Татьяна Гармаш-Роффе - Голая королева
…Первое пыльное, жаркое, скучное лето их «взрослой» жизни подруги провели в городе. Дядя Алю не баловал, никогда не возил ее куда-нибудь к морю или хотя бы в деревню, он сам вел довольно аскетический образ жизни и Алю заставлял. Все думали, что это оттого, что он бедный, а оказалось, что он просто жадный: после его смерти у Али осталось небольшое наследство. Не бог весть что, конечно, но стало понятно, что на эти деньги он мог бы Алю получше одевать и хоть иногда развлекать… Правда, после школы, уже незадолго до своей смерти, он вдруг понял, что Аля – девушка, а не ребенок, и стал иногда покупать ей довольно красивые вещи… Не самые дорогие, конечно, но хоть что-то! А то ходила она как замарашка… Впрочем, Аля, если вы ее еще не видели, – очень миловидная и, несмотря на ее простенькие вещички, всегда обращала на себя внимание. Если не с первого взгляда, то уж со второго точно…
И уже знакомая Алексею зависть отчетливо зазвучала в этом месте повествования, отчего Кис в очередной раз подивился нерациональности, с которой люди охотно растрачивают время и душевные силы впустую. Нет бы потратить время с толком на себя – собственной внешностью подзаняться, волосы, скажем, причесать, а то и подкрасить, прыщи вывести, фигуру привести в порядок! А там, глядишь, и «достойный» появится, и собственная судьба примет очертания, достойные наименования «счастливой»…
…Единственным развлечением, продолжала Катя, которое дядя навязывал Але, были походы. Он долгое время работал пионервожатым и страсть к жизни в палатке сохранил до конца своих дней. Аля терпеть не могла эти походы: ради чего, спрашивается, идти километры лесом, затем спать в неудобной палатке на жесткой земле, измазанной от ушей до пяток антикомарином, и всю ночь слушать кровожадный звон москитов над головой, когда дома есть чистое белье, мягкая постель и душ? Впрочем, если подумать, то дядя, может, был не такой уж и жадный: просто у него был вкус к походной, простой жизни. Как в пионерлагере: минимум удобств, максимум дисциплины. Он ей внушал, что она, дочь геологов, должна уметь жить по-спартански… Ну и вот эти походы были единственным развлечением за все лето. Если, конечно, не считать за развлечение обработку грибов и ягод, которые они притаскивали килограммами из таких походов… Да еще и травы: зверобой, брусничный лист, прочая растительность. Всем этим Аля была вынуждена заниматься, ее дядя считал, что это и есть правильный, разумный и натуральный образ жизни. А Аля их ненавидела – и грибы, и травы, и варенья из ягод, но должна была варить, сушить, солить, мариновать… И Аля сильно захандрила тем летом. Стала страшно жалеть, что не решилась поступать куда-нибудь, а теперь уж что, поздно…
– Все это я вам рассказываю, чтобы вы лучше поняли, почему Аля уехала с Марго, – пояснила Катя.
Кис, который уже с трудом подавлял зевоту, оживился:
– Что за Марго? Кто такая?
– Погодите, – назидательно остановила его Катя, – я еще не закончила. Про то, как Аля захандрила…
…С осени Аля пошла работать в библиотеку, в которую уже за два месяца до нее устроилась Катя. И только и мечтала, чтобы год поскорей закончился, чтобы можно было уехать поступать – куда угодно, только подальше от дяди, от «города детства»… Катя пыталась ее вразумить: «Зачем тебе уезжать отсюда, ты в этом городе родилась, и здесь могила твоих родителей! – убеждала она Алю. – Ехать в незнакомый город, одной там жить, без друзей, без родственников! А тут и я, и твой дядя, все-таки родная душа!»
– Но, как я понял, они с дядей не были близки?
Катя пожала плечами:
– Он был одинокий холостяк, никогда не имевший семьи…
– Алина жила с дядей с тех пор, как погибли ее родители?
– Почти сразу. Сначала ее должны были взять бабушка с дедушкой. Но дедушка был инвалид, а бабушка слегла после смерти дочери, Алиной мамы. Да так и не встала… Аля была для Виталия Петровича скорее долг перед погибшим братом. И он его выполнял, этот долг, но без особых эмоций. Так… – Она помолчала, вспоминая. – Он, как я вам сказала, человек был сухой, без эмоций, аскетичный… Знаете, когда он приходил забирать ее из интерната, я смотрела на них и думала: вот Жан Вальжан, уводящий маленькую Козетту… Так они шли молча, хоть и рядом, но каждый сам по себе… Мы как раз тогда читали с Алей «Отверженных».
– Родители Алины – ей было шесть лет, когда они погибли?
– Шесть с половиной… Они оба геологами были, вечно в экспедициях, Аля была фактически на руках у бабушки с дедушкой… Родители ее очень любили и всегда баловали, когда приезжали, но только они почти сразу уезжали обратно… Мама у Али веселая была. Я ее помню смутно, но помню, что веселая. Пела все время… А папа – с бородой. И играл на гитаре.
«Ну да, – думал Кис, слушая Катю, – таежная романтика, обветренные лица, хриплые, прокуренные голоса: «Держись, геолог, крепись, геолог, ты ветру и солнцу брат…» Так, кажется, пели в шестидесятых у костров пионерских лагерей… Бедолаги, попавшиеся в сети советской пропаганды, не знавшие семьи и уюта, они в короткие наезды домой пытались наверстать все то, чего лишила их никому не нужная, тяжелая и бессмысленная кочевая жизнь: баловали дочку, встречались с друзьями, пекли пироги…»
– И пироги пекла?
– Кто? – опешила Катя.
– Алина мама.
– Откуда вы знаете? Пекла! У них вечно гости толпились, а мы с Алей сидели в углу и смотрели, слушали песни, разговоры… Ну и кушали, конечно.
«И дочку назвали Алина. Какое прозрачное, старинное, кружевное имя! Не здешнее, не сейчашнее, такое чужеродное и неуместное в суровой и скудной реальности геологической жизни! Таежным романтикам хотелось, наверное, чего-нибудь более романтичного, чем глухая и совсем неромантичная при ближайшем рассмотрении тайга…»
– Так что вы там о Марго говорили? – встрепенулся Кис.
Но Катя не сдалась, смакуя свой рассказ.
– Погодите, дойдем и до Марго! Сначала вам надо понять, почему Аля решилась уехать!
И Кис подумал, что девушке редко выпадает возможность быть внимательно выслушанной и посему она решила использовать данную оказию до конца. И еще подумалось, что Катя старается оправдать тот факт, что подруга бросила ее вместе с городом детства, – Кате совершенно необходимо было убедить Киса (и себя) в том, что у Алины были серьезные психологические проблемы и она, хоть и дорожила дружбой с Катей, но просто не могла поступить иначе…
– …Осенью Аля стала еще рассеяннее, чем обычно, и еще задумчивее. Осенняя погода на нее плохо действовала, – объясняла Катя, – дожди, хмуро, темнеет рано, а в городке у нас скучновато. Аля, правда, развлечений не искала, она книги любила читать, и еще мы с ней в кино ходили. В ноябре ей исполнилось семнадцать лет, а в декабре умер ее дядя… Аля осталась одна в трехкомнатной квартире – ее дядя после смерти Алиных родителей сменял их и свою квартиры на одну. Аля совсем как-то растерялась. Стала замкнутая, печальная… Конечно, вы понимаете: сначала родителей потерять, потом дядю… Я утешала ее, как могла. Знали бы вы, сколько слез на моем плече Аля выплакала! – гордо добавила она. – А сразу после Нового года приехала Марго.
– Маргарита, что ли?
Катя кивнула.
– Маргарита. Пасечник фамилия.
– А почему вдруг Марго? А не Рита, к примеру?
– А она сама себя так называла. Аля, когда мы еще маленькие были, рассказала ей «Королеву Марго», знаете, Дюма написал… Маргошка книжек-то не читала, но любила слушать, когда Аля рассказывала. И так ей понравилось, что она заявила, что теперь тоже Марго будет зваться. С тех пор и повелось…
– Ну-ну, я перебил вас, продолжайте! – испугался Кис нового затяжного экскурса в подробности детства.
– Заявилась, значит, Марго к нам. Я лично чуть в обморок не упала: вся в коже, с заклепками, металлы на ней повсюду дренькают, по четыре серьги в каждом ухе – стыдно по улице пройтись с ней! А Аля – ничего. Подруга, говорит. Это, мол, самое главное. А какая Марго подруга? Соседская девчонка, дружили по выходным – мы ведь с Алей учились в интернате, а Марго в обычной школе. И сразу после школы Марго уехала отсюда. В Москву. Мы вот с Алей с детства и на всю жизнь. А Марго что? Уехала-приехала, воду замутила и опять уехала. Расхлебывать мне оставила.
– Что расхлебывать? – поинтересовался Алексей.
– Она стала звать Алю в Москву, с собой, – с неостывшей обидой пояснила Катя. – Марго там где-то в ресторане устроилась, официанткой. Ну и Алю стала тащить: что, мол, ты тут киснешь, в глуши, тут даже парней нет, так и пропадешь. До сих пор небось девственница, ну признайся! – так она Але прямо и сказала, ей и не стыдно нисколько! Смотри, говорит, какая ты красавица – тебе в Москву надо, к людям…
Катя помолчала.
– А я что, не люди, что ли? – с глубокой обидой произнесла она. – Говорила я Але, предупреждала… – И она погрузилась в свои размышления.
– Родители Марго до сих пор живут здесь? – вернул ее к действительности Кис.
