Сергей Горяинов - Золото тофаларов
— Сергей Александрович Горин? — каркающим голосом спросил посланец.
— Он самый.
— Тогда это вам, молодой человек! — с изрядной долей яда в голосе произнес визитер.
При этом на его тонких губах играла улыбка, достойная Сальери.
— Что это такое? — Я недоуменно повертел в руках письмо.
— Повесточка, мил человек, повесточка! Распишитесь-ка вот туточки! — Старый сатир подал мне объемистый гроссбух, извлеченный им из истертого портфеля свиной кожи с накладными ремнями — мечты советского чиновника тридцатых годов.
Сдуру я поставил свою закорючку в его пыльном талмуде, и странный старец с сатанинским смешком растворился в темноте лестничной площадки.
Внутренне поругивая себя за неосторожность, я вернулся в квартиру и бросил конверт на кухонный стол. Очевидно, этим вечерним визитом я обязан районному военкомату, решившему, что давно пора нерадивому запаснику Горину освежить в памяти азы тактики и стратегии где-нибудь в лагерях под Можайском. Мой нынешний статус сотрудника оборонной конторы категории «ноль» с допуском к «СС» и «ОВ» давал полную возможность плюнуть жидкой слюной на жестокие требования военкомата пополнить унылые партизанские ряды, но также обязывал представить злосчастную повестку в военно-учетный стол института, раз уж я так неосмотрительно расписался за нее.
Заварив чайку покрепче, я распечатал конверт. Увы, лежавший в нем сизый листок не имел отношения к Красной Армии. Похуже было дело. Мне настоятельно рекомендовали явиться в следственное управление московского КГБ в Лефортове к товарищу Кравцову в качестве свидетеля по уголовному делу №… по статье 102 УК РСФСР, под которую, как известно, подпадают деяния, именуемые «умышленным убийством». Приглашение было на завтра, на десять часов утра. В моем представлении этот вызов мог быть связан только с Гришиным. Забыв про чай, я тут же позвонил Степанычу.
— Слушаю вас! — раздался в трубке сонный голос компаньона.
А ведь верно, полдвенадцатого ночи уже на дворе!
— Внимательно слушаете, товарищ майор?
— А, Серега! Что там у тебя стряслось?
— Повесточку получил. Не от тебя ли?
— Про моржа? — хохотнул Степаныч.
Этот анекдот он услышал около года назад где-то в кругах, близких к службе отбора прокурорских кадров. Какой-то, видимо халатно отобранный, сотрудник прокуратуры отправил 1 апреля кучу повесток ряду уважаемых граждан, в число которых входили директора торгов, заведующие базами и прочие бонзы распределительного Эдема.
В повестках они именовались обвиняемыми по какой-то загадочной статье и должны были немедленно предстать перед грозными очами прокурора города Москвы. Многие слабограмотные в правовом отношении граждане не удосужились заглянуть в кодекс и всю ночь глотали валокордин и прочие стимуляторы. На дату в повестках тоже никто внимания не обратил. А наутро в приемной городской прокуратуры группе лиц, находящихся явно в предынфарктном состоянии, растерянный дежурный объяснил, что указанная в их повестках статья предусматривает суровую ответственность за незаконный забой моржа в холодных водах морей бассейна Ледовитого океана…
— Нет, Степаныч, моржи ни при чем. В Лефортово вызывают. Свидетелем по сто второй. Полагаю, что с Гришиным дело связано.
— Вот оно что! Я же говорил — наши будут крутить это дело.
— Так это твоего приятеля инициатива?
— Нет. Если в Лефортово вызывают — значит, Мосуправа работает. Сделаем так. Ты поезжай утром, а я с Генкой встречусь, он узнает у московских, каким боком ты там проходишь. Когда разговор закончишь, сразу мне позвони на работу. Встретимся, обсудим.
— А если задержат?
— Да не боись! Мы проконтролируем.
— А как ты думаешь, о чем может речь пойти?
— Слушай, давай все на завтра, а? Поздно уже, да и телефон — штука ненадежная, сам знаешь.
— Ну, тогда до завтра.
— Бывай!
Как человеку спится с повесткой от КГБ в кармане? В учебниках по психологии масса исследований сновидениям посвящена. Всех классиков, начиная от Платона, эти процессы интересовали. Один Зигмунд Фрейд чего стоит! А современных исследователей сколько! А вот такую тему что-то никто не разработал! Ну, положим, перед Фрейдом этот вопрос стоять не мог, но отечественные-то психологи могли интересоваться?
К утру я готов был небольшое эссе по этой любопытной проблеме черкануть, вклад в науку о бессознательном внести. И что меня удивило, так это связь между повесткой и либидо. Как начинает повестка сниться, так прямо чувствуешь — исчезает либидо, уносится, несчастное, как спринтер со старта…
Ровно в десять ноль-ноль я вошел в кабинет следователя Кравцова. И увидел я в этом маленьком облупленном кабинете, кроме самого Кравцова и железного Феликса на стене, не кого-нибудь, а лично товарища Волкова, нашего внутриинститутского представителя славной когорты чекистов. И так это зрелище меня поразило, что дар речи на время я потерял, и на любезное приглашение присаживаться (никогда профессиональный слуга закона не скажет грубо «Садитесь!», разве что перед расставанием надолго со знакомым) мог только ласково промычать что-то нечленораздельное в ответ.
— Сергей Александрович, — бодрым тоном произнес Кравцов. — Товарищ полковник дал вам хорошие рекомендации, и мы приняли решение быть с вами предельно откровенными, насколько, конечно, это позволяет сложившаяся ситуация. Вы понимаете?
Я кивнул. Ни черта я пока не понимаю, но, конечно, интересно, до каких пределов может распространяться откровенность следователя Комитета.
— Вы были хорошо знакомы с Сергеем Михайловичем Гришиным? — спросил Кравцов.
Ну правильно, быка надо за рога.
— Я знал его больше десяти лет.
— Что бы вы могли о нем сказать как о человеке?
Сложный вопрос! Пока, похоже, откровенность требуется только с моей стороны.
— Не глуп был. Даже несколько хитер. Смел, инициативен. Но всегда как-то себе на уме.
— Исчерпывающий портрет! — Кравцов усмехнулся. — А вам известно, что одно время он был сотрудником правоохранительных органов?
— Да, кажется, служил в милиции. Но это было еще до нашего знакомства.
— В милиции, в милиции… — задумчиво протянул Кравцов, глядя куда-то поверх моей головы. — А вам известно, как он расстался со службой?
— Нет.
— Ну, ладно, пока об этом не будем.
Очень откровенно!
— Я полагаю, Сергей Александрович, — вступил в беседу Волков, — что вам известны некоторые моменты уголовного дела, по которому ваш знакомый проходил в качестве обвиняемого?
— В общих чертах.
— Надеюсь, что вы лично не принимали участия в его незаконных действиях по изготовлению и сбыту изделий из драгметаллов? — произнес полуутвердительно-полувопросительно Волков скучным голосом, глядя почему-то на Феликса Эдмундовича, чей лик висел на противоположной от окна стене, справа от меня.
— Вы абсолютно правы! — с непроизвольной заискивающей улыбкой ответил я.
Поворот в ходе беседы мне решительно не понравился.
Кравцов и Волков переглянулись.
— Сергей Михайлович Гришин представлял собой незначительное звено в незаконной цепочке сбыта золота, очевидно похищенного в приисковых районах… — перешел наконец к откровениям Кравцов.
Далее в течение минут сорока он излагал уже известные мне факты. Кое-что он тактично упустил, а именно чехарду с перебрасыванием дела Гришина по разным ведомствам и причины его освобождения. Но было кое-что и новенькое. Оказывается, за день до ареста Гришина сотрудниками МВД, к нему должен был прибыть человек за тем самым золотым песком, что нашли при обыске, — сам Серега этот металл не использовал, служил просто передаточным звеном. И вот этот-то человек, предположительно студент из солнечной Греции, и интересовал ведомство, с представителем коего я сейчас беседовал, гораздо больше самого Гришина. Герой Эллады должен был быть схвачен за подлую империалистическую руку в момент передачи ему Гришиным богатства советских недр. Самое забавное, что с Серегой было на этот счет достигнуто соглашение! Какими путями, Кравцов мне конкретно не пояснил, но дал понять, что спектр возможностей, которыми располагает Комитет для подобных случаев, весьма широк.
Мероприятие сорвалось, так как Гришин случайно (а может быть, и не случайно) и крайне неожиданно как для самого себя, так и для своего патрона исчез в милицейских недрах, а послушно пришедший на конспиративную встречу студент интересовал людей с чистыми руками как прошлогодний снег — без золота он был ангельски чист.
Когда Кравцов закончил свое любопытное повествование, я в тонах вежливого удивления дал понять, что все было очень интересно и я оценил его действительно откровенный рассказ.
— Надеюсь, Сергей Александрович, вы понимаете, — вновь подал голос Волков, — что наша беседа носит конфиденциальный характер и все, о чем вы здесь узнаете, не подлежит разглашению?
