бы не выдержал.
Тяжелая статья сослужила добрую службу на «малолетке». Петруччо понравилось верховодить. На «взросляке» по первости было разочарование, но потом привык, втянулся и к концу срока «чалился» уже в «середке».
Выйдя на свободу, Петруччо сначала растерялся. Мыслей о заводе, куда собирался после ПТУ, уже и в помине не было. Компания тоже развалилась. Его дружки, с которыми Петруччо в свое время вдоволь повеселился, сейчас забесплатно и пукнуть не пожелают. Ездят, кто на «девятках», а кто и на иномарках. Правда, некоторые уже отъездились: на местном кладбище — целая аллейка одинаковых дорогих надгробий. Здесь все перемешались: и друзья, и враги. Тем более что и в жизни они постоянно перетекали из одной категории в другую и обратно.
Но те, кто жили, — жили хорошо. Особо жгучая зависть брала по поводу девок. Хороших «телок» уже не надо было ломать по подъездам или в роще после танцев. Они сами приезжают к везунчикам. И какие девки! Это вам не пэтэушницы!
Петруччо прямо лопался от зависти. Нет в жизни справедливости. Он отмахал восемь лет, таких долгих, от звонка до звонка! А эти суки, «зоны» не понюхав, стали здесь королями!
Петруччо гордо отклонил все предложения старых дружбанов. И начал охотиться самостоятельно. Здесь его ждало большое разочарование. Уличные разбои давали мало, несмотря на высокий риск. Спалиться можно в семь секунд. По квартирам он особым специалистом никогда не был. А попытка «наехать» на какую-то занюханную фирмочку вызвала самые неприятные последствия.
