Андрей Житков - Хакер
Ждать Никотиныч больше не мог. Он снял ключи с крючка вешалки в прихожей и открыл дверь.
Рука Никотиныча привычно потянулась к звонку. Он вдруг заметил, что вместо звонка из стены торчат два проводка, отдёрнул руку. Робко стукнул кулаком в дверь, прислушался. За дверью было тихо. В голову полезла всякая чушь: будто соседи прикончили Лобстера и теперь, услышав стук, прячут его тело в платяном шкафу. Никотиныч прогнал от себя бредовые мысли и стал барабанить в дверь. Квартира словно вымерла. И тут он услышал обрывок песни, залетевший в разбитое окно подъезда: «…И дорогая не узнает, какой у парня был конец!» Пели двое. Никотиныч сразу узнал пьяный голос Лобстера, второй был ему не знаком. «Всё понятно! „Мировую“ с соседом выпили — и понеслась! Совсем от рук отбился!» — рассердился на Лобстера Никотиныч. Он глянул на свои ноги, обутые в домашние тапочки, и побежал вниз.
Лобстер с дядей Пашей сидели в обнимку на скамейке рядом с гаражами-«ракушками» и пели, тут же, на скамейке, была разложена нехитрая закуска, стояла чекушка водки, пакет апельсинового сока. На Лобстере был офицерский бушлат, на голове фуражка.
— Олег, у тебя совесть есть? — раздался в темноте голос Никотиныча.
— Ой, кто это? — притворно испугался дядя Паша.
— Это — Никотиныч, — сказал Лобстер заплетающимся языком.
— Папа твой?
— Не-а, — мотнул головой Лобстер. — Это мой друг. Мы с ним это… в шахматы играем. Дядя Паша звонко рассмеялся.
— Никотиныч, иди сюда, я с тобой тоже в шахматы поиграть хочу!
Никотиныч подошёл к скамейке. Недовольно посмотрел на дядю Пашу.
— Вы нас затопили, между прочим!
— Всё путём, расходы за мой счёт. — Сосед привстал. — Будем знакомы. Дядя Паша, полковник запаса.
Никотиныч неохотно пожал протянутую руку.
— Давай-ка лучше водки тяпнем, Никотиныч.
— Я водку не пью вообще… Олег, как ты завтра собираешься работать, интересно знать?!
— Какой он у тебя, оказывается, грозный! — пьяно рассмеялся дядя Паша. — А с виду не скажешь!
— Помолчите, пожалуйста! — раздражённо произнёс Никотиныч. — Олег, если ты сейчас же не отправишься домой…
— Ты его не трогай! — перебил его Лобстер. — Он, между прочим, в Чечне воевал!
— Олег, он тебя что, обижает? — грозно спросил дядя Паша.
— Не-не, всё в порядке! Это наши дела! — успокоил соседа Лобстер. — Ему учить некого, вот он меня и… дрючит, — пьяно рассмеялся.
— В общем, как знаешь! — Никотиныч уж собрался развернуться и уйти, как вдруг увидел, что бушлат на груди Лобстера зашевелился. Раздалось мяуканье, и из-за пазухи вылез чёрный котёнок. Он испуганно озирался, его большие глаза блестели в полутьме зелёными бусинами.
— Это Триллер! Дядя Паша подарил, — объяснил Лобстер.
Никотиныч понял, что Лобстер сейчас всё равно никуда не пойдёт, опустился с ним рядом на скамейку.
— Ну ладно, наливай, что ли!
Было раннее серое воскресное утро, и на платформе Выхино с табличкой «К Москве» стояло всего несколько человек. Среди ожидающих электричку был высокий кавказец. На нём была лёгкая куртка из плащовки. Он то и дело зябко поёживался от сырости и поглядывал на часы.
Раздался короткий гудок, в утренних сумерках засияли фары, и электричка медленно подползла к платформе.
Кавказец на несколько мгновений задержался в тамбуре, внимательно осматривая через заляпанное стекло вагон: два мужика — по одежде явно работяги, сонная семья с большими сумками — собрались в дальнюю дорогу, одинокий седой мужчина, прислонивший голову к оконной раме.
Кавказец прошёл по вагону, опустился на сиденье напротив седого. Мужчина открыл глаза.
— Привет. Электричка на семь минут позже пришла, — говорил кавказец по-русски почти без акцента.
— Да, — кивнул седой. — На всё воля Божья. Кавказец полез в карман куртки, достал из него несколько фотографий, протянул седому.
— У меня ума не хватает, как он Мальчика завалил? Такой замечательный стрелок был! Где я такого ещё найду? И Вояка сгинул. Я думал, парень щенок, а он зверь настоящий.
Седой внимательно рассматривал фотографии. Они были сделаны на улице, из машины. На одной Лобстер сидел на скамейке вместе с Никотинычем. Фотограф поймал его в смешной позе, с поднятыми руками и полуоткрытым ртом. Он что-то доказывал напарнику с пеной у рта.
— Друг его, — подсказал кавказец седому.
На другой фотографии Лобстер был с главным киберпанком страны Гошей. Они шли по улице, Гоша что-то объяснял Лобстеру, а Лобстер в это время совал в рюкзак коробку с дискетами. Вид у него был озабоченный.
— Вот этот — самый главный у них в тусовке, — кавказец ткнул пальцем в Гошу. — Большой шутник.
— Вижу, — усмехнулся седой. — Петух гамбургский.
— Больше изображает. Лобстер в деле его покруче.
Седой кивнул. На третьей фотографии Лобстер был вместе с Мирандой. Они сидели за столиком летнего кафе.
— Девка его. Тоже куда-то свалила, — кивнул кавказец. — Вообще-то он девок любит. Слаб.
— Все мы девок любим, — заметил седой. — На то и мужики.
На следующей фотографии Лобстер садился в машину. Взъерошенный, растрёпанный, взгляд отрешённый — весь в себе.
Двери тамбура с лязгом разъехались, и в вагон вошёл милицейский наряд: двое сержантов. Цепкий ментовский взгляд тут же выловил фигуру кавказца, несмотря на то что тот сидел к милиционерам спиной.
— Ваши документы, пожалуйста.
Кавказец полез было в карман куртки, но седой жестом остановил его, достал красное удостоверение с гербом, сунул его под нос милиционеру.
— Спокойно, сержант, это наш человек
— Извините. — Сержант отдал честь, и наряд проследовал дальше.
Седой снова принялся разглядывать фотографии.
— Говоришь, свалил Вояка?
Кавказец кивнул.
— Как говорится, незаменимых людей у нас нет. А что, весёлая компания, — неожиданно улыбнулся ему седой. — Особенно мне нравится этот мудак с хохолком.
Никотиныч проснулся оттого, что в ванной комнате шумела вода. Его взгляд упал на тёмное пятно на потолке, и он сразу вспомнил дядю Пашу. О боже, что ночью было! Кончилось всё тем, что из окон повысовывались соседи и пообещали вызвать милицию, если они немедленно не угомонятся.
Из ванной донеслись характерные звуки — Лобстера тошнило. «Не пей много, не пей мало, а пей в меру», — вспомнил Никотиныч где-то вычитанную пословицу и повернулся на бок. На полу было несколько лужиц, их «автор» сидел на одном из системных блоков и вылизывал свой живот.
— Триллер, сволочь! — с чувством произнёс Никотиныч.
На пороге комнаты возник Лобстер. Его лицо было зеленовато-землистого цвета. Он прошлёпал босыми ногами по полу, упал на кровать, стал стаскивать с Никотиныча одеяло. Его трясло.
— Ой, как плохо-то! — пробормотал он, стараясь унять дрожь.
— Я тебя вчера предупреждал, — сказал Никотиныч.
— Нет-нет, больше никогда! Ну его на хрен! Уже рвать нечем, одна желчь идёт. — Лобстер отвернулся к стене, ещё больше стянув с Никотиныча одеяло.
— Зарекалась свинья в грязь не лезть. — Никотиныч посмотрел на череп, стоящий рядом с монитором. — Отец у тебя алкашом был?
— Есть маленько, — отозвался Лобстер. — Плохо — рассолу нет. А если чаю крепкого с сахарком — поможет?
— Значит, у тебя предрасположенность. Наследственное. — Никотиныч с силой дёрнул одеяло на себя.
— Ну холодно же! — застонал Лобстер. Замолк на время, потом сказал насмешливо: — Мы с тобой как два пидора!
— Почему — как? Пидоры и есть! Вместо того чтобы банк ломать, с каким-то алкашом на скамейке палёную водку пьём. Как хочешь, но Триллера я назад отнесу, иначе он всю квартиру изгадит. Что ты потом хозяйке скажешь?
— Нехорошо. Это подарок. Лучше я его к унитазу приучу.
— Угу, приучишь ты его, как же! — усмехнулся Никотиныч. — Как себя только что!
— Всё-всё, я сплю. Высплюсь и поеду.
— Куда ты опять намылился? Работать кто будет?
Но Лобстер ему уже не ответил — он спал. Никотиныч завидовал его удивительной способности — отключаться мгновенно: сказал и заснул.
Никотиныч полежал немного, вздохнул, выбрался из-под одеяла и направился в ванную за тряпкой, чтобы затереть кошачьи лужи. Из ванной донёсся звон — неуклюжий Никотиныч задел стакан с зубными щётками и бритвенными станками. Лобстер улыбнулся во сне.
Он спал и видел сон. Действие происходило в незнакомом городе. Какие-то разноцветные, аляповатые, вычурные дома в стиле Гауди, каналы, набережные, бесконечная череда фонтанов в виде писающих мальчиков, старинные экипажи: кебы, конки, пролётки, авто — словно во сне суммировались все книжные и киношные представления Лобстера о транспорте начала века. Светило яркое солнце. Сам Лобстер ехал в автомобиле с открытым верхом, за рулём сидела Миранда. На ней был кожаный костюм: брюки и куртка, шлем, на который были нацеплены круглые, чем-то похожие на гигантские стрекозьи глаза, очки. Лобстер во сне удивился тому обстоятельству, что автомобиль едет не сам, его тащили за собой два пегих битюга, причём тащили безо всякого принуждения со стороны — без кнута и вожжей, Миранда крутила руль, управляя лошадьми, заставляя их поворачивать то направо, то налево. Битюги частенько поднимали хвосты, и под колёса автомобиля на мощёную мостовую мягко сыпались «конские каштаны». По набережным гуляла разношёрстная публика: почтенные пары в старомодных костюмах, джентльмены в застёгнутых наглухо сюртуках, прямые и важные, как фонарные столбы, ярко накрашенные девицы в мини-юбках и разъехавшихся на толстых ляжках чулках, стреляющие глазами на джентльменов, какие-то роллеры, панки, старухи, дамы с собачками, бомжи, ковбойского вида парни с револьверами в руках. Издали доносилась приглушённая стрельба, звонко сыпались стёкла, падали тела. Слышался рёв спортивных автомобилей, будто где-то рядом находилась гоночная трасса.
