Юрай Ваг - Катастрофа на шоссе
– Плащ и портфель?
– Да.
– Вы ее спросили и про плащ и про портфель?
– Кажется, только про портфель, – Лазинский смотрел на чашку. – Тогда, на вокзале, я сказал это просто так, – уточнил он, – банальность физиономии навела меня на эту мысль, я не думал этого серьезно.
– Какую фотографию Шнирке она видела?
Лазинский достал фото.
– Эту, – показал он. – Прошу вас, вызовите Прагу.
Шимчик, размешав кофе, попробовал его.
– Мог быть и покрепче, – заметил он. – А что вам сказал Вондра?
– Что на основании старых показаний Голиана никто пока арестован не был, но он не видит в этом никакой ошибки. Во-первых, в таком деле поспешность не нужна, во-вторых, в Праге о некоторых агентах долгие месяцы не было никаких сведений, они исчезли из поля зрения. Полковник не исключает, что кто-то из них побывал и у нас. Он сказал, что знать о существовании агента и даже его имя – это еще далеко не все.
– Это и мне известно, – проворчал Шимчик. – Дальше?
– Интересовался подробностями гибели инженера Голиана.
– Что он думает о Бауманне?
– Расспрашивал о его работе. Он знает, что Голиан когда-то над чем-то таким корпел – говорил об этом, когда вернулся. Но в Германии, мол, убедился, что его поиски не имеют никакого смысла, так как он изобретал то, что уже было изобретено.
– Искал славы и денег?
– Кто его знает.
– Что еще говорил Вондра?
– В общем ничего. Велел сообщать все, что нам станет известно. Особенно если дело разрастется. У меня такое впечатление, что ему не нравится Сага…
– Почему? Он что-нибудь упомянул?
– Абсолютно ничего, товарищ капитан, но у меня сложилось такое впечатление.
– Не у вас одного, – улыбнулся Шимчик. – Сага чего-то боится. Может быть, этой истории с квартирой – он все время уверяет, что Голиан получил квартиру без его помощи… Послушайте, вам бы следовало туда подскочить, Сага живет в этом коттедже уже лет десять. Спросите его, кто занимал квартиру до Голиана, и будьте повнимательней к его реакции, может быть, директор испугается. Как бы… – Он не докончил фразу. – Я звонил в Братиславу, – продолжал он, – пусть наши разберутся с Донатом. Между прочим, Бренч выяснил, что Голиану к Бачовой звонили из Братиславы, вызов-молния, стоил более шестидесяти крон. Наши сообщили мне, что разговор велся из переговорной в Карлтоне. Красиво, а?
Лазинский молчал, и капитан ухмыльнулся:
– Все это противоречит вашей легенде о Шнирке. Особенно если допустить, что инженер в эспрессо встречался вовсе не с агентом, а просто с каким-то своим знакомым или это была случайная встреча – такие встречи происходят сплошь да рядом. Бумага – тоже пустяк. Даже если допустить, что получил ее этот человек действительно от Голиана.
– Но авария? Кто подложил в машину ампулу с газом?
Шимчик не ответил.
– Она была в портфеле, – продолжал Лазинский. – Гаверла тут распространялся относительно окна и отпечатков пальцев. Обыгрывал присутствие неизвестного пассажира, но мы уже знаем, что такового не имелось, был только один пассажир – Бауманн. Мы знаем, что он доехал с Голианом до бензоколонки, следовательно, вполне возможно, что отпечатки на дверце справа от водителя его и на ручке под окном тоже: большинство пожилых людей не выносят сквозняка. Если это подтвердится, то для меня остается единственное объяснение, и оно «рифмуется», если можно так выразиться, со всем тем, что мы выяснили относительно аварии. А именно: у Голиана в машине не было больше никого, по крайней мере между Михалянами и местом аварии, вспомните дорожного рабочего. Если это справедливо, а это так и есть, появление ампулы можно объяснить только тем, что Голиан принес ее в машину сам. В портфеле, в который кто-то вложил ампулу, когда он сидел в эспрессо. От официантки мне известно, что Голиан и тот, второй, расстались не сразу, они поговорили и пожали друг другу руки, у преступника было, как видите, достаточно времени: или во время разговора – я убежден, что он достал ее из портфеля, – или минутой позже, когда Голиан платил. Это происходило после одиннадцати часов, то есть соответствует времени, названному Гаверле химиками: газ проник из ампулы не раньше.
– Да, – кивнул Шимчик. – Ну и что же?
– Таким образом, нам остается только Шнирке, ибо это мог быть только он. Невозможно предполагать, что случайный собеседник в эспрессо, имея причину убить Голиана, таскает с собой ампулу с газом.
– А у Шнирке была причина?
– Не забывайте, что инженер не выполнил требований господ из Мюнхена. Мало того, он открыл Баранка нашим.
– Нет, – спокойно ответил Шимчик. – За такие вещи не убивают. А если и убивают, то по свежему следу, а не через несколько лет.
– Почему же нет! – Замечание начальника нимало не смутило Лазинского. – Прага не сообщила Шнирке о поступке Голиана. Он узнал об этом лишь недавно.
– От кого?
– Возможно, от самого Голиана.
Шимчик протянул руку к чашке, но не взял ее.
– Где? Уж не в эспрессо ли?
– Отнюдь, товарищ капитан. Эти двое, безусловно, виделись раньше. Думаю, что днем и еще раз попозже. Не забывайте, что между уходом инженера на почту и визитом к Бачовой – пробел. А ведь это несколько часов!
Шимчик не стал возражать.
– Ну что ж, я слушаю.
Ясно было, что Шимчик иронизирует. Лазинский, понимая это, тем не менее продолжал:
– Пожалуйста. Странная реакция Голиана на открытку жены: от его сестры и от Саги мы знаем, что Голиан ее любил и, вероятно, жалел, что развелся. В нормальных условиях его наверняка обрадовало бы сообщение о ее желании вернуться или – не забывайте о Бачовой – сильно взволновало бы. Но инженер отнесся к этому спокойно. Это можно объяснить лишь тем, что незадолго до того произошли события, совершенно выбившие его из колеи. Еще часа полтора назад я полагал, что речь идет о его конфликте с Бауманном, исходя из нашей концепции, что он отдал директору ключи от сейфа, потому что старик хотел его спровоцировать. Я считаю, что причина другая: Голиан увидел Шнирке. Этот тип явился к нему, и Голиан понял, зачем находится здесь его инструктор из Мюнхена. Инженер испугался и списал первую попавшуюся формулу, собираясь бросить эту «кость» Шнирке, он-то знал, что агент способен на все… Ну, а позже он говорил с ним, вероятно, после того, как ушел на почту, не ранее, иначе он не стал бы спрашивать сестру, звонил ли кто-нибудь по телефону, и не просил бы не поднимать трубку, если будут звонить. Но все напрасно! Шнирке шел за ним по пятам, они встретились и договорились о следующей встрече, на сей раз в Михалянах, ну и там…
– Ампула?
– Ампула! – твердо ответил Лазинский.
– Несмотря на бумажку с формулой?
– Несмотря, товарищ капитан. Плевать Шнирке хотел на формулу, ему нужно было…
Лазинский сделал паузу и развел руками…
– Продолжайте, – настаивал Шимчик, хотя понял, что означает этот жест.
– Это все, дальше пока лишь предположения. Но на них у нас нет времени.
– Хорошо. – Шимчик закурил. – Действительно, времени у нас нет. Вам нужно спешить к Саге, мне сидеть и ждать… Несчастные телефонные разговоры задержат меня до ночи, а то и до утра… Жена звонила, взяла билеты в кино, вчера вечером я ей пообещал – совсем забыл. Вроде вас, хотя вы не о кино забыли.
– А о чем?
– О некоторых деталях, которые, вероятно, имеют прямое отношение к Шнирке. Ведь если такой агент является к нам, то наверняка ради какого-то тонкого дела, а не за тем, чтобы пришибить какого-то незначительного Голиана, между прочим рискуя, что инженер перед смертью каким-то образом выдаст его. Это во-первых. Во-вторых, если Шнирке даже все-таки убил его, то лишь по крайней необходимости, по какой-то неожиданной причине, чтобы развязать себе руки.
Лазинский, казалось, растерялся.
– Следовательно, вы считаете, что экспресс в Германию отпадает?
– На сей раз решительно отпадает, – уверенно ответил Шимчик.
– Значит, в Прагу не звонить?
– Отчего же? В Прагу мы позвоним, товарищу Вондре следует выслушать и вашу версию. Не насчет эспрессо, нет, ее оставьте при себе, дело в другом. Тот факт, что Голиан и кто-то, некий икс, судя по всему, встретились, освещает все происшествие с новой стороны, и лично я… Но об этом в другой раз, а теперь ступайте к Саге. Я вас подожду, у нас тут осталось кое-что недосказанным.
– Будет исполнено! Но я никак не пойму…
– Чего не поймете?
Лазинский направлялся к дверям. Он, казалось, не собирался отвечать, но, остановившись, пояснил:
– Что не досказано?
– Я говорю, что не все сказано – по работе.
Шимчик пододвинул к себе «Фольксштимме».
– Все остальное сейчас… хотя я тоже самолюбив и не прочь похвалиться, но все – после работы. Нам следовало бы как-нибудь сесть и потолковать, как мужчина с мужчиной…
Лазинский молча переминался с ноги на ногу. С его лица сползло привычно насмешливое выражение.
